Ниже бездны, выше облаков

– Я хочу сказать правду! Он ни в чём не виноват! Он не ударил меня, даже пальцем не тронул. Всё наоборот было. Это мы его били. Одного… всем классом. На прошлой неделе. Подкараулили, а потом избили. Дважды его избили. Ещё потом, на следующий день. Ни за что. Он только Запеваловой нагрубил один раз и всё. И сам, первый, никому ничего плохого не делал. Это всё мы… Это мы его…

Настала гробовая тишина. Все до единого уставились на меня. Их взгляды буквально жгли кожу. Не выдержав, я разревелась и выбежала из класса.

13. Дима И опять собрание

Если честно, то на это собрание, от которого все наши хомячки пришли в неописуемое возбуждение, мне было плевать с самой высокой колокольни. Я считал, что это обычная проформа, чтобы показать, – кому только? – что всё у них по порядку, по правилам. На самом же деле там, за кулисами, они уже приняли решение. И к чему весь этот спектакль, да ещё с таким количеством зрителей, – я не понимал. Только вот бабку жалко. Кто знает, вдруг вся эта мышиная возня станет для неё серьёзным потрясением и она опять сляжет. Однако бабка держалась молодцом, не плакала, не лебезила, как тогда, с Грином. Для себя же я решил – пусть что хотят, то и делают. Ну уйду недоучкой. Не первый и не последний. В конце концов, есть вечерки, лицеи всякие, те, что из бывших техникумов выросли.

Изначально я вообще не хотел идти на это собрание. Уговорила бабка. «Краснеть одна, – сказала, – не хочу». Тут я согласился – действительно, с чего ей-то за меня отдуваться?

Нам отвели «почётное» место – за учительским столом, так сказать, усадили на всеобщее обозрение, отчего бабка ещё сильнее сконфузилась. На нас, как на подопытных кроликов, таращились чужие папки и мамки. Среди них я, кстати, углядел нашу бывшую соседку, мадам Лопырёву. Она как раз не пялилась, наоборот, отводила взгляд. Зато кто хоть чем-то порадовал, так это её сынок, вернее, не сам, а его опухший фейс и беззубый рот. Хорошая работа.

Потом пришла директриса. Начала драматично, но на самом взлёте её подрезал лысый мужик, как я понял, отец боксёра. Ляпнул какую-то глупость, и её понесло. Полчаса, не меньше, она двигала мораль о том, что драться плохо, и только потом перешла к конкретике. Всё, что говорилось, было в общих чертах предсказуемо. Правда, надо отдать должное директрисе, поначалу она не валила всё бездумно на меня одного, а пыталась найти червоточину и в одноклассничках. Впрочем, это «должное» не так уж велико, потому что стоило выскочке открыть рот, и всё – попытка докопаться до истины умерла в зародыше. Директриса сразу же повелась на её пафосные речи, где меня выставили монстром, извергом и мучителем бедных несчастных пацанчиков. Их назвали жертвами, и они скромно потупили глазки. Ни один даже не поморщился. По мне, так пусть уж лучше козлом отпущения делают, чем жертвой назовут.

Навешали на меня всё что можно. Даже припомнили, как я на истории высказался по поводу Столыпина, мол, этим оскорбил весь класс и учителя. Тот случай, когда я Тане нагрубил в спортзале, тоже приплели, опять же, в своей интерпретации: мол, ударил её, даже вырубил. И завертелось. Директриса метала молнии. Предки хомячков тоже вошли в раж. Особенно отец боксёра. Уж и в колонию меня отправили. Я почувствовал, как вздрогнула и напряглась бабка, бедная. За неё, конечно, переживал – наслушается этих воплей, откачивай потом.

