Ночь над Римом
Шрифт:
– Вот это мои соглядатаи достали из очага в доме покойного префекта анноны, – продолжал Клемент Аррецин, протягивая Домициану свои художественные заготовки, – К сожалению жалкие клочки – все, что удалось достать, но по моему разумению это обрывки целого письма. Текст здесь предельно ясен, также как подпись и дата.
Взгляд Домициана послушно метнулся к подписи, потом быстро пробежал оставленные специально для него Клементом несколько строк. Сенаторы внимательно следили, как бледнеет лицо повелителя Рима, как потом внезапные пятна гнева сменяют на нем мертвенную бледность.
На этот раз Клемент все правильно рассчитал. Откровения Корнелия задели императора за живое. Теперь успех следовало как-то закрепить. Только бы подобрать правильные слова.
– Я понимаю, что обаяние Виртурбия может вскружить
– Этого просто не может быть, – прошептал император совершенно потрясенный всем увиденным и услышанным, – Как он мог? Как мой милый мальчик посмел так нагло замышлять измену?
Клемент поморщился от слов «мой милый мальчик». Даже уязвленный в своих лучших чувствах, Домициан продолжал называть наглеца этим сладким прозвищем.
– Мой государь, привлекательная внешность обманчива. Не поддавайся обману и пока не поздно, прикажи своим людям действовать. Пусть письмо из Парфии не попало по адресу, но этим письмом торговец лишь упредил свое появление в поместье Виртурбия. Он все равно там появится. Если передача лошадей состоится, Артабан получит превосходную конницу за наш счет, чего никак нельзя допустить.
Домициан прямо взглянул на префекта Рима, стараясь прочесть в его прищуренных, насмешливых глазах скрытую правду. Действительно ли Клемент хочет всего лишь пресечь измену или преследует свои, непонятные пока цели?
Вокруг все терпеливо ждали, не смея торопить величайшего из великих. Второй консул, Марк Азиний Атратин, нервно сжимал и разжимал пальцы. Его собственный сын сегодня днем собирался в дорогу, желая навестить Корнелия в Апулии и задержаться там до обещанного праздника. Ох как же это теперь опасно! Лучше бы он оставался сейчас от своего друга как можно дальше!
Цезарь опять вскочил с места. Несмотря на некоторое недоверие, с которым он отнесся к обвинениям Клемента Аррецина, боль и страх холодным огнем разъедали его внутренности.
– Если это снова ложь, – ты мне ответишь за нее! – выдохнул он в лицо своего префекта.
Обернувшись к дежурившим у входа преторианцам, император велел послать за одним из свободных от охраны дворца центурионов, потом привлек внимание скрибы 4 , усердно скрипящего гусиным пером в углу за колоннами, распорядившись немедленно составить необходимый указ.
4
Скриба – секретарь
– Пиши! Виртурбия с его девкой доставить в Рим! Немедленно! – рыкнул он так громко, что задрожали стены.
Префект Рима вздрогнул при этих словах. Интригуя против Корнелия, он совершенно упустил из виду, что его действия могут навредить Антонии. Он с ужасом наблюдал, как скриба под диктовку составляет документ, как император ставит под ним подпись и собственноручно скрепляет именной печатью, как потом передает подоспевшему центуриону. Обычные самоуверенность и насмешливость оставили магистрата, вдруг осознавшего, насколько не туда завели его собственные каверзы. С большим трудом ему удалось вернуть себе внешнюю невозмутимость. Антония была его слабостью, которую не следовало ни перед кем обнаруживать, чтобы иметь возможность ее спасти.
