Ночь кровавых видеофильмов

— Никак нельзя! — зашипел стоящий справа от Хрольва архиепископ, перейдя от возмущения на упрощенный германский. — Колено преклонить. Целовать туфлю. Ждать, когда король протянет руки, вложить свои. Ждать, когда сюзерен поднимет с колена и поцелует. Тогда ты быть вассал короля и сеньор Нейстрии! Никак иначе!

— Не сомневайся, дружище, пыль смахни и целуй, — подбодрил его Стевнир. — Глянь, сколько народу ждет, когда земля франков нашей станет!

Хрольв оглядел помещение. Ну да. Весь цвет франкской аристократии собрался поглядеть, как свежеокрещенный норманн будет пресмыкаться перед их королем. Но ладно бы франки… Еще ведь и собственные хирдманы.

Взгляд Пешехода упал на того, кто напророчил и будущее владение, и сегодняшнюю церемонию еще там, в Гардарике. То есть — на Сергея.

Вот он, мелкий белобрысый… провидец!

Сергей поймал взгляд Хрольва и энергично кивнул: мол, делай, не тяни.

Хрольв еще раз вздохнул… Раз надо, значит, надо. За земли «от реки Андель и до моря» можно даже свинью поцеловать. А раз все равно придется, то зачем откладывать?

Хрольв стянул с головы подбитый войлоком шлем, встряхнул отросшей гривой и, грубо нарушив порядок церемонии, двинулся к своему будущему сеньору и тестю.

Сообразив, что процесс пошел не по графику и тут уж ничего не поделать, церемониймейстер махнул шарфом. Взревели трубы, зарокотали барабаны, затянули осанну высокие голоса певчих…

Вовремя успели. Шестнадцать размашистых шагов Хрольва Пешехода — вот он уже перед королем.

Глаза короля — чуть выше золотой пряжки на ремне будущего вассала. Чтобы заглянуть Хрольву в глаза, Карлу Простаку пришлось бы изрядно запрокинуть голову. Что неприемлемо.

Хрольв опустился на колено. Даже так будущий вассал был на полголовы выше потенциального сеньора, но король хоть в глаза ему посмотреть сумел.

В глазах варвара-норманна прыгали искорки.

Он что-то задумал.

Это пугало.

Но в жилах Карла Третьего текла настоящая королевская кровь, и он ничем не выдал своего беспокойства.

Теперь Хрольву следовало склониться еще больше и поцеловать шитую серебром туфлю.

Или хотя бы воздух над ней.

Символически.

Учитывая рост и комплекцию Хрольва, сделать это было непросто. Пешеход же любил простые решения.

Левая лапища приподняла королевскую ногу, правая ухватила туфлю снизу и вскинула вверх, к губам будущего вассала. Легко, непринужденно…

И катастрофично.

Потому что от этого не предусмотренного церемониалом действия король потерял равновесие и вместе со стулом опрокинулся навзничь.

Присутствующие ахнули. Кто-то из норманнов неуверенно хохотнул… Архиепископ Руанский сжал в кулаке висящее на груди Распятие, забормотал: «Crux sancta sit mihi lux, non draco sit mihi dux, vade retro satana…»

Однако в чем, в чем, а в умении действовать Ричард Первый Нормандский (в язычестве — Хрольв Рёнгвальдсон) всегда был мастаком.

Стремительный бросок — и король вместе со стулом снова приведен в вертикальное положение, а коленопреклонный вассал, смиренно склонив голову, протягивает ему соединенные вместе ладони.

Карл невозмутимо (королевская кровь!) сжал эти веслоподобные ручищи собственными и встал со стула, наконец-то возвысившись над будущим вассалом. Поднять такого гиганта он даже не пытался, но тот это и сам понимал, воздвигся самостоятельно. А поскольку память у него была отменная и дальнейший порядок действий был известен, то Хрольв немного присел и наклонился, подставляя сюзерену бородатую рожу: целуй.

И — свершилось. Датский секонунг Хрольв Пешеход стал Робертом Первым Нормандским.

Ну а потом все пошло как и планировалось. Вступление во власть, раздача наград и наконец истинно христианская свадьба новообращенного принцепса Роберта Первого с дочерью короля Карла принцессой Гизелой. Дочерью пусть и внебрачной, но королем официально признанной.

И, в отличие от законной дочери короля пятилетней Ильментруды, достаточно взрослой, чтобы выдать ее замуж отнюдь не символически.

Тем более что Гизела была девицей весьма крупной. И пусть на фоне жениха она таковой не смотрелась, но по франкским меркам невеста была настоящей великаншей. Притом довольно красивой и статной.

Жениху она понравилась. Что внебрачная, ему, недавнему язычнику, наплевать. Главное — приданое.

А приданое за дочерью папа дал хорошее. Опять-таки брак этот легитимизировал в глазах франкской аристократии как самого Пешехода, так и его будущих детей.

В общем, идеальная невеста.

Как позже выяснилось, характер у Гизелы оказался далек от идеального, ну да у Хрольва не забалуешь. Когда он собственноручно прикончил двух шевалье, попытавшихся пенять мужу за жестокое обращение с супругой, сама супруга наконец осознала, чем отличается утонченный французский аристократ от потомственного викинга. Осознала и смирилась.

Но поздно. Расположение мужа она утратила. Тем более что и женой она оказалась не вполне состоятельной, поскольку — бездетной.

Так что наследника Вильгельма Хрольву родила не она, любовница.

Но это уже другая история, причем весьма запутанная, так что оставим ее ученым-историкам и вернемся к событиям, которые прямо касаются истории нашей.

Глава тридцать пятая Жених

Лотарингия. Близ замка баронов Дамье э Шапель

Одиннадцать дней осады — сущая мелочь, если ты предупрежден заранее.

Виллибад был предупрежден. Самим осаждающим. Барон Айзенх оказался настолько простодушен, что заранее предупредил о своем визите. И о цели его тоже предупредил, так что вместо гостеприимно распахнутых дверей соседа встретили запертые ворота и рекомендация проваливать.

— Моя госпожа решила посвятить свою жизнь воспитанию сына, — сообщил барону Виллибад с крепостной стены. — Замужество ее не интересует.

— Я хочу услышать это от нее самой! — заорал барон.

И подбоченился.

Надо отметить, выглядел он статно, особенно — на коне. Скрадывались невысокий рост и кривоватые ноги. Впрочем, одет барон подобающе: сразу видно, что богат. Что на его взгляд было немаловажно. Айзенху доложили, что покойный муж потенциальной невесты изрядно поиздержался перед смертью. Жаль только, что в долги не влез. Не то Айзенх их выкупил бы, и женитьба на вдове стала бы делом решенным. Равно как и присоединение баронства к его собственным землям, что расширило бы последние втрое.