Ночь и день

Он начал рассказ. Речь его вначале была сбивчивой, но по мере повествования становилась все более оживленной, все более страстной – а она слушала, склонив голову ему на плечо, с восторгом ребенка и с благодарностью взрослой женщины. И лишь изредка перебивала:

– Но ведь это глупо – стоять на улице и глядеть на окна! А если бы Уильям тебя не заметил? Так и простоял бы всю ночь?

На это он ответил, что тоже не понимает, как в ее возрасте можно забыть обо всем, заглядевшись на уличное движение на Кингсуэй.

– Но ведь именно тогда я впервые поняла, что люблю тебя! – воскликнула она.

– Расскажи теперь ты все с самого начала.

– Нет, я не умею рассказывать, – отнекивалась она. – Я буду говорить глупости – про огни, костры. Нет, лучше не стоит.

Но он настаивал и услышал взволнованный рассказ, показавшийся ему чудесным – о багровом пламени в клубах дыма, – как будто ступил на порог сумеречного неведомого мира, наполненного смутными тенями, огромными, неясными; выхваченные внезапной вспышкой, они проступали из мрака и вновь отступали, поглощенные тьмой. Тем временем они добрались до переулка, где жила Мэри Датчет и, увлеченные беседой, прошли мимо ее подъезда, даже не поглядев наверх. В такой поздний час улицы были почти пустынны – ни транспорта, ни пешеходов, и как приятно было идти не спеша, взявшись за руки, лишь время от времени указывая друг другу что-нибудь интересное на широком темно-синем пологе небес.

И в этом состоянии счастливой безмятежности наступил момент такой полной ясности, что любые жесты и слова казались излишними. Они погрузились в молчание, вместе, рука об руку, углубившись в темные лабиринты мысли – к чему-то смутно маячившему вдали, что приближалось, нарастало и постепенно овладевало обоими. Они были победители, хозяева жизни, и вместе с тем жертвы – ибо добровольно принесли себя на алтарь этого всепоглощающего чувства, что пылало, подобно священному огню. Так они, наверное, раза два или три доходили до конца переулка и поворачивали обратно, пока что-то не заставило их остановиться, они и сами не поняли сначала почему. Повторяющаяся картина – ровный свет за тонкой желтой шторой – напомнила о себе.

– У Мэри свет в окне, – сказал Ральф. – Значит, она дома.

Он указал на другую сторону улицы, и Кэтрин тоже взглянула туда.

«Интересно, она одна? Работает? Чем она занята сейчас?» – задумалась Кэтрин, а вслух сказала:

– Зачем ее отвлекать? Что мы ей скажем? – И добавила: – Она тоже счастлива, у нее есть работа… – Голос Кэтрин пресекся, и уличные огни дрогнули и расплылись золотым морем, затуманенные слезами.

– Значит, ты не хочешь, чтобы я зашел к ней? – спросил Ральф.

– Иди, конечно. Поговори с ней, – ответила Кэтрин.

Он перебежал дорогу и вошел в дом. Кэтрин осталась стоять там, где он ее оставил, и смотрела на освещенное окно, надеясь увидеть за ним движущиеся тени. Но ничего не увидела. По-прежнему непроницаемо желтели шторы, из окна лился ровный безмятежный свет. Он словно подавал ей знак – свет победы, который теперь будет сиять там всегда, и в этой жизни его уже не погасить. Это было счастье, она приветствовала его и почтительно склонялась перед ним. «Как же ярко они горят!» – подумала она, когда вся лондонская темень вдруг расцветилась трепещущими, рвущимися ввысь огнями, но снова взглянула на окошко Мэри и больше уже ничего не замечала. Через некоторое время от темного дверного проема отделилась фигура – Ральф пересек улицу и медленно подошел к ней.

– Я не решился зайти. Не смог, – сказал он.

Ральф все это время простоял у двери, не смея постучать, и, даже если бы Мэри вышла из квартиры, он не смог бы ничего ей сказать: душили слезы.

Несколько минут они молча смотрели вдвоем на освещенные изнутри шторы, и отчужденность и безмятежность этой картины красноречивее всего говорили о женщине, которая сидит сейчас за этим окном, трудится допоздна, чтобы сделать мир лучше, – и это будет неведомый, новый мир. А за этим образом потянулись и другие, и первой из них Ральфу припомнилась Салли Сил.

– Ты помнишь Салли Сил? – спросил он.

Кэтрин кивнула.

