Нить, сотканная из тьмы
Шрифт:
Я посмотрелась в зеркало — изумруды и вправду мне очень шли, хоть и были такие старые. Я честно сказала, что еще никто не делал мне такого прекрасного подарка, которого я не заслуживаю, ибо всего-навсего исполняю требования духов. Если уж я не заслуживаю, то кто же его достоин? — сказала миссис Бринк.
Она снова близко подошла ко мне и коснулась застежки ожерелья.
— Вы же знаете, я лишь пытаюсь укрепить вашу силу. И сделаю для этого что угодно. Вам известно, как долго я ждала. Послания, что вы передаете, дорого стоят. О, я думала, уже никогда не услышу таких слов! Но Марджери становится ненасытной,
Миссис Бринк поглаживала ожерелье и мою голую шею. Все наши с мистером Винси и мисс Сибри попытки материализации ни к чему, разумеется, не приводили.
— Вам известно, что для этого медиуму нужен будуар? — спросила я. — Вы знаете, что дело это очень серьезное и еще не до конца понято?
Миссис Бринк ответила, что ей все известно. В зеркало я видела, что она смотрит на меня, и мои глаза, от сияющих изумрудов ставшие невероятно зелеными, казались вовсе не моими, а чьими-то еще. Я закрыла глаза, но словно продолжала видеть. Я видела взгляд миссис Бринк и ожерелье на своей шее, только оправа камней было не золотой, но серой, будто сделанной из свинца.
19 декабря 1872 года
Нынче вечером я спустилась в гостиную и увидела Рут, которая прилаживала над нишей рейку с пришитым к ней куском темной ткани. Я просила всего лишь черную материю, но сейчас увидела, что это бархат.
— Недурен отрез, а? — сказала Рут, когда я пощупала ткань. — Сама выбирала. Для вас, мисс. Решила, что теперь вам нужен бархат. Нынче большой день для вас, миссис Бринк и всех нас. И здесь вам все же не Холборн.
Я промолчала, а она улыбнулась и подала мне ткань, чтобы я приложилась щекой. На мне было мое старое черное бархатное платье, и Рут воскликнула:
— Ой, вас будто тень проглотила! Видно только лицо и блестящие волосы.
Потом пришла миссис Бринк. Она услала Рут и спросила, готова ли я, на что я ответила — пожалуй, однако наверняка узнаю, лишь когда начнем. Мы пригасили лампы, и чуть погодя я сказала:
— Если это произойдет, то, наверное, сейчас.
Я прошла за штору, миссис Бринк совсем погасила лампу, и на секунду мне стало страшно. Я не ожидала, что тьма окажется такой густой и жаркой, а мой закуток столь тесным; казалось, скоро в нем кончится воздух и я задохнусь.
— Может, не надо, миссис Бринк? — позвала я, но она ответила:
— Прошу вас, попытайтесь, мисс Дауэс. Постарайтесь для Марджери! Нет ли крошечного знака, намека — хоть чего-нибудь?
Сквозь бархатную штору ее голос казался пронзительным и цеплял, будто крючок. Он тащил к себе и прямо вытягивал меня из платья. А потом вдруг тьма будто расцветилась, и чей-то голос произнес:
— Я здесь!
— Я вижу тебя! — воскликнула миссис Бринк. — Вижу!
Когда я к ней вышла, она плакала.
— Не надо плакать, — сказала я. — Неужели вы не рады?
Это слезы радости, ответила миссис Бринк. Потом звонком вызвала Рут и сказала:
— Сегодня здесь произошло невероятное. Я видела свою мать в сияющем одеянии, она подала мне знак.
Рут поверила,
ибо гостиная выглядела необычно, в ней странно пахло чудными благовониями.— Стало быть, здесь точно побывали ангелы, — сказала горничная. — Всем известно: когда ангелы посещают круг, они приносят ароматы.
Я никогда об этом не слыхала, но Рут кивнула и потрогала свои губы.
— Так оно и есть. Духи прыскают благовониями изо рта.
8 января 1873 года
Две недели мы совсем не выходили из дома, били баклуши и только ждали наступления темноты, безболезненной для духов. Я предупредила миссис Бринк, что не следует ожидать появления матери каждый вечер, иногда можно увидеть одно лицо или белую руку. Она это понимает, но каждый вечер беснуется и, привлекая меня к себе, говорит:
— О, приди! Подойди ближе! Ты меня узнаешь? Поцелуй меня!
Однако три вечера назад, когда ее наконец поцеловали, она вскрикнула и схватилась за грудь, перепугав меня чуть не до смерти. Я вышла из транса, но рядом уже была Рут, которая прибежала в гостиную и зажгла лампу.
— Вот так и знала, что этим кончится, — сказала горничная. — Бедняжка слишком долго ждала и теперь не может с собой совладать.
Миссис Бринк приняла от нее нюхательную соль и немного успокоилась.
— В следующий раз такого не повторится, — сказала она. — Я приготовлюсь. Только будь рядом, Рут. Если ты будешь со мной и дашь свою крепкую руку, я не испугаюсь.
Рут согласилась. В тот вечер мы не повторяли попыток, но теперь, когда я покидаю себя, Рут сидит рядом с миссис Бринк и наблюдает.
— Ты видишь? — спрашивает ее миссис Бринк. — Видишь мою мамочку?
— Вижу, мэм, — отвечает Рут. — Вижу.
Но затем миссис Бринк, похоже, забывает о горничной. Она берет обе руки матери в свои ладони и спрашивает:
— Марджери хорошая?
— Хорошая, очень хорошая, — отвечает ей мать. — Потому-то я к ней и пришла.
— А насколько хорошая? На десять поцелуев или на двадцать?
— Она достойна тридцати поцелуев, — говорит матушка и закрывает ей глаза, а я склоняюсь к ней и целую — только в глаза, щеки и никогда в губы.
Получив свои 30 поцелуев, она вздыхает, обнимает меня и кладет голову на грудь своей матери. Сидит так с полчаса, отчего на моем платье взмокает газовая вставка, и потом говорит:
— Теперь Марджери счастлива. — Или: — Теперь Марджери полна.
Все это время Рут сидит и смотрит. Но до меня не дотрагивается. Я предупредила, что никто не должен касаться духа, кроме миссис Бринк, поскольку это ее дух, который приходит к ней. Рут только смотрит своими черными глазищами.
Когда я полностью прихожу в себя, она провожает меня в мою комнату и раздевает. Рут говорит, что я не должна возиться с собственной одеждой, мол, даме это не подобает. Она снимает с меня платье, расправляет его, потом стаскивает мои ботинки, а затем усаживает меня на стул и расчесывает мои волосы.
— Красавицы любят, чтобы им расчесывали волосы, уж я-то знаю, — приговаривает она. — Гляньте-ка на мою ручищу. Расчешет от макушки до кончиков, и волосики лягут гладко, что твоя вода или шелк. — Свои иссиня-черные волосы она прячет под чепцом, из-под которого иногда выглядывает белый пробор, прямой как стрела.