И вдруг посреди этого гвалта поднялась Таня и выпалила всё. Без утайки. Как было. Говорит, а саму потряхивает от напряжения. В лице – ни кровинки. Глазища пылают. Я залюбовался просто. Было в ней в этот момент что-то безумно притягательное. Но это так, к слову. Главное же, никто не ожидал, что она выступит с таким заявлением, потому все обомлели. Да я и сам был поражён до самого дна души. Не хочется повторять, какие ей «достоинства» приписывал, какие гадости про неё думал, а она…

И ведь она не просто меня выгородила, а практически бросила себя им на растерзание. Мне даже представить страшно, что с ней теперь сделают эти хомячки во главе с озверевшей выскочкой.

Да, выскочку давно пора переименовать в маньячку, но как-то привык.

Выпалив свою речь, Таня вдруг разрыдалась и опрометью бросилась прочь. Только она ушла или, точнее будет сказать, сбежала, такое началось! Директриса, возвращаю ей должное, насела на Запевалову и прочих:

– Вот это у вас называется «заступились»? Я не оправдываю поступок Расходникова и остаюсь при своём мнении, что все проблемы надо решать цивилизованно, а не как в первобытном обществе – при помощи кулака и дубины. Однако по-человечески понять его могу. А вот вас понять невозможно. Вы вообще люди ли? И всё чаще меня берут сомнения: а вдруг и Волкова на самом деле ничего не выдумывала?

Вскочила чья-то мамашка и раскудахталась:

– Не может быть такого! Это неправда! Я не знаю никакой Волковой и что там с ней произошло, но зато я знаю свою дочь. Она никогда бы не сделала того, в чём её обвиняют. Моя дочь – добрая, чувствительная и нежная девочка. Она… она просто неспособна кому-то сделать больно!

Тут же цепной реакцией отозвались другие родители:

– Моя Наташа, между прочим, тоже. Даже смешно, что её в таких ужасах обвиняют.

– И мой сын неспособен!

– И моя Оля не такая!

Даже Лысый – ему-то куда лезть! – а всё равно стал своего отпрыска выгораживать:

– А мой Марат – вообще боксёр! У них с этим строго. Есть правило: не использовать свои навыки где-либо, кроме ринга. Иначе – гуляй Вася. Тренер не то что выгонит, а еще и пенделей на дорожку отвесит. А их тренер – зверь. Они там у него все по струнке ходят. Так что мой сын даже просто не стал бы рисковать…

И так – все. Кроме матери Лопырёва, которая за всё время и слова не проронила, и ещё одной тётки – я решил, что это мать выскочки, судя по тому, как та на неё поглядывала. Хорошо хоть у неё хватило здравомыслия не рассказывать, под стать прочим, какая у неё дочь «добрая, нежная и чувствительная», а то бы я точно не выдержал и расхохотался.

Кто такая Волкова, я тоже не знаю. Но по контексту понял, что, видать, и её допекли тем же образом некоторое время назад. Говорю же, Запевалова – маньячка. Она, кстати, и тут пыталась лгать напропалую, причём с видом несправедливо оскорблённого достоинства:

– Анна Карловна, всё, что наговорила тут Шелестова, – это ложь и клевета! Ни слова правды.

– Вот как? И зачем бы ей было наговаривать на вас и на себя в том числе?

– Да тут же всё ясно как день! Она влюбилась в Расходникова. Все это знают. Она с самого начала бегала за ним. Вот, видимо, и решила выгородить его, оболгав весь класс. Хотя, честно говоря, я от неё такого не ожидала. Всё-таки должна же быть какая-то порядочность!

Не знаю, сколько бы продолжался этот балаган, но бабке моей стало плохо. Директриса сразу всполошилась, собрание быстро свернула и даже машину организовала.

Дома, уже после скорой, после уколов, после того как бабка крепко заснула, я стал думать о том, что произошло. Неужели я такой болван? Ведь всерьёз думал, Таня – подлая, двуличная. А она просто боялась их. Ну это же понятно – как ей, слабой, беззащитной, не бояться этой дикой толпы? Волкова ещё какая-то… Что с ней сделали? Избили? Унизили? А потом наверняка представили всё так, будто это она накосматила и их оболгала. Сегодня выскочка показала, что она отлично умеет жонглировать фактами и виртуозно врать.