Ночь на Лысой горе

Бабочка живет недолго, поэтому она как никто другой научает хозяина радоваться моменту.

Бабочка, сидевшая на колене Кати, вспорхнула, покружившись перед глазами, влетела ей в сердце. Вместе с Бабочкой в него вошло счастье. И уверенность, что это Животное Силы проживет не три дня, а столько, сколько проживет Катя.

Петр Петрович смотрел ободряюще.

Тут на стланике, касавшемся веткой ног Кати, появилась белка.

— Белка… — усмехнулся Петр Петрович. — В нашем мире можно быть уверенным лишь в неизбежности перемен. Поэтому всегда нужно быть готовым к ним и реагировать на них здраво. Белка, как твое Животное Силы, приучит тебя всегда иметь что-то про запас — не в смысле скопидомства, но в смысле предусмотрительности. Если ты с головой погрузишься в повседневные дела, Белка напомнит о необходимости экономно распоряжаться своим временем и энергией.

— Белка во мне определенно есть, — подумала Катя, вспомнив сколько пачек туалетной бумаги храниться у нее на антресолях.

— Волк, родившийся в тебе, обладает обостренными чувствами, — продолжал Петр Петрович. — Он чует разницу между реальной и воображаемой опасностью. Все в природе для него — источник знаний. Он учится у деревьев, растений, животных, птиц, скал и валунов, даже у ветра и дождя. Волк откроет тебе знание, скрытое в глубинах твоего подсознательного разума, научит быть внимательным и готовым слушать.

Катя почувствовала, что понимает окружающую природу. И его, ее часть.

— И еще я возродил в тебе Лису… — продолжал Петр Петрович, снисходительно рассматривая светлеющий мир. — Она поможет тебе приспособляться, стремительно мыслить, она придаст решительность, слитую с тонким расчетом. Она научит тебя не хитрости и обману, но разборчивости и благоразумию; не коварным трюкам, но умению быть незаметным. Лиса научит тебя дожидаться благоприятного момента для решительных действий. Многие трудности в человеческих отношениях возникают из-за желания заставить других почувствовать свое присутствие, желания самоутвердиться. Если ты сочтешь себя жертвой критики, зависти или ревности, то помощь Лисы будет неоценимой. Она поможет тебе стать менее заметной, поможет добиваться цели окольным путем…

Вот, пожалуй, и все, — посмотрел он торжественно. — Первый день полевой практики окончен — ты посвящена в ученицы...

Помолчав, глядя в сторону, Петр Петрович указал подбородком на заалевший горизонт:

— Пора уходить. Будем надеяться, что солнце нас не догонит. Где там твоя метла?

— Там, — махнула рукой Катя. — Но мне она не нужна — я ж теперь бабочка!

Бог играет в кости!

У всех, как у всех, а со мной всегда что-то случается... Вот шел недавно на работу — осень была в самом своем мерзопакостном разгаре — и на перекрестке, на мокром от тающего снега асфальте, увидел кость. Обычную игральную кость, лежавшую единицей кверху. Другой бы мимо прошел, а я, сам не знаю почему, поднял ее, хотя разного народу шло рядом много, и делать это было довольно неловко. Пройдя перекресток, я пропустил попутчиков вперед и бросил кость на тротуар.

Почему я это сделал?..

Не знаю. Может, дела после недавнего разрыва с Верой, очень глупого, шли неважно, и настроение было неважным, осенним было, с перспективами на безоговорочную зиму, и хотелось убедиться, что все так и есть, и ничего иного в принципе быть не может.

В общем, кость была брошена, и выпала единица. Соглашательски покивав головой, я сунул находку в карман и потопал дальше. День, как обычно, прошел серо и тягуче, хотя дел было воз и маленькая тележка.

...Вечером, войдя в омертвевшую без Веры квартиру, я, как обычно, выложил все из карманов на тумбочку. Кость, звякнув об мелочь, легла единицей. Черное пятнышко, ее обозначавшее, смотрело, как сжавшаяся в точку жизнь.

Заинтригованный, я смахнул ее на пол.

И снова получил единицу.

Единицу, которая не лезла ни в какие ворота.

Постояв в растерянности, я поднял, покрутил недоразумение в руке — нет, все на месте. Увесистая шестерка, жизнерадостная пятерка. А также двойка, и тройка, и четверка — кость по всем параметрам выглядела ординарной.

— Может, эксцентричная, шулерская?! — мелькнуло в голове. — Ну да, скорее всего, так...

Чтобы укрепиться во мнении, хотел кинуть еще, но тут позвонил сосед:

— Перекурим?

— Самое время.

На лестничной площадке, после обмена обычными вопросами, я наплел ему что-то, и попросил бросить кость.

Он бросил, и выпала тройка.

Сосед по всем параметрам был троечник. И жена у него была троечница, не говоря уж о сыне, даже на заборах писавшем на тройку. А я, значит, ничего, кроме единицы, не заслуживаю. Что же. Похоже на правду. Сермяжную, домотканую, кондовую.

Дома бросил еще раз. Чтоб подвести черту.

И подвел. Жирную. Средним арифметическим из четырех бросков за день вывелась твердая единица, причем безо всяких периодов и остатков.

Если бы не чувство юмора, я бы, наверное... Ну, в общем, чувство юмора не подвело, и я засмеялся. И смеялся несколько дней подряд. На улице, на работе, в общественном транспорте. Смеялся на улице, в который раз вынув из кармана кость с единицей на верхней грани, в офисе и в метро по этому же поводу.

В офисе еще предлагал сотрудникам бросить по разу. Сказал: судьбу эта кость предсказывает и что-то вроде места в жизни.

Сотрудники отказались. Ну, понятно, кому это надо, чтобы все — и начальники, и подчиненные — знали, туз ты или шестерка. Особенно на службе, на самой что ни есть капиталистической.

И вот, на третий или четвертый день после того, как кость, образно выражаясь, пала на мою голову, пошел я с работы дальней дорогой. По серым сумеречным бульварам. Пошел, своей единицей к земле придавленный. И где-то на середине пути, на Страстном, в укромном уголке, увидел парочку.

Увидел, остановился, стал смотреть.

...Как они целовались! Не петтингом занимались, как сейчас говорят, не напоказ, а как-то нежно, по-правдашнему. Толкнуло что-то, подошел, когда, конечно, они друг от друга оторвались и в стороны глядели, румянцы прохладой остужая. Подошел, извинился, и девушку ватным голосом спросил, не хочет ли она кость мою испытать, которая ближайшее время характеризует, перспективы, так сказать, на будущее определяет, примерно как швейцарские часы время. Особенно думать ей, сами понимаете, не хотелось, и она, засмеявшись, бросила мою беду на бульварную дресву под яркий фонарный круг.

И что вы думаете?

Ей выпала что ни на есть шестерка.

Подняв кость, я зажал ее в кулаке, простился и, провожаемый недоуменными взглядами, пошел своей дорогой.

Было хорошо. Кругом и во мне.

Временами порывало испытать судьбу, но я держался.

Держался, пока не увидел машину в безнадежной пробке.

А в ней женщину, чем-то похожую на Веру. Она напряженно смотрела вперед.