Нить судьбы

Девушка нервничала, ходила из угла в угол, упрашивала Марка. Все было без толку. В конце концов, она психанула, топнула ногой и ушла наверх в спальню. Вампир, чуть подождав, поднялся за ней следом.

Лина лежала в кровати, отвернувшись от двери, и еле заметно вздрагивала. Марк разделся и лег под одеяло, обнимая тихо плачущую девушку.

– Родная моя, ты ведь не из-за Богдана плачешь, правда?
– тихо он спросил ей на ухо.

Лина непонятно закивала головой, затем повернулась к вампиру и уткнулась ему в грудь.

– Что тогда?

Она подняла на него заплаканное лицо и, всхлипывая, проговорила:

– Я ведь убила ее, правда? Скажи, это ведь я ее убила?

Марк не сразу понял о ком речь.

– Ты про ту женщину-магичку, что напала на нас? Твою бывшую подругу?

Лина яростно закивала головой и заплакала еще сильнее.

– Я не хотела… нет, я хотела, но я не думала… я никогда в жизни еще не убивала, Марк! Я теперь убийца, да? Я… я любила ее, понимаешь, а она … я не понимаю, за что она так? Что я ей сделала? Но я не собиралась убивать ее, Марк, честно - честно, не собиралась….

Понтифик прижал ее голову к своей груди и, поглаживая девушку по волосам, тихо проговорил:

– Ты не убила ее, родная, не волнуйся!

Она недоверчиво подняла голову:

– Правда?

Он ласково ей улыбнулся и повторил:

– Это я сделал, она была еще жива, когда я подошел к ней. Ее нельзя было оставлять в живых, но ты ее не убивала!

Лина всхлипнула.

– Ты уверен?

– Разумеется, радость моя! Ты мне веришь?

Девушка опять закивала головой. Верила.

Марк еще раз улыбнулся и снова погладил любимую по голове, успокаивая.

Зачем рассказывать девушке, что когда он подошел к лежащей на асфальте женщине, та была окончательно и бесповоротно мертва, потому что Лина в ярости размозжила ей голову.

20 Глава.

Когда Филипп проснулся, Мила уже добропорядочно сидела в библиотеке и читала Лопе де Вега “Собака на сене”. Ей всегда нравилась экранизация этой забавной истории и она с радостью обнаружила томик среди книг на полках. Оторвавшись от монолога Дианы, девушка вопросительно посмотрела на парня, когда он хмуро возник в дверях библиотеки:

– Ты есть хочешь?

Она лишь молча кивнула.

– Тогда поехали.

Сначала парень заехал на улицу 1905 года, попросил девушку посидеть в машине минут пятнадцать и сам скрылся в одном из подъездов. Что он там делал, неизвестно, но вскоре вышел посвежевший и повеселевший, бодрый и энергичный. Такой, каким Мила его знала во время встреч.

Девушку он отвез в один из ближайших ресторанов и полностью оплатил ее завтрак, хотя она и протестовала. Фил задал лишь один вопрос:

– Ты кошелек с собой захватила?

Когда парень выруливал обратно к дому, у Милы зазвонил телефон.

– Да? Да, я Людмила Тихонова. Да, это моя бабушка… Что? Когда? А где она…?

Филипп внимательно слушал односторонний разговор девушки. Слыша ее приглушенное всхлипывание, он понял, что с Верой Павловной случилась беда. Когда Мила подтвердила что, да, готова приехать немедленно, он молча достал из бардачка блокнот с ручкой и бросил девушке на колени. Она благодарно глянула на него сквозь слезы, и, прижав телефон подбородком к плечу, начала записывать адрес.

– Что случилось?

– Бабушка… она в больнице…инфаркт. Звонила врач, просила приехать.

Филипп молча вывел машину с обочины и, мельком глянув на адрес, погнал к третьему кольцу.

…

У Веры Павловны оказался обширный инфаркт миокарда, но прогноз врач давала хороший, и бабушка Милы следующие три недели проведет в больнице. Филиппу эта история не нравилась все больше и больше. Несмотря на его интерес к девушке, он не планировал надолго устраивать ее в своем доме, особенно без информирования о том, кем именно он является. Была идея снять для нее специально квартиру, но еще раз как следует обдумав все, он понял, что это не так уж и хорошо, так как поставит Милу в заранее нелицеприятную ситуацию, которую он прекрасно помнил по Марку с Алиной.

А начинать более серьезные отношения с девушкой таким образом Филу претило.

Милу он устроил в гостевой спальне на первом этаже. Перед этим они заехали к ней домой и, пользуясь отсутствием матери, девушка собрала свои вещи. Их было совсем немного. Длинные бесформенные юбки и кофты, что ей покупала мать, она забирать не собиралась, поэтому сложила лишь то, что приобретала сама, тайком, на деньги бабушки.

А утром следующего дня к Филу зашел его руководитель.

Мила читала книгу, когда в квартире раздался звонок в дверь. Филипп заглянул в библиотеку, где сидела девушка, и приложил палец к губам, призывая быть тихой как мышка.

Мила сделала вид, что все поняла, но как только в прихожей раздались мужские голоса, она метнулась к двери и чуть-чуть ее приоткрыла. Любопытство, говорят, не порок, так что бояться нечего. Вошедшего мужчину она видела лишь со спины и смогла разглядеть только его высокий рост, длинные черные волосы и строгий деловой костюм.

– Фил, ты подготовил документы, что я просил? Принеси их, пожалуйста.

Парень кивнул в ответ и направился было к кабинету, но следующие слова мужчины его остановили:

– Я буду в библиотеке.

Филипп развернулся и попытался остановить Марка:

– Учитель, это не самый лучший…

Услышав это, Мила испуганно кинулась обратно к диванчику и сделала вид, что очень увлечена книгой. Дверь распахнулась. Девушка подняла голову от книги и замерла.

Филипп иногда был странным. Порой у Людмилы складывалось ощущение, что он не совсем тот, за кого себя выдает, что он старше и умнее обычного двадцатичетырехлетнего парня, а уж на своих ровесников девушка насмотрелась в университете.

Но этот вошедший… Мила почувствовала, как внутри все холодеет от невысказанного ужаса. Ей почему-то на память пришли слова матери о дьяволе и девушка поняла, что выглядеть тот должен был именно так.

Нет, мужчина был красив, очень красив. Лет на тридцати-тридцати пяти, лепные черты лица, стройное подтянутое тело. Но было в его взгляде, обращенном на Милу, что-то такое, что заставило ее съежиться на диване и стать как можно незаметней. Холодный, тяжелый, с легкой ноткой презрения и брезгливости, как будто придавливал к полу и заставлял упасть на колени перед всемогущим существом. И девушка отчетливо поняла, что ему явно не тридцать лет, а больше, намного и намного больше.