Ниже бездны, выше облаков

– Какую такую объяснительную? – пролепетал Зубков. – Что писать?

– В объяснительной вы изложите, что вы сделали, почему, кто был инициатором этой низости и кто конкретно принимал в этом участие.

– Извините, Анна Карловна, – поднялась Запевалова, – но мы как-то не совсем понимаем, о чём вообще речь.

– О том, как вы измывались над Волковой, как били и унижали её, – с горячностью ответила Майя.

– Кто вам такое сказал? – Запевалова сыграла настоящее изумление. – Никто её и пальцем не трогал!

– Ну да, ну да, – с ехидцей начала было Майя, но Запевалова её перебила:

– Да! Мы, конечно, не воспылали к ней любовью. Но она сама виновата. Мы её и видели-то полтора раза. Она же почти всё время отсутствовала. Я вот, например, вообще забыла, что такая у нас учится. Где тут справедливость? Она прогуливает школу, придумывает какие-то нелепые отговорки, то она болела, то её били, а мы теперь должны объяснительные писать, отвечать за какое-то выдуманное преступление. Говорю вам, никто её не бил, не унижал, вообще не трогал.

– Не трогали мы её! – наши тут же воспрянули.

– Точно, – подал голос осмелевший Лопырёв, – пусть теперь и врач тоже пишет объяснительную, чего это она болела, а справку не принесла. Так, что ли? – Лопырёв усмехнулся собственной шутке, но тотчас заткнулся и опять сник, потому что директриса буквально пригвоздила его своим фирменным взглядом. Но Запевалову, раз уж она пошла вразнос, так просто с пути не собьёшь.

– Это она вам сказала, что мы ей что-то делали? – с самым что ни на есть искренним негодованием спросила Женька. – Майя Вячеславовна, а почему вы ей безоговорочно верите?

– Что ты этим хочешь сказать, Запевалова?

– Только то, что, не проверив её слова, вы обвиняете целый класс в каких-то диких злодеяниях. Если бы над ней действительно кто-то из нас или даже все мы, как она говорит, издевались, почему она сразу об этом не рассказала? Не сняла побои? Эти побои вообще кто-нибудь видел? Почему только сейчас, когда всплыло, что она прогуливала, Волкова вдруг вспомнила, что её, оказывается, били? Может, потому что отмазка с болезнью больше не прокатит? А в Уголовном кодексе, между прочим, есть ещё и другая статья – сто двадцать девятая, за клевету.

Да уж, Уголовным кодексом Запевалову не запугаешь. Она в нём разбирается не хуже юриста – отец, наверное, поднатаскал.

– Да, – осмелел Зубков и обратился к матери Волковой: – Вы бы лучше у своей дочери спросили, где она шаталась всё это время.

– Да что они такое говорят? – ахнула её мать, оглядываясь то на директрису, то на Майю.

Но Зубков уже и сам понял, что сболтнул лишнего, испуганно потупился и почти до подбородка уполз под парту. Директриса так на него посмотрела, что я бы не удивилась, если бы он вдруг начал заикаться от её взгляда.

– Встань, – скомандовала она.

Зубков тяжело и нехотя вылез из-за парты.

– Иди в мой кабинет. Секретарю скажешь, что я тебя отправила. Подождёшь там, а я потом лично с тобой побеседую.

Когда он вышел, директриса переключилась на Женьку:

– Так, значит, ты, Запевалова, утверждаешь, что вы здесь абсолютно ни при чём?

– Абсолютно, – невозмутимо ответила Женька.

– И новую одноклассницу никто из вас ни разу не обижал?

– Ни разу!

Ну и выдержка у неё!

– А ты что на это скажешь? – Анна Карловна внезапно повернулась к Волковой.

Та, вместо ответа, неожиданно разревелась.

– Выведите дочь и успокойте, – сухо, без тени сочувствия обратилась она к матери Кристины.

– Я выслушала тебя, Запевалова, и буду разбираться дальше. А сейчас вы, тем не менее, напишите объяснительные, во всех подробностях. У вас двадцать минут.

Я написала, что Волкову никто не бил и что она выдумала эту историю как отговорку. Примерно такие же объяснительные были у всех остальных. Мы сверились после классного часа. Кто-то посетовал насчёт Зубкова, мол, как бы не прокололся. Но Запевалова отмахнулась:

– Зубков – свой человек и прекрасно знает, что бывает у нас с предателями. Так что, я уверена, никого он не сдаст.

