Нимфа

Софи видела, как он обескуражен, и предположила, что ее блеф сыграл как нельзя лучше. Одно это обеспечивало ей реванш за беседу в «Единороге». Она могла быть только либо мертвой, либо упрятанной в сумасшедший дом, если никогда не слышала о графе Сандале, чьи лихие подвиги запечатлены в балладах — вкупе с выгравированными по металлу портретами, созданными до его изгнания. В прежние времена его именовали графом Скандалом, потому что не было женской спальни, двери которой не открывались бы под воздействием одного его взгляда, и не было у него прихоти, удовлетворение которой не доставалось бы ему легко. Последнее, что принесло ему всеобщую известность, было пари, которое он заключил, чтобы добыть своей любовнице понравившееся ожерелье, — он поставил целую конюшню скаковых лошадей на кон за игровым столом. (Ему повезло, и ожерелье он выиграл, но зато подарил конюшню проигравшему, и этот щедрый жест высшее общество высоко оценило.) Ходили рассказы о его доблести и умении обращаться со шпагой, причем отмечалось, что во всей Европе не сыщется второго такого смельчака, который позволил бы себе соблазнить такое количество замужних женщин и до сих пор оставался бы в живых. Именно из-за своего скандального поведения — в частности, из-за дуэли за честь королевской придворной дамы — ему и пришлось два с половиной года назад бежать из страны, и весь Лондон теперь с воодушевлением следил за тем, удастся ли ему вернуть прежнее расположение ее величества.

Всем было понятно, что, будучи членом семьи Арборетти, которая владела крупнейшей судоходной компанией в Европе, граф Скандал представлял для Британии не меньшую ценность, чем сама королева Елизавета. Этот факт вкупе с бытующим мнением, что граф порвал со своим скандальным прошлым и вернулся в Англию, чтобы жениться, вселил в сердца матрон, имеющих дочерей в возрасте от двух до сорока, вполне понятное волнение. Неделю назад Софи, облаченная в шелка и кружева, присутствовала на Лондонской бирже и слышала эту сплетню, отметив про себя, что она повлечет за собой целый ураган заказов в модные лавки, поскольку каждая мамаша не поскупится ради того, чтобы ее дочь хоть на мгновение привлекла внимание графа Сандала шикарным новомодным туалетом. Но Софи не собиралась рассказывать сеньору Сандалу о том, что ажиотаж вокруг его персоны принес ей тысячу фунтов чистой прибыли. Не говоря уже о том, что в действительности граф оказался гораздо более привлекательным, чем на гравюрах, которые она видела.

На самом деле в этом-то и заключалась вся сложность. Больше всего Софи выводило из себя то, что ее одурачил не просто какой-то мужчина, а тот, кого она считала безмозглым, развращенным и легкомысленным типом. Именно он теперь и обращался к ней.

— Видите ли, дон Альфонсо, — сказал Криспин, — то, что вы не доверяете моим словам, по сути, не имеет значения, потому что констебли знают, с кем имеют дело, и ничто не помешает им арестовать вас за убийство Ричарда Тоттла по моему приказу. — Он улыбнулся своей отвратительной, раздражающей улыбкой. — Итак, вас интересует, почему вы оказались здесь? Кажется, вам есть что мне сообщить.

Софи старалась не смотреть Криспину в лицо, особенно на ямочки на его щеках.

— Я уже ответил на все ваши вопросы, — высокомерно отозвалась она. — Во всяком случае, вам я больше ничего не скажу.

— Как мило! Ваши желания полностью совпадают с моими. Я всегда был неравнодушен к молчаливым женщинам. — Он едва не расхохотался, наблюдая за тем, как она старается выразить недоумение мимикой и жестами. — Кроме того, то, что мне нужно от вас, это не ответ на вопрос, а вполне конкретный предмет. То, что вы забрали у мертвеца. Подозреваю, что этот предмет у вас с собой, поэтому требую, чтобы вы разделись.

Софи недоуменно взглянула на него.

— Вы не ослышались. Я прошу вас раздеться, — повторил Криспин спокойно.

