Нищие

Директор ночлежки делил всех своих обитателей на три категории: вольные, колеблющиеся и уставшие. Для вольных бродяжничество и попрошайничество - внутренняя потребность. Их от этого промысла ничем не удержишь.

Белякова улыбнулась: * Знаю я одну такую бабульку. На прошлой неделе битых два часа с ней беседовала, стремилась образумить и наставить на путь истинный. Но она ни в какую. А ведь бабка умная. В далеком прошлом архитектор, но уже больше двадцати лет на пенсии. Помогала семье дочери, как могла, - варила борщи, водила в школу внуков. Внуки выросли, но все живут по-прежнему вместе. Молодежь уходит утром на работу, и она уходит из дома тоже. Иногда на несколько дней. Потом говорит, что ночевала у подружки. Но однажды на станции метро внук увидел родную бабку с протянутой рукой. Глазам своим не поверил. Старуха нисколько не меняла своего имиджа. Стояла в опрятной, добротной, но по-стариковски немодной одежде. Ведь образ "нуждающейся интеллигентки" срабатывает на сто процентов: дающий всегда уверен - такая не пропьет... После того как внучок засек бабку за столь непривычным бизнесом, дома разгорелся скандал, дескать, что ты нас, старая, позоришь, или денег не хватает? Та пообещала завязать, но на другой день снова пошла на промысел. Внуки пришли ко мне, попросили поговорить с бабкой, направить в больницу. Сомневались в её психическом здоровье. Но рассудок у неё был в полном порядке. А мне она логически объяснила, мол, если можно, спокойно прогуливаясь на свежем воздухе и притом за два-три часа заработать несколько десятков тысяч рублей, то почему она должна от этого отказываться? Мол, даже в прессе появилось выражение "хорошая прибавка к пенсии". А заработанное подаяние она откладывает на сберкнижку. Для внуков. * Интересная старушенция. * Извините, я вас перебила. Вы говорили о своей классификации. * Вам интересно? * Ну, если уж мы с вами вызвались лечить обездоленных и помогать им, то нужно знать, какой и кому диагноз необходимо ставить. * Я с вами согласен. Ну, так вот. Мои вольные, как правило, из трудных семей, которым с детства привили отвращение к домашнему уюту. Таких редко можно вернуть к нормальной жизни. * Мне кажется, есть исключения, - снова перебила она его.

– У тех, кому с помощью суда удается получить утраченную или пропавшую квартиру, жизнь снова налаживается. Правда у меня на памяти всего лишь три-четыре таких случая. * Бесспорно. Иным встретится хорошая половина, которая приголубит, и они берутся за ум. Самостоятельно же, сколько ни давлю я таким на мозги практически ничего не получается. С колеблющимися ещё можно работать. Знаете, но в среднем возрасте бомжи меняются. Свобода по-прежнему манит, но силы уже не те. Вроде бы готов остепениться - только непросто это. Работу надо найти с общежитием, как-то притереться к людям. Да и как привыкнуть каждый день брать в руки лопату или метлу? Вот и срываются снова. Опять вокзалы, чердаки, подвалы.

В комнату вошел фельдшер: * Палыч, там Витек дебоширит. Пьяный сегодня пришел и устроил скандал, дескать, почему кровать его сегодня занята... * В три шеи! Я ему говорил на прошлой неделе, напьешься, путь сюда будет заказан. * Требует вас.

Директор поднялся со своего стула. Извинился: * Я на пять минут выйду, Маргарита Павловна.