– Как ты думаешь, Женька, Карга нам поверила? – спросила Лукьянчикова, которая, как и я, весь классный час тряслась от страха.

– А то! Есть правило: сначала человек работает на авторитет, потом авторитет на человека. Сама подумай, кому доверия больше: мне, примерной ученице из хорошей семьи, отличнице, активистке и тэ дэ и тэ пэ, или этой лохудре, которая уже на прогулах и вранье попадалась и у которой вдобавок мать – алкашка?

И ведь Запевалова оказалась права! Зубков не раскололся. Ну а директриса решила, что эту историю целиком и полностью сочинила Волкова. По крайней мере, больше нас ни о чём не спрашивали, а матери Волковой предложили перевести дочь в другую школу.

* * *

Директриса-то нам поверила, а вот Майя – нет. То ли Эля всё-таки проговорилась, то ли интуиция подсказала, но чувствовалось, как неприязненно она относится именно к Запеваловой. Да и на остальных классная теперь взирала с прохладцей. Но Женьку особенно выделяла. Даже по русскому и литературе за первую четверть снизила оценку на балл. Это ей-то, круглой отличнице! Ну и Женька, конечно, тоже в долгу не осталась. Расправившись с Волковой, приступила к осуществлению плана «Б» – избавлению от Майи.

И здесь ей тоже подфартило. Началось всё с ноябрьских каникул, а точнее, с экскурсии в Тальцы, куда нас сопровождали Майя и наш физрук Пал Палыч, попросту – Свисток.

Тальцы – это музей деревянного зодчества. Не в привычном смысле музей, где залы с экспонатами. Нет. Здесь целая деревня, старинная, конечно. Улицы, дворы, избы, бани, конюшни – какие победнее, какие побогаче. Даже крохотная церквушка и школа есть. Причём всё-всё настоящее, не муляж и не декорация.

Не то чтобы на этом самом месте действительно когда-то стояла деревенька. Просто со всего края привезли сюда уцелевшие избы и прочие постройки. Ну и воссоздали облик настоящей русской деревни позапрошлого столетия. Сохранилась утварь, всякие причиндалы, скатерти, подушки, занавесочки. И всё так расставили, будто и сейчас в домах кто-то живёт. Например, в одной избе на столе оставили огромную бутыль – даже не знаю, на сколько литров, пузатую, с узким горлышком, таких сейчас не бывает, и жестяную кружку. В другой на скамеечке лежала вышивка, будто хозяйка дома ненадолго вышла, скоро вернётся и продолжит своё занятие. В общем, очень интересно и необычно! Честное слово, как будто в другое время попадаешь.

В церковь заглянуть не удалось – её как раз на ремонт закрыли. Могу только сказать, что снаружи она даже отдалённо на церковь не похожа. Низенькая, тёмная, бревенчатая, без куполов. Только крест, деревянный, почерневший от времени, возвышался на остроугольной крыше.

Зато в школе обнаружилось много интересного. Вообще, это была пристройка к церкви, совсем крохотная, всего две комнатки и сени – по-нашему холл. В сенях стояла бочка с ковшиком. В одной комнате, что поменьше, жил учитель. Во второй, тоже, в общем-то, не слишком просторной, шли занятия. На стене висела изрядно потрёпанная карта. Массивные чёрные парты соединены с такими же скамейками. На партах стояли склянки с высохшими чернилами. Ну а на столе учителя красовался старый-престарый глобус. Экскурсоводша сразу сказала, что на экспонаты можно только смотреть, а трогать ничего категорически нельзя. Мы прозвали её ключницей, потому что на поясе у неё на огромном металлическом кольце болталась гигантская связка ключей – в этом музее каждый, даже самый маленький домик запирался на замок. Экскурсоводша буквально по пятам ходила за нами, как надзирательница, но потом, как раз когда мы были в школе, у неё зазвонил мобильник и она вышла на улицу, оставив нас одних. Ну и мы, конечно, всё перетрогали и даже поиграли немного. Расселись за парты, как на уроке. А Зубков изображал учителя, точнее, Майю, потому что потрясающе похоже копировал её мимику и интонации. Мы хохотали как безумные, только Эле Смирновой было не до смеха. Она не любила, когда передразнивали её маму, хотя ни разу не возмутилась. Эля ведь тихоня.