– Твоя мама и Мэри? Родни и Кассандра? Джоан там, в Хайгейте? – Он замолчал, не в силах объяснить, что заставило его объединить всех этих людей. Они были для него не просто отдельными личностями, но частью единого целого; через них он представил себе упорядоченный мир.

– «Это же очень просто», – вспомнила Кэтрин любимую фразу Салли Сил, давая Ральфу понять, что уловила ход его мыслей.

Она чувствовала, что он заново, кропотливо и тщательно пытается собрать воедино разрозненные обрывки представлений, не связанных друг с другом фраз, стертых от употребления прежними ревнителями веры. Они вместе ступили в неведомую область, где странным образом все незавершенное, недосказанное, недописанное и оставленное без ответа, соединясь, обретает смысл и цельность. Из такого настоящего будущее видится просто великолепным. Нужно будет написать книги, а поскольку книги пишутся в комнатах, а у комнат бывают гардины, а за окнами – поля и горизонт вдали и, допустим, еще деревья и холм, – они набрасывали свое будущее пристанище на огромных фасадах Стрэнда и продолжали строить планы в омнибусе, который вез их к Челси, – и все это было окутано волшебным золотистым светом одинокой, ровно горящей лампы.

Ближе к полуночи на верхней площадке омнибуса оказалось полно свободных мест, выбирай любое, а улицы были пустынны, если не считать случайных парочек, ищущих укромности в такой поздний час. В окнах уже не виднелись силуэты людей за фортепиано. Правда, кое-где еще теплились огоньки в окнах спален, да и те, пока омнибус проезжал мимо, гасли один за другим.

Они вышли из омнибуса и направились к реке. Она вдруг почувствовала, как каменеет его рука – то был знак, что они ступили в зачарованное царство. С ним еще можно было разговаривать, но эта дрожь в голосе, слепое обожание во взоре – кому он ответит? Что за женщину он видит сейчас перед собой? И куда сама она направляется и кто ее спутник? Обрывки, зыбкие образы, мгновенно возникающие и тающие видения – и вихревые летящие струи, разделяющие, растворяющие; но затем все опять соберется из хаоса, обретет твердую почву и засияет на солнце, прекраснее прежнего. Из сердца этой тьмы он возносил благодарность, и она из своего неразличимого далека отвечала ему. Так июньской ночью поют соловьи, перекликаясь в долине, в каждом саду слышны их трели. Они остановились и стали глядеть на реку, катившую мимо темные воды, без устали, бесконечно. А обернувшись, увидели, что уже подошли к дому. В окнах горел свет – их ждали, а может, Родни никак не мог расстаться с Кассандрой. Кэтрин приоткрыла дверь и встала на пороге. Сонный мрак слегка развеяли бледно-золотистые лучи. Они постояли так с минуту, потом расцепили руки.

– Спокойной ночи, – прошептал он.

– Спокойной ночи, – так же тихо сказала она в ответ.

Примечания

1

«Спектейтор» («Наблюдатель») – английский еженедельный журнал консервативного направления. Издается в Лондоне с 1828 г. ( Здесь и далее примеч. переводчика. )

2

Трафальгарское сражение – историческая битва времен наполеоновских войн – произошло в 1805 г. Непобедимая армада – военный флот Испании – была разгромлена англичанами в 1588 г.

3

Джон Рёскин (1819–1900) – английский писатель, искусствовед, литературный критик. Оказал большое влияние на развитие искусствознания и эстетики второй половины XIX – начала XX в.

4

Джеймс Хит Миллингтон (ум. 1873) – английский художник, получивший известность как автор жанровых картин, портретов и миниатюр.

5

Генри Хейвлок (1795–1857) – британский генерал-майор, участвовал в колониальных войнах в Индии. Осада Лакхнау – длительная осада, которой подверглись британцы в здании резиденции в ходе восстания сипаев в 1857 г.

6

Малаккская трость (меч-трость) – коричневая трость из ротанговой пальмы, произрастающей в Малайзии, была модным аксессуаром в XVIII и XIX в., особенно в Викторианскую эпоху. Внутри полой трости помещался прикрепленный к набалдашнику клинок – шпага или меч, который при необходимости легко вынимался.

7

Хайгейт – северный пригород Лондона, расположенный на холме. В отличие от фешенебельного Челси, где жили выдающиеся литераторы, не считался престижным районом.

8

Роберт Клайв (1725–1774) – английский государственный деятель, основатель и правитель индийской части Британской империи.