Никто
Шрифт:
– А ты теперь хорошо выглядишь, - сказала она.
– Выглядишь здоровым. Привёл себя в форму.
– Спасибо.
– Но ты изменился.
– Да.
– Ты уже не тот, кого я знала раньше.
– Да.
– Я хочу помочь тебе, - сказала она.
– Что я могу сделать?
С чего бы начать? Откуда начинать рыть землю носом, будто ищейка? Если плакать, то во имя мести. Истекать кровью во имя мести. Это твоя миссия.
– Они так и не выяснили, кто сотворил с нами это, - сказал он.
– Да. Полиция несколько дней опрашивала всех в округе. Опросили всех соседей.
– Мне говорили, что за день до нападения на мою семью по соседству произошло несколько краж со взломом, - сказал ей Крайер.
– Ты об этом слышала?
Энни сделала жест плечом в сторону.
– Расселов, что живут в двух домах отсюда, обокрали, пока они были в отпуске на Барбадоссе. Полицейские думали, что это могли быть чистильщики ковров и мягкой мебели, услугами которых они пользовались, или тот парень, который дважды в месяц приходил чистить бассейн. А оказалось, что это был парень, который однажды чинил у них кондиционер. Он обокрал несколько домов в нашем городе.
– А никто не упоминал, что, возможно, эти ограбления как-то связаны с тем, что случилось в моём доме?
– Нет, - сказала Энни.
– Я никогда ни о чём таком не слышала.
– Подумай хорошенько. Тебе не кажется, что случаи похожи?
Не раздумывая, она нахмурилась и помотала головой.
– Нет. Из вашего дома ничего не пропало. И тот парень с кондиционерами, он приходил только тогда, когда семьи уезжали в отпуск. И, насколько я знаю, он никому не причинял вреда.
Его жестокость и тот факт, что он так долго следил за твоей семьёй, доказывает, что преступление было совершено на почве личной обиды, реальной или надуманной. Я почти уверен, что ты знаком с преступником.
– У меня были враги?
– спросил Крайер.
– Враги?
– На работе? В личной жизни?
Она налила себе виски, но ему предлагать не стала.
– Мне непривычно тебя слушать. Ты так странно разговариваешь. Так отстранённо. Задаёшь мне вопросы о своей личной жизни. Это… выбивает меня из колеи.
Он взял чашку кофе, поставил её на место:
– Прости.
– Господи боже, да ты тут ни при чём. Это не твоя вина. Я просто… жаль, что я не такая сильная. Я чувствую… сама не знаю, что я чувствую. Хочется снова плакать. Кричать. Не знаю, что ещё делать. Но всё это тебе не поможет.
– Нет.
Он подумал: если у нас что-то с ней было, то, может быть, это Фил не выдержал? Может быть, психопат всё это время жил по соседству, и ему сорвало башню в тот момент, когда он увидел мою жирную голую задницу в своей кровати?
По всей комнате были расставлены фотографии Энни и Фила. Крайер рассматривал мужчину на снимках.
– А у моей жены?
– Враги? Нет, у неё был цветочный магазин на другом конце города.
– А у дочери?
– Ей было всего двенадцать.
– Ей выпустили кишки.
Энни не теряла самообладания ещё минуту, пока пила виски, два бокала, один за другим. Затем она медленно потянулась за салфеткой, почти полностью закрыла ею лицо и начала всхлипывать. Это говорило не о её слабости, а о человечности, это были чистые эмоции. Если бы он мог её утешить, она не была бы в таком отчаянии.
А ещё он понял, что она плачет не только из-за него и того, что случилось с его семьёй, но и из-за своего собственного горя. Знать, что такие
вещи произошли прямо по соседству. Что то же самое могло случиться с ней или Филом.Она быстро взяла себя в руки — возможно, алкоголь помог. Она вытерла глаза, откашлялась и сказала:
– Нет. По крайней мере, я не знаю ни о каких врагах.
На полке стояла фотография девочки, на вид ей было лет тринадцать. Такие же приятные черты лица, такие же длинные светлые волосы.
– Твоя дочь.
– Милли. Она сегодня ушла на тренировку, в бассейн.
– Красивая. Как ты.
– Как бы ужасно это ни звучало, но плачу я как раз из-за неё. Потому что каждый раз, когда я подумаю, что произошло с вами, я представляю, что то же самое могло случиться с нашей семьёй. Что это могла быть Милли.
– Да. Тем вечером ты была дома?
– Да.
– Ты ничего не слышала?
– Нет.
Чистая наглость убийцы, самонадеянность этого сраного ублюдка.
– Можно мне посмотреть комнату Милли?
– Зачем?
– Не знаю. Может быть, это поможет мне вспомнить дочь. Почувствовать себя ближе к ней.
Но вряд ли это могло произойти, потому что он вообще ничего не чувствовал.
16
Комната Милли находилась на самом верху, в тихой глубине дома, куда вела широкая массивная лестница.
Войдя в дверь, украшенную фотографиями знаменитостей и кадрами из кинофильмов - чёрно-белыми портретами Монро, Диэн, Богарта и Никсона - Крайер словно ощутил дежа-вю и почувствовал покалывание в шраме. Может быть, он бывал здесь раньше, или у его дочери были похожие интересы. Он удивился: Никсон?
На столе лежали три фотокамеры: две цифровые и одна старая со вспышкой. Милли была начинающим фотографом и явно была не лишена таланта. Оглядевшись, он прошёлся по комнате, разглядывая сотни фотографий, которыми были украшены стены. Мозаика, сложенная из жизни, фантазий и интересов тринадцатилетней девочки. Некоторые фотографии были увеличены до размеров постера, разрезаны ножницами на кусочки и заново склеены, чтобы создать новые и интригующие узоры из слегка противоречивых образов.
В шкафу и на полках были расставлены награды Милли: медали, знаки отличия, кубки, которые она получила за победы в соревнованиях по плаванию, гимнастике и лёгкой атлетике. В свои тринадцать она уже профессиональная спортсменка, восходящая звезда спорта.
Он вглядывался в картинки. Невозможно было охватить их взглядом одновременно, но он не мог отвести глаз и чувствовал, как перед ним открывается прекрасный вид, увлекающий за собой. Улыбающиеся лица, изображённые действия, движения образов - каждое изображение было частичкой единого целого. Он почувствовал, как Энни подошла сзади и встала очень близко, при этом каким-то образом ухитрившись не касаться его.
– Моя дочь есть на этих снимках?
– спросил он.
На секунду ему показалось, что он был один и разговаривал сам с собой, так как Энни вышла из комнаты, а может быть и из дома. Ему показалось, что его голос прозвучал как-то иначе. Зазвучал с новой силой. Не любовь ли это? Или память?
Энни отошла от него и указательным пальцем постучала по фотографии, с которой, улыбаясь, смотрели две девочки в розовых купальниках. Волосы у них были завязаны в хвостики.
– Да, вот она.