Когда он вернулся, она спросила: * И куда вы его? * Да он пьян в стельку. Вызвал ребят из медвытрезвителя. Взять за постой с него им все равно будет нечего. Но хоть приведут буяна в божеский вид. Я таких выгоняю, чтобы другим постояльцам неповадно было. Так на чем мы остановились? * На третьей категории. * Да. Уставшие. С этими все мытарства заключаются в том, чтобы собрать все справки и оформить в дома престарелых или специальные интернаты. Как правило, это больные, измученные жизнью люди пенсионного возраста. Только откуда пенсия у домработниц, бывших зеков? Свободой они уже сыты по горло и готовы пойти даже в монастырь на послушание. Таким я даю приют на долгое время, пока не закончится оформление всех документов. * Интересные выводы... * Я скоро, Маргарита Павловна, на старости-то лет, наверное, засяду за диссертацию. Могу вас в соавторы взять. Вы готовите исторический материал, а я современность. * Можете смело писать современность и подтверждать свои выводы историческими фактами. За века ничего в деле нищенства не изменилось. * Вот как?
– с удивлением посмотрел он на нее. * А чему вы удивляетесь? Все, что нам кажется новым поветрием, это хорошо забытые старые методы промысла. По-нашему - бизнеса. Я не беру сейчас во внимание тех, кто в поисках пищи копается в помойках. Ведь почти все бомжи зарабатывают, прося милостыню. Не Бог весть какие деньги, но на пропитание хватает. Хотя по давним традициям в столице и других крупных городах появились люди, которые заставляют тех же бомжей протягивать руку. За это предоставляют им ночлег, поят, кормят, отдают на мелкие расходы часть выручки. * Так это уже не сборище бомжей. А частное предприятие с привлечением рабочей силы. Что, когда-то уже такое было? Не верится. * А вспомните итальянскую каморру. * Что здесь вспоминать - крупная воровская и бандитская группировка. Читал о такой в колонках международных новостей.

Белякова открыла свою сумочку и достала небольшую брошюрку. * Эта группировка возникла ещё в прошлом веке. Послушайте, что я прочитала. "Каморра имеет своих сановников, свои уставы, свое ученичество, свои испытания, свои степени дворянства. Ее закон - право сильного, её конечная цель - эксплуатация слабого сильным; собрания камоppиcтов происходят на галерах, в игорных домах, в казармах, в дурных местах, их место действия везде.

Камоppиcты не имеют им одним свойственного костюма: они встречаются в лохмотьях среди улиц, их также видишь изящно одетыми на публичных гуляньях.

Общество делится на два больших отделения: внутренние и иностранные дела. Путешественники, багаж, дилижансы, железные дороги, пароходы, отели и т.д. принадлежат ко второму отделению, первые разветвляются до бесконечности - по сущности работы.

Таким образом, к одному из этих разветвлений относится то высокое искусство воровать, которое не имеет себе подобного в свете, что очень хорошо знают иностранцы. Вор, прослушавший курс в Неаполе, может быть всюду принят; он может, способом только ему свойственным, сделать платок, часы, портмоне и т.д. Это не вор, это почти артист, любящий искусство для искусства.

Другому разветвлению предоставлены азартные игры. Члены его считаются артистами в подмешивании игральных карт - они умеют отлично обыгрывать партнера или заплатить ему фальшивыми деньгами. Они встречаются большей частью в кафе-pеcтоpанаx, у бильярда, хорошо одетые, причесанные, услужливые, с улыбкой на губах и всегда полными карманами.

Камоppиcты, занимающиеся воровством, поистине бесчисленны. Но как бы их ни было много, им вcе-таки нужна помощь этой толпы хромых, кривых, прокаженных, слепых, более или менее действительных, нищенствующих днем и спящих ночью на открытом воздухе по улицам Неаполя.

Таких называют лазорони. Те, кто думает, что они трудятся только на себя, - ошибаются, на самом деле помогают камоppиcтам, от которых получают плату. Для всевозможных случайностей у них есть свой условный крик: когда они слышат мерный шаг патруля, они мяучат; если они вздыхают, значит, идут два обхода; если идет один человек, они кричат по-петушиному; они чихают, если прохожий - бедняк, и читают громко Ave-Maria, если заметят того, кого ждут.

Контpабанда составляет ещё одно из разветвлений камоppы, даже из самых значительных, которые находятся в наилучших отношениях с таможенными чиновниками. Наконец, есть такие камоppиcты, которые спекулируют браками, кредитными письмами и детьми из знатных семейств. Другие укрывают краденое, делают фальшивые ключи, берут в месяц сто процентов, ловко овладевают контрактами, вмешиваются в продажи, тяжбы, в сделки под предлогом своих услуг, но, в сущности, чтобы всем воспользоваться.

