Никому о нас не говори

Мне приходится врать. Снова. Я сочиняю историю, что поехала на физкультуру, меня застал дождь, пришлось срочно возвращаться домой. А мои порозовевшие от очередного вранья щёки мама принимает за уже начавшуюся простуду и бескомпромиссно отправляет меня греться в ванную.

Я и не думаю сопротивляться. Сейчас мне действительно очень нужно уединение, даже больше, чем горячая вода.

Закинув всю мокрую одежду в стиральную машину, я залезаю в ванну, которая с каждой секундой наполняется водой. Моё голое продрогшее тело погружается чуть ли не в кипяток, но меня всё равно бьёт дрожь.

Подтянув колени к подбородку, я замираю, отрешённо уставившись в затёртый узор старой плитки. Достаю из памяти каждое воспоминание сегодняшнего дня, начиная с момента, когда мой рюкзак стащил какой-то придурок по просьбе Горина. И под монотонный шум воды из крана пытаюсь собрать прыгающие мысли в голове.

Во-первых, у Горина не все дома. Он то принимает меня за чокнутую фанатку, то преследует меня сам, угрожая и запугивая.

Во-вторых, Горин хочет, чтобы я заткнулась и боялась его, но, похоже, боится чего-то сам. Его выдавали побелевшие костяшки пальцев, которые впивались в руль, и напряжённые скулы. Боится Тимур явно не осуждения, если вдруг кто-то узнаёт, что он бьёт морды под аплодисменты какого-то быдла.

В-третьих, как бы там ни было, я решаю, что буду хранить молчание. Я перестану думать о Тимуре, о том, что видела тогда на ринге. Постараюсь забыть тот вечер. Начну уговаривать саму себя больше не задавать самой же себе никаких вопросов. Это всё меня не касается и никогда не касалось.

Я больше не хочу вздрагивать при появлении Горина. Больше не хочу ни от кого шарахаться. Не хочу врать маме и Соне. Я не смогу вечно следить за тем, чтобы не ляпнуть ничего лишнего, и придумывать оправдания, почему пришла домой раньше или почему не отвечаю на звонки и сообщения.

Ну и в-четвёртых, я больше никогда и ни за что не поддамся на уговоры Сони пойти с ней куда-либо. Все наши встречи только у неё или у меня дома. Всё. Нужные выводы я для себя сделала.

А в-пятых…

Из моей груди вырывается тяжёлый стон и теряется в клубах горячего пара. Кажется, я просто задолбалась. Полина, Тимур, Соня…

Я выпрямляю ноги и съезжаю на дно ванны. Задерживаю дыхание, погружаясь всем телом в обжигающую воду. Но стоит только зажмуриться, как в моей голове вспыхивают образы татуированных рук, бритого затылка, чёрной кожаной куртки, крепкой шеи с набитой на ней надписью, блеск крошечной серьги в виде креста, взгляд зелено-карих глаз, пробирающий своей остротой едва ли не насквозь…

И у меня в груди будто бы что-то распирает и тяжелеет, придавливая к шершавому дну ванны.

Глухой звук бульканья воды в моих ушах глушит громкое биение моего сердца.

Глава 18

Глава 18

Утро. Пары. Я и Соня преспокойно сидим на подоконнике в коридоре, ожидая преподавателя. Соня уткнулась носом в телефон, а я — в лекции по философии. Но, если откровенно, просто делаю вид, что меня интересуют исписанные моим почерком листы.

Который день я так или иначе высматриваю в проходящих мимо студентах Тимура. И третий день никого. Это радует и пугает одновременно. Уже хочется убедиться, что при встрече с ним меня действительно больше не ждут сюрпризы. Никто не будет мне угрожать или пытаться заманить в тёмный угол.

Я правда очень хочу спокойствия. Тем более у меня закончилась фантазия придумывать что-то правдоподобное в рассказах, куда я исчезаю.

В тот раз, после воровства моего рюкзака и разговора с Тимуром в машине, пришлось опять сочинять Соне рассказ, почему я так и не вернулась на пару.

«Вор выбежал на улицу через пожарный выход, бросил рюкзак в клумбе и сбежал. Пока я собирала свои вещи, хлынул дождь. Я промокла и пришлось вернуться домой», — так я объяснила всё Соне. Не знаю как, но она поверила.

А я поклялась больше не врать. Меня всё ещё не покидает это дурацкое намерение. Хотя дать себе обещание и выполнять его — две разные крайности.

Неосознанно слежу взглядом за теми, кто идёт мимо. Я реагирую почти на каждого проходящего, пока передо мной не всплывает Петрова собственной персоной. На ней кислотно-розовая блузка, обтягивающие джинсы, длинные волосы теперь вообще почти всех цветов радуги, а в руках Полины небольшая коробка. И она протягивает её мне.

Я ошалело смотрю то на неё, то на Петрову. Которой, кстати, тоже не было на парах несколько дней.

— Это что?

— Тебе, — спокойно заявляет Полина. На её оштукатуренном лице, кажется, вся серьёзность мира. — Бери. Это действительно тебе нужно.

Я сама не понимаю, как эта коробка оказывается у меня в руках. Полина в прямом смысле всовывает её мне и гордо удаляется к соседнему окну. Даже слово вставить не получается.

— Что это? — тут же подаёт голос Соня, отложив телефон. — Она башкой поехала?

— Не знаю, — бормочу я, ставя коробку на подоконник.

Что это за явление народу в лице Петровой? Как баран на новые ворота я и Сонька глазеем на коробку. Но не проходит и секунды, как рука подруги уже тянется к её крышке.

— Не думаю, что это хорошая идея, — тут же торможу Трофимову с опаской.

— Ну не бомба же там, — задумчиво фыркает она.

— Но и не торт…

Я нутром чую, что открывать это не стоит. Только Соня — такая Соня. Даже не советуется со мной. Ничего не происходит: ни взрыва, ни побега тараканов… Через мгновение мы обе смотрим на дно этой коробки.

И у меня до боли сжимаются кулаки и до скрипа стискиваются зубы, а под тканью моей рубашки проползает мерзкий холод. На дне коробки уложены шампуни и аэрозоли от блох, ржавые садовые ножницы и использованные одноразовые бритвы.

Я прекрасно осознаю, что всё это значит. Что это за коробка и зачем Петрова подсунула её мне.

— Вот дуры конченые, — слышу шипение Соньки как издалека.

Злость приливает к щекам, а перед глазами скачут мушки. На одном дыхании и порыве я хватаю коробку и подлетаю к Полине и Жене, что устроились на соседнем подоконнике.

— Петрова, — цежу я, смотря в её нахальные глаза, — отвали от меня. — Кидаю её «подарок» на окно, а его содержимое звенит внутри. — Что за идиотизм? Зачем ты это делаешь?

Женя давится смешком, а Полина, изображая невинность, хлопает наращёнными ресницами:

— Дорогая Анечка, может, я просто помочь тебе хочу. Ну как-то нехорошо девочке ходить такой мохнаткой.

У меня горит в груди. Боже, как же мне хочется повыдёргать ей космы. Но стою, глотаю свою злость и жгу эту стерву глазами.

— Петрова, заткнись, а? — Ко мне подоспела и Соня.

— О, подружка прискакала. Ты-то хоть бреешься или тоже мандавошек разводишь? — Полина говорит последнюю фразу достаточно громко, чтобы любопытные носы обратили на нас внимание.