Глава 4 Допрос
Юлия, ничего не подозревая, отдыхала от жары в небольшом портике перестиля 5 на шелковых покрывалах, услаждая слух нежными переливами струн арфы, которые перебирал юный музыкант. Теплый ветерок едва колыхал растительность над фонтанами и скульптурами богов. Вторя мелодии, тихонько журчала
вода, стекая в искусственные водоемы. Музыкант завороженно следил глазами за молодой женщиной, а она совершенно не замечала ни его юности, ни его красоты, ни его откровенного желания. Некоторое время назад она пыталась читать недавно вышедшие в свет эпиграммы Марциала, но заскучала и отбросила книгу прочь. Ее мысли то обращались к ушедшему в море Кефею, то стремились в Апулию, где вовсю развлекался ее сумасшедший брат, совершенно не понимающий, сколь много шума наделал в Риме своей странной, скоропалительной женитьбой. Корнелий беспокоил Юлию. Она надеялась, что, сбежав из Вечного Города, он спрячется, затаится, не станет привлекать внимания Домициана новыми безумствами, но случилось иначе. Его ничто не могло изменить. На письма самой Юлии, в которых она просила его быть осторожнее, он отвечал легкомысленно, не желал задумываться над возможными последствиях своих поступков. Около месяца назад от него прилетело приглашение на веселый пир, который он закатывал у себя на вилле, но Юлия отказалась ехать. Послала брату ответ, в котором в очередной раз распекала его за беспечность, просила не затевать пир, рискуя вызвать новую волну высочайшего гнева, а спрятаться от Домициана получше, чтобы государь даже имени своего нерадивого подданного не слышал как можно дольше.5
Перестиль – внутренний дворик
В глубине дома послышался шум, Лео ворвалась во внутренний дворик с распахнутыми от ужаса глазами и прежде, чем Юлия успела спросить ее о случившемся, закричала:
– Преторианцы, госпожа! Тебя требует к себе император!
Музыкант вскрикнул, невольно задел струны сильнее, чем обычно и они зазвенели протяжной какофонией.
В тот же миг четыре гвардейца в алых плащах вступили в перестиль.
Юлии даже не дали переодеться, не слушали ее возмущенных протестов. Она успела лишь накинуть на голову покрывало, и ее под руки, словно преступницу, выволокли из дома.
Насмерть перепуганную, Юлию доставили в императорский зал на Палатине, бросили к подножию каменного возвышения, где на троне в пурпурной тоге, с золотым венком на светлых волосах величественно восседал император. Рядом с императором замерла его стража в парадных одеждах с обнаженными, начищенными до зеркальности гладиусами, отражающими кроваво-красные ткани полудаментов. Перед троном несколько сенаторов, одетых в церемониальные тоги с напряженными, бледными лицами. Юлия знала каждого из них, но сейчас они показались ей незнакомцами, так странно было видеть, как они отворачиваются при виде нее, прячут взгляды. Только двое – Марк Нерва и Клемент Аррецин – поприветствовали патрицию. Первый легким поклоном, второй насмешливым кивком и кривой улыбкой, которая была еще хуже, чем полное игнорирование остальных ее персоны.
Юлия понятия не имела, зачем ее так спешно потребовал к себе император, почему с нею обращаются столь бесцеремонно, хотя небезосновательно подозревала, что дело не обошлось без Корнелия. От сильного волнения все внутри холодело, но она старалась не выдать владеющих ею чувств. Оставшись коленопреклоненной, она опустила взор и молча ждала, когда Домициан или его приспешники соизволят к ней обратится.
Император, не стесняясь, разглядывал ее, удивляясь тому, до чего она похожа на брата, но в тоже время совершенно другая. Ее красота не померкла с беременностью, наоборот, как будто еще больше расцвела. Смягчились властные черты лица, в глазах появилась тихая задумчивость вместо хищного блеска. Выступающий живот уже не могли скрыть складки белоснежного пеплума и легкое кремовое покрывало, окутывающее ее с головы до ног.
– Прекрасная Юлия, – вымолвил он, вдоволь налюбовавшись ею, – Я вижу, что твой покойный муж все-таки получит наследника. Скоро ли настанет срок?
– Сразу после сентябрьских нон, – ответила она, понимая, что это лишь предисловие. Слишком все напряжены вокруг, а император так вообще, как будто не в себе. Его рука, сжимающая обрывок папируса, чуть заметно дрожала, другая – нервно теребила складки тоги.
– Кто заботится о тебе сейчас, после смерти мужа? Женщина не может долго оставаться сама по себе, тем более в твоем положении.