Те из камоppиcтов, которые заведуют иностранными делами, пребывают большей частью на станциях железных дорог или в гавани. Они всегда безукоризненно одеты, предлагают свои услуги даром и с такой приветливой улыбкой, что поневоле их принимаешь. В конце же всегда чего-нибудь недостает в туалете дам или вещах мужчин". * Уму не постижимо. А вы мне не уступите книжечку почитать, Маргарита Павловна? Хотя бы до завтра. * Возьмите. Я её в нашей библиотеке нашла.

...Вспоминая о директоре ночлежки, она спустилась в переход, чтобы перейти на сторону, где располагался ресторан "Арбат" и... остолбенела: метрах в десяти от неё стоял бомж-негр. Он слезливо просил милостыню, вставляя в просьбы русскую нецензурную брань. Одет он был в замызганную болоньевую куртку неопределенного цвета, из-под неё торчали две худые ноги, обтянутые пожеванными тренировочными штанами с широкими лампасами. Дырявые кроссовки заканчивали этот наряд.

Он стоял в самом центре перехода, стараясь изловчиться и ухватить за рукав какого-нибудь благовидного гражданина и, мило картавя русские слова, медленно произносил: * Денег нету. Ехать, епт, нада...

В голове вертелась какая-то нелепая фраза, которую она прочитала в журнале: "В комнату вошел негр, румяный с мороза". Негр-попрошайка был вовсе не румяный, хотя на улице было морозно. Негр пошел ей навстречу, но она уклонилась, когда он попытался ухватить её за рукав, оставила его просьбу без внимания, и сделала вид, что ей вообще нет дела до зачуханного африканца. Вслед ей, как и другим дамам, досталось незлобное и "ласковое" "писька". Она остановилась в конце перехода и прежде, чем подняться наверх, ещё раз оглядела бомжа-нигера. Господам, не пожелавшим расстаться со своими деньгами, вдогонку доставалось слово "мутила". Об истинном его значении можно было легко догадаться.

Она спустилась на малый Арбат, шла вдоль старинной улочки, освещенной фонарями, и радовалась чистой погоде, теплому снегу. Но вдруг пешеходы расступились в стороны, и в глаза ей ударил яркий свет автомобильных фар. Два автобуса остановились посередине пешеходной улицы, совсем не предназначенной для автомобильного движения, и из дверей, словно по тревоге, начали выбегать люди в черных масках, камуфляжной форме, с автоматами в руках. Они группами разбегались по всему Арбату. "Уж не устроила ли какая-нибудь преступная группировка террористический акт?", подумала она. Но стрельбы и взрывов вокруг слышно не было, и она немного успокоилась. "Может, какие-нибудь тренировочные учения. Но почему в центре Москвы?"

Белякова не успела дойти ещё и до ресторана "Прага", как увидела тех же людей в камуфляже, которые тащили за воротники, под руки пьяных бомжей, а то и подталкивали перед собой пинками лиц кавказской национальности. В начале Арбата она обратила внимание на крики лежащих на мостовой двух человек. Одна маска расталкивала собравшихся любопытных. Еще несколько омоновцев с диким криком носились по площади около "Праги", шугая во все стороны покупателей и прохожих и штурмуя коммерческие палатки. Всех попадавшихся им на глаза смуглых и сомнительных граждан они хватали за шкирку и валили на мостовую лицом вниз.

Она догадалась, что начался тот самый тотальный рейд московской милиции, о котором ей говорил Бурдаков. Но рейдом это мероприятие назвать можно было с большой натяжкой. Скорее, все это действо по разгону прохожих и аресту непонравившихся на первый взгляд людей называлось омонотерапией. Она прекрасно знала, что теперь никто не в силах был остановить этих вооруженных людей, призванных охранять покой москвичей. Она ускорила шаг и чуть ли не бегом устремилась к станции "Арбатская". Но на входе с автоматами наперевес стояло уже несколько людей в черных масках, охраняя прижатых к стене задержанных. По эскалатору тащили нищих и попрошаек, которых, по-видимому, не успели предупредить о начавшемся рейде.