Но и я

— Что ты несешь, Лу?! Это несправедливо, и ты это прекрасно понимаешь. Иди спать.

Мама выходит из ванной, она должна была слышать, как я кричу, она входит в комнату, облаченная в свой шелковый халат, причесанная. Отец в коротких выражениях обрисовывает ей картину, надо сказать, что он проявляет удивительные способности к обобщениям, мадам Ривери была бы рада. Мама молчит.

Я так хотела бы, чтобы она обняла меня, погладила по голове, провела рукой по волосам, крепко прижала бы к себе, пока я не перестану рыдать. Как это было до. Я так хотела бы, чтобы она сказала мне — не волнуйся, все прошло, я с тобой; я хотела бы, чтобы она поцеловала мои мокрые глаза.

Но она остается стоять как истукан в дверях.

Тогда я думаю о том, что это тоже насилие — этот шаг, этот жест, обращенный ко мне, так и не завершенный, незавершенный навсегда.

49

Я сразу узнала ее по голосу, она позвонила в десять часов утра, умоляя прийти, без конца повторяя — пожалуйста, ей нужно выметаться, мать Лукаса что-то заподозрила и сейчас нагрянет с проверкой, пожалуйста, Лу, приезжай. Ей не справиться одной. Она повторяет это несколько раз — ей не справиться одной.

То, чего мы так боялись, случилось. Настал момент, когда Но опять нужно собирать чемодан. Десять часов утра, прямая прервалась. Отчетливо видно место разрыва. Вот оно. Десять часов утра — я ухожу вместе с Но. Достаю из шкафа свою спортивную сумку, с которой езжу на каникулы, наскоро бросаю в нее кое-что из одежды, зубную щетку, пасту, косметичку, ватные шарики и очищающий лосьон, подаренный мамой. Я задыхаюсь.

Родители спозаранку отправились на рынок. Я собираюсь уйти, не повидавшись с ними, как воровка. В горле ком. Я собираюсь уйти, потому что другого выхода нет, я не могу бросить Но. Я застелила кровать, тщательно разгладила покрывало, взбила подушку. Аккуратно сложила ночную рубашку, сунула в сумку. На кухне я нашла несколько упаковок печенья, рулон бумажных полотенец, потом села за стол перед чистым листом бумаги, с ручкой в руке. Я долго искала подходящие случаю слова — не беспокойтесь, не звоните в полицию, я выбрала иную жизнь, нужно идти до конца, постарайтесь меня простить, не сердитесь, час пробил, прощайте, ваша любящая дочь… Все это казалось мне таким приблизительным, пустым, смешным и нелепым, слова не выражали ни необходимости, ни страха. Лист остался чистым, я ничего не написала. Надела зимнюю куртку и захлопнула дверь. На лестнице на меня напало секундное сомнение, сердце громко стучало в груди, еще можно вернуться — но нет, слишком поздно, у меня в руках дорожная сумка, а ключ от дома остался внутри.

Я быстро шла по улице, не глядя по сторонам, было очень холодно, через ступеньку взбежала по лестнице, совсем запыхалась.

Открыл Лукас, у него был не менее испуганный вид, чем у Но, он метался по квартире, подбирал разбросанные повсюду вещи, входил в спальню и возвращался в прихожую. Но неподвижно сидела на кровати.

Она посмотрела на меня и в этом взгляде была такая мольба, как тогда на вокзале, когда она попросила с ней поговорить, только еще сильнее, еще напряженнее, на эту мольбу невозможно ответить «нет». Я собрала в кучу ее вещи, помогла одеться, обуться, ладонями пригладила волосы. Потом запихнула в чемодан все, что нашла, заправила ее кровать и настежь распахнула окно, чтобы проветрилось.

Но поднялась, достала из шкафа конверт, я помогла ей надеть куртку, предупредила Лукаса, что мой отец, скорее всего, будет звонить его матери, нужно, чтобы он продумал аргументы. Мы стояли втроем в прихожей, Лукас увидел мою сумку у двери, я потянула Но за руку — нельзя терять ни минуты. Между нами в воздухе повис вопрос — что ты делаешь, Пепит, куда ты идешь, я стойко выдержала его взгляд, у него был ошарашенный вид. Не оборачиваясь, я нажала на кнопку вызова лифта.

Мы с Но на улице, очень холодно, в одной руке я несу ее чемодан, в другой — сумку, кругом ни души. Больше никогда не вернусь к себе, я теперь снаружи, вместе с Но, навсегда. Вот так рушится порядок вещей, внезапно, без предупреждения, без объявления, вот так ход вещей останавливается навсегда и больше никогда не возобновляется. Я на улице вместе с Но.

