Ночь и день

– Может, замужество сделает тебя более человечной.

При этих словах она чуть опустила газету, но ничего не сказала.

Целую минуту длилось молчание.

– Если подумать о таких вещах, как звезды, сразу понимаешь, что наши отношения мало что значат, правда? – неожиданно произнесла она.

– А я не думаю о звездах, – ответил Генри. – И кроме того, это не объяснение, – добавил он, глядя на нее в упор.

– Может, и нет никакого объяснения, – поспешила ответить она, не совсем понимая, что он имеет в виду.

– Как? Вообще нет объяснения ничему? – с улыбкой поинтересовался он.

– Ну, всякое случается. Жизнь есть жизнь, – заключила она в своей обычной категоричной манере.

«Да, это уж точно объясняет некоторые твои действия», – подумал Генри.

– На самом деле я не вижу, чем одно лучше другого, да и наконец, нужно же что-то делать, – продолжил он с легкой издевкой, как бы продолжая ее мысль и даже копируя ее интонацию.

Наверное, она это почувствовала, потому что посмотрела на него внимательно и заметила с какой-то грустной иронией:

– Что ж, Генри, если ты думаешь, что твоя жизнь будет проще…

– Но я так не думаю.

– Вот и я тоже, – сказала она.

– Так что там насчет звезд? – спросил он чуть погодя. – Я так понял, ты ищешь путеводную звезду?

Кэтрин оставила эти его слова без внимания – то ли не расслышала, то ли ее покоробил сам тон замечания.

Она снова погрузилась в задумчивость, затем спросила:

– Но разве ты всегда понимаешь, зачем делаешь те или иные вещи? И возможно ли это понять? Люди вроде моей матушки, похоже, понимают, – печально сказала она. – Теперь мне, наверное, придется снизойти до них – и посмотрим, что из этого получится.

– А что может получиться?

– Ну, они бы захотели кое-что уладить, – уклонилась она от прямого ответа.

Спустив ноги на пол, она подалась вперед, подперев лицо руками, и стала смотреть на огонь. Язычки пламени отражались в ее черных глазах.

– И кроме того, есть Уильям, – добавила она, словно эта мысль только что пришла ей в голову.

Генри чуть не рассмеялся, но взял себя в руки.

– Ты не знаешь, из чего сделаны угли, Генри? – спросила она минуту спустя.

– Думаю, из кобыльих хвостов, – пошутил он.

– А ты когда-нибудь бывал в угольной шахте? – продолжала она.

– Давай не будем о шахтах, – сказал он. – Кто знает, может, мы видимся в последний раз. Когда ты станешь замужней дамой…

И к огромному своему удивлению, он вдруг заметил слезы в ее глазах.

– Зачем вы все дразните меня? – сказала она. – Так нечестно.

Генри не мог притвориться, будто не понимает, о чем речь, хотя обычно она не обижалась, когда он над ней подтрунивал. Но пока он собирался с мыслями, слезы исчезли, как будто ничего и не было.

– Жизнь вообще штука непростая, – сказала она.

Генри наконец понял: с ней что-то неладно, и заговорил с жаром:

– Пообещай мне, Кэтрин, что, если я смогу тебе хоть чем-то помочь, ты не откажешься принять мою помощь.

Она подумала немного, глядя на алые языки огня, и решила воздержаться от объяснений.

– Да, это я могу пообещать, – наконец сказала она очень серьезно.

Ее искренность приятно поразила Генри. И он, помня о ее любви к точным знаниям, принялся рассказывать ей об устройстве угольной шахты.

И вот они уже спускались в шахту в маленькой клети, прислушиваясь к доносившемуся снизу, из недр земли, стуку шахтерских молотков, как будто крысы точат зубами что-то жесткое, – как вдруг дверь комнаты без стука отворилась.

– А, вот ты где! – воскликнул Родни.

Кэтрин и Генри разом обернулись, причем вид у обоих был слегка виноватый. Родни был в вечернем костюме. Он не скрывал раздражения.

– Значит, вот где ты все это время сидела, – повторил он, глядя на Кэтрин.

– Я здесь всего десять минут, – ответила она.

– Дорогая моя, ты ушла из гостиной больше часа назад.

Она промолчала.

– А это так важно? – спросил Генри.

Родни, понимая, что его претензии выглядят как каприз, судорожно придумывал логичное объяснение.

– Им это не понравилось, – сказал он. – Не годится так поступать по отношению к старикам – оставлять их одних, хотя, конечно, сидеть тут и болтать с Генри гораздо приятнее.

– Мы беседовали об угольных шахтах, – спокойно пояснил Генри.

– Да. Но до этого – о более интересных вещах, – сказала Кэтрин.

Она произнесла это с вызовом, и Генри полагал, что Родни не замедлит ответить тем же.

– Понимаю, – усмехнулся Родни. Он оперся о спинку кресла и принялся барабанить по ней пальцами.

Наступившее вслед за этим долгое молчание становилось тягостным, по крайней мере для Генри.

– Там было очень скучно, Уильям? – вдруг спросила Кэтрин светским тоном, небрежно поводя рукой.

– Разумеется, – буркнул Уильям.

– Отлично, теперь ты посиди здесь и поболтай с Генри, а я спущусь вниз, – предложила она.

С этими словами она встала и, проходя мимо Родни, слегка коснулась его плеча. Родни схватил ее руку с таким пылом, что Генри сделалось неловко и он демонстративно уставился в раскрытую книгу.

– Я пойду с тобой, – сказал Уильям, когда она высвободила руку и хотела было уйти.

– Нет-нет, – остановила она его. – Ты останешься здесь и поболтаешь с Генри.

– Да, оставайтесь, – сказал Генри, захлопнув книгу.

Он сказал это вежливо, но без особого радушия. Родни, по-видимому, колебался, но, видя, что Кэтрин уже подошла к двери, воскликнул:

– Нет, я хочу с тобой!

Она оглянулась и, сделав строгое лицо, произнесла тоном, не терпящим возражений:

– Это не имеет смысла. Через десять минут я ложусь спать. Спокойной ночи.

Она кивнула им обоим, но Генри заметил, что последний прощальный кивок предназначался ему. Родни тяжело опустился на стул.

Он сидел такой подавленный и униженный, что Генри едва удержался от подходящей к случаю литературной цитаты. С другой стороны, если не подкинуть тему, Родни может заговорить о своих чувствах, а выслушивать его откровения будет крайне неприятно, во всяком случае, так ему сейчас казалось. Поэтому он избрал срединную тактику – то есть взял карандаш и написал на закладке следующее: «Ситуация становится крайне неудобной». И принялся обводить все это волнистой рамочкой с завитками, которые почему-то всегда появляются в таких случаях. И, сделав все это, подумал про себя: как ни трудно было Кэтрин, это не оправдывает ее поведения. Она обращалась с Родни слишком сурово, но, видно, женщины, от природы или намеренно, бывают слепы к чувствам мужчин.