Ворон, который все это время занимался тем, что чистил перья, вдруг встрепенулся и хрипло закричал: «Раздеться, раздеться, раздеться!» — а потом уставился черными глазами в пространство, как будто ничего не произошло.

Софи наградила его испепеляющим взглядом, который, без сомнения, уничтожил бы менее крупную птицу.

— С какой стати я буду подчиняться вашим приказаниям?

— Потому что в противном случае я передам вас и вот это в руки констебля, — с этими словами Криспин поднес к ее лицу пистолет.

— Где вы взяли мой пистолет?

— Там, где вы его оставили.

— Вы выкрали его из моего дома? — ужаснулась Софи и только тогда вспомнила о серебряной пластинке на рукоятке пистолета, которую сделал оружейник в благодарность за то, что она дала приданое его невесте.

— Софи Чампьон, с вечной благодарностью, — вслух прочел Криспин. — На будущее хочу посоветовать, мисс Чампьон, не оставляйте опознавательных знаков на орудии убийства. Так ничего не стоит узнать ваше имя.

— Орудие убийства? Ричарда Тоттла застрелили из моего пистолета? — в ужасе вымолвила Софи.

— Именно. Я нашел его возле тела, и он был еще горячим после недавнего выстрела, — кивнул Криспин, заметив, что ее изумление было вовсе не притворным. — Впрочем, вы все сами знаете. А теперь, мисс Чампьон, если вы соблаговолите…

— Послушайте, если бы я была убийцей, разве я оставила бы пистолет у тела? — перебила его Софи.

— И что же?

— А то, что это доказывает, что я не убийца. — Софи подалась вперед, не вставая с кресла. — Даже вы признаете, что это очевидно.

Криспин тоже перегнулся через стол, демонстрируя таким образом доверительность их беседы.

— Я не знаком с таким значением слов «доказывает», «признаете» и «очевидно». Мне кажется, что очевидность свидетельствует об обратном. Очевидность такова, что владелец орудия убийства и есть убийца. Из вашего пистолета убит человек. Получается, что вы и есть убийца. А констебли предпочитают руководствоваться именно очевидными фактами. И если я готов выслушать ваше представление о сложившейся ситуации, то они примут за доказательство вашей вины пистолет — и все.

— Если вы согласны со мной, значит, понимаете, что я не совершала убийства, — не обращая внимания на его сарказм, ухватилась она за смысл его слов.

— У меня есть внутренняя потребность выслушать вас, — отозвался он, и в комнате на какое-то время воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только клекотом ворона. Минуту спустя Криспин продолжил, еще ближе придвинувшись к ней: — У вас есть возможность доказать мне вашу невиновность. Или по крайней мере внушить мне относительную уверенность в этом. Если бы у вас не было того, что я ищу, я готов был бы признать, что это не вы убили Тоттла, во всяком случае, сделали это не в одиночку. Я не стану обвинять в убийстве женщину, даже такую докучливую, как вы.

— Говорю вам, я ничего не брала у Ричарда Тоттла, ни у мертвого, ни у живого.

— Докажите, — пристально взглянул на нее Криспин.

— Полагаю, что знаменитому графу Сандалу не пристало пользоваться таким дешевым предлогом, чтобы вынудить женщину раздеться, — прищурившись, ответила Софи.

— Мне показалось, что вы ничего не знаете о графе Сандале.

Софи была слишком взвинчена, чтобы досадовать на свой промах. Все это время он провоцировал ее, и теперь ей хотелось взять реванш, поэтому она постаралась говорить как можно более хладнокровно:

— Ваши методы соблазнения на меня не действуют.

— Уверяю вас, я был далек от этого. Я скорее готов соблазнить дикобраза, чем вас, мисс Чампьон. Итак, вы будете раздеваться или вам помочь?

— Я уж скорее позволю прикоснуться к себе дюжине самых грязных и похотливых матросов флота ее величества, нежели вам.

— Я в этом не сомневаюсь, — равнодушно обронил Криспин. — Животные всегда тяготеют к себе подобным. Но ваше откровенное заявление пробуждает во мне интерес — почему вы так боитесь меня?