Никуда не вошедшие слова

Может, кто-то поймет,

может, кого-то проймет.

Нет, я не мизантроп,

просто мне хочется как можно меньше соприкасаться с людьми.

Хочется как можно реже обращаться к ним.

Вот как сейчас, когда я обращаюсь к стюардессе.

Еще стакан вина.

Буковски знал в этом толк!

Еще стакан вина.

И жизнь перестает быть такой острой.

Алкоголь притупляет опасные лезвия чувств, заостряя лезвие смерти.

Стюардесса чертовски привлекательна:

влажный блеск голубых глаз,

черные волосы,

алые губы,

стать,

упругий зад,

тонкий стан,

юбка облегает секс.

Роскошь красоты, которая должна умереть, как и всё.

Это жаль, как и всё.

Но ее красота останется здесь навсегда.

На этих белых листах.

Зря я сел у иллюминатора.

Теперь, чтобы выйти в туалет, мне нужно просить соседей, сидящих рядом – мука.

Жизнь слишком глупа, чтобы принимать её всерьез.

Как бы не причинить неудобства,

как бы так

одиноким,

пьяным,

никчемным

пройти сквозь всех этих людей.

Не хочу никого бить.

Я проползу между вами

Тихо.

Я должен волноваться о ком-то, я должен быть кому-нибудь нужен.

Иначе – с катушек.

Иначе убью себя раньше.

Нет, не выстрел в висок.

Я уйду весело.

Но лучше не так.

Лучше успеть написать,

допеть

и

допить

и умереть так, как нужно,

но только

не одиноким,

не лишним.

Небо. Ноябрь, 2009 год.

Почему?

На улице дрожал мороз.

Я скрипел снегом, идя на очередную скучную пресс-конференцию.

До начала – еще час.

Неподалеку находилась церковь.

Я решил зайти в нее, чтобы постоять там у зажженной свечи,

подумать,

может, попросить о чем-то того Бога, которого просила моя бабушка, и это, по ее словам, спасло ее в самой страшной войне – Великой Отечественной, а для кого-то – Второй Мировой.

Подойдя к церкви, я робко перекрестился.

«Отключи свой мобильник!», – гласила пренебрежительная надпись на входе.

Я отключил.

Вошел.

Внутри – ремонт: половина помещения заставлена строительными лесами.

Страждущие толпились у входа, переминаясь с ноги на ногу

с угрюмыми лицами ожиданий

Лицами, алчущими прощения и избавления от страха,

и старушки, снующие между…

Почему старушки в церквях так часто похожи на ведьм?

Еще там был жуткий запах, напоминающий запах кошачьей мочи.

Я не знаю, почему там так дурно пахло.

Это мешало сосредоточиться.

Все же я купил пару свечей в лавке, находящейся почему-то прямо внутри церкви.

Неумело попросил у Бога здоровья Маме и сил – себе.

Но этот жуткий запах…

В общем, я вышел оттуда без ощущения покоя.

Мне пора было на пресс-конференцию, организованную местным областным судом.

Я должен был что-то написать об этом

Почему я должен писать не о том, о чем хочу?

Люди в пиджаках выплескивали на журналистов пустоту,

которую те (и я был в их числе) с необычайным тщанием

записывали в свои паршивые блокнотики.

Я почувствовал облегчение, когда вышел оттуда.

Мороз не давал возможности насладиться мыслями,

нужно было срочно переместиться в тепло.

Сибирская зима – это не только жизнь перебежками, но и мысль.

Потом, в тепле чужих арендованных стен, я писал чушь об этой пресс-конференции,

складывая слова в предложения и теряя себя, –

я перестал думать о том, почему не почувствовал облегчения в церкви.

Зима. 2010 год.

Не один

Я долго думал, купить ли мне книгу –

единственный сборник стихов Буковски, который я еще не читал.

Денег не так много.

Если честно, то мне было жалко платить за книгу почти 300 рублей.

Мне вообще всегда жалко платить за книги.

Книги нужно брать бесплатно,

книги нужно воровать – так считаю.

Но у меня не очень-то получается, поэтому приходится платить.

Короче, я купил Бука.

Этого старого алкаша, который бывает чертовски хорош.

Хорош как никто.

Решил зайти в кабак.

Выпить и почитать.

Попал в гламурное, лоснящееся блеском и красотой заведение.

Когда я зашел туда, Буковски был зажат в моей руке,

обернутый в целлофановый пакет.

Пришлось сесть посреди зала.

Лучшие места были заняты молодыми и красивыми людьми.

Не очень уютно.

Всё же я ненадолго остался.

Чем пьянее, тем легче выносить общество.

Глотал горечь пива, разбавленную горечью слов.

Молния вспыхнула за горой и сердце мое замерло.

Я читал и, размышляя над прочитанным, посматривал на людей.

Наблюдал за смеющимися, поглощающими еду и алкоголь красотками.

В моем кармане – почти пусто, это значит, что знакомиться с ними не имеет смысла.

Так я сидел, смотря то в книгу, то – на людей.

Больше – в книгу.

Смех, голоса и музыка заглушали некоторые смыслы,

и это напрягало.

Я пил пиво в этом кабаке с Буком,

а окружающие ошибочно полагали, что я пил один.

Зима, 2010.

Текущие вопросы бытия

Это так странно…

я так много говорю,

говорю,

говорю… то, что хотят слышать – всякий бред.

А когда я пытаюсь сказать что-то настоящее,

что меня беспокоит, волнует, – люди недоумевают,

смотрят на меня, как на придурка

или думают, что я зазнаюсь и умничаю, дабы выставить себя напоказ.