Мы зашли в кафе, у Но были деньги. Она хотела, чтобы я взяла рогалик, пирожки и большую чашку шоколада, она настаивала, говорила, что нам нужен супер-мега-завтрак. Из конверта она выудила двадцать евро. Мы проглотили все, до последней крошки, в кафе было тепло и хорошо. Мне стало казаться, что она немного успокаивается, меньше дрожит, она заказала еще один шоколад и улыбнулась. Мы просидели там часа два, потому что было тепло, мне это напомнило начало нашей дружбы, когда я готовила свой доклад. Когда все казалось возможным. Мне не хотелось выглядеть грустной, я стала рассказывать смешную пародию одного юмориста про аэрофобию, которую недавно видела по телевизору, Но смеялась. После этого мы больше молчали, смотрели по сторонам, слушали, о чем болтают люди вокруг, я была уверена, что Но заснет прямо тут, стоит ей только закрыть глаза.

Ей захотелось пойти в кино, пожалуйста, ну пожалуйста — попросила она. Мне не нравилось, что она так легко тратит деньги, а Но сказала — не думай об этом, еще раз повторила — пожалуйста, я так давно не была в кино. Мы доехали на метро до Форум-де-Аль, Но несла сумку, а я — чемодан, издалека мы походили на туристов в поисках отеля.

Мы пошли на первый попавшийся фильм, удобно устроились в креслах, Но купила пакет попкорна, меня тошнило, но я все равно ела, чтобы доставить ей удовольствие. Кажется, в конце фильма она задремала, я сделала вид, что ничего не заметила, в любом случае, она не пропустила ничего интересного.

Вторую половину дня мы провели неподалеку от кинотеатра, бродили по улицам, Но хотелось покупать все подряд — шарф для Лукаса, заколки для меня, сигареты, она останавливалась перед каждой витриной, заходила внутрь, настаивала, чтобы я выбирала свечи, перчатки, открытки, повторяла — не волнуйся, Лу, и похлопывала себя по внутреннему карману. Я притворялась, что мне ничего не нравится, чтобы только она не покупала все без разбору. Я так и не смогла отговорить ее от покупки двух одинаковых шапок, для нас.

Около шести часов вечера мы сидели на парапете Фонтана Невинных, было все так же холодно, мы купили огромную вафлю с шоколадом, одну на двоих, смотрели на прохожих, отпускали смешные комментарии, Но хотела, чтобы я, как раньше, придумывала им жизни, и я сочиняла всякие невероятные истории, чтобы рассмешить ее. Я болтала без остановки, чтобы только не думать о том, что я ушла из дома, не оставив родителям ни слова, я болтала, чтобы не думать об их лицах, об их тревоге, о предположениях, которые они строят, не веря ни в одно из них. В этот час они уже, наверное, не на шутку встревожились, может, даже позвонили в полицию. Или наоборот, все еще ждут, что я вернусь. Я увидела маму, сидящую на диване в гостиной, отца, нервно меряющего шагами комнату, то и дело поглядывающего на часы. Опустилась ночь, я испугалась вдруг, что не смогу, не выдержу, тогда я поскорее загнала в угол воображение, но картинки настойчиво возвращались, фотографически точные, я упорно отгоняла их, я хотела быть здесь, быть с Но.

Меня вдруг удивило, до чего же это просто — выпасть из контекста, скользить по касательной, закрыв глаза идти по тонкой проволоке. Выйти вон из своей жизни. Так просто, что кружится голова.

— Мы уедем в Ирландию. Я поеду с тобой.

У Но красный нос и надвинутая на глаза шапка, она резко повернулась ко мне и ничего не ответила.

— Завтра мы сядем на поезд на вокзале Сан-Лазар, доедем до Шербурга — или прямо, или с пересадкой в Кане. В Шербурге мы найдем порт, купим билеты, паром ходит каждые два дня, если бы я знала, я бы заранее посмотрела даты, но это ничего, разберемся на месте, подождем. А от порта Росслер есть поезд до Вексфорда.

Чтобы согреться немного, Но подула на руки, посмотрела на меня долгим взглядом, я видела, что она с трудом сдерживает слезы.

— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой, да или нет?

— Да.

— Ты хочешь, чтобы мы уехали завтра?

— Да.

— У тебя хватит денег?

— Сказала же, не беспокойся об этом.

— Восемнадцать часов на поезде — обещаешь, что тебя ни разу не стошнит за все это время?

Мы ударили по рукам в знак полного согласия и наконец-то от души рассмеялись, расхохотались во все горло, люди оглядывались на нас, но нам было наплевать — мы едем в Ирландию, туда, где трава зеленее и небо выше, туда, где ждет Лоис. Я следила за тем, как тает в морозном воздухе наше дыхание, топала ногами, чтобы немного согреться, мы встали и пошли куда глаза глядят. Было, наверное, часов десять вечера, движение стало менее оживленным, мы шли по Севастопольскому бульвару к Северному вокзалу. Мы были снаружи. На улице. Мы жили на улице. Нам было негде спать. Но сказала, чтобы я надвинула шапку поглубже и спрятала бы под нее волосы, чтобы меня не могли узнать. С каждым шагом я все дальше уходила от дома. Каждый шаг в ночи казался мне бесповоротным. У меня болел живот.