Ночь не наступит

В кабинет жандармского ротмистра он вошел кандидатом в каторжники, а вышел оттуда платным осведомителем Санкт-Петербургского охранного отделения. Это перевоплощение прошло для него совершенно безболезненно. Может быть, потому, что уже в ту пору он ничего не принимал близко к сердцу. К новой своей деятельности он приступил с усердием. Но вскоре сотоварищи что-то заподозрили. Да, неопытность, неосмотрительность новичка... Пришлось побыстрее собрать вещички, распроститься со столицей, податься в Ригу. Там, в Политехническом институте, он продолжал «освещать» инакомыслящих и опять вовремя, особым чутьем уловил — пора убираться и оттуда. Кое-какая сумма была накоплена, уже не на квасе и хлебе сидел, не на жареных пирожках, и он решил перебраться за границу. А заодно и сменить фамилию.

Прибыв в Париж, он сам отыскал в российском императорском посольстве нужного человека и предложил свои услуги на условиях: тысяча франков в месяц, не считая разъездных, а в случае разрыва отношений — двенадцать тысяч отступных. Поторговались и, в конце концов, выработали взаимоприемлемое соглашение, в котором об отступных ничего сказано не было. Да он и не настаивал, потому что собирался служить долго и верно.

Правда, в первое время работа была малоинтересной: составлял досье на каждого русского эмигранта любой политической окраски, все досконально — о его деятельности общественной и жизни интимной. Да, пришлось покопаться в дрязгах и сплетнях, в грязном белье. Но что поделаешь — работа... И терпеливое ожидание настоящего, по его уму и таланту, дела. Дождался!

Ему было известно, что департамент полиции безуспешно бьется над раскрытием тщательно законспирированных в России ячеек партии «Народная воля», образовавшихся после распадения революционного сообщества «Земля и воля». Народовольцы избрали своей тактикой систематический террор, чем невиданно устрашили высших чиновников империи. Но если в самой России еще можно было как-то обуздывать бомбистов повальной слежкой, то тем более опасными представлялись департаменту народовольцы-эмигранты, обосновавшиеся в столице Франции: они были свободны в своих действиях, поддерживали тайные связи с Россией. Хотя они обретались под самым боком у ЗАГ, в нескольких кварталах от авеню Гренель, но близок локоть — да не укусишь. Чины политической полиции и сам тогдашний заведующий заграничной агентурой Рачковский пребывали в бессильной ярости и могли лишь безнадежно мечтать о том, как бы заполучить в свои руки злоумышленников. Казалось бы, чего проще: по законам Российской империи беглые народовольцы — самые опасные политические преступники. Однако еще с середины XIX века в странах Европы повсеместно утвердился принцип: выдавать заинтересованным государствам преступников уголовных, но не выдавать политических. И ни одно из правительств, за исключением российского, не решалось нарушить это неписаное правило, дабы не навлечь на себя гнев и презрение общественности. Вот если бы политических эмигрантов — народовольцев подвести под разряд уголовников... Но они вели себя осмотрительно, не переходили грань.

И вот тогда-то, да, ровно двадцать лет назад, пробил час молодого агента: в его голове родилась парадоксальная идея, как заманить этих птичек в клетку. Агент заявился к своему шефу и сказал, что готов организовать в Париже мастерскую... по изготовлению бомб для покушения... на самого российского императора Александра III! Деньги на создание мастерской даст, само собой разумеется, департамент полиции. Неслыханная, чудовищная по дерзости идея!

Гартинг поворачивается к стене. За спинкой кресла — портрет императора в затейливом багете. Голова Аркадия Михайловича вровень с царским сапогом. Художник провел по голенищу белые полосы, и так ловко, что даже вблизи они похожи на стальной блеск хрома. Мастер!.. Заведующий ЗАГ задирает голову. Император одобрительно смотрит на него со своей сиятельной высоты.

Тот разговор происходил в этом самом кабинете. В кресле, откинувшись на спинку, сидел Рачковский, а он, Гартинг, стоял в двух шагах от стола, в почтительной позе. А в этой же раме висел тогда портрет Александра III. Изображение нынешнего самодержца помещалось в раме напротив, там, где сейчас портрет цесаревича Алексея...

Рачковский отнесся к идее молодого агента с опаской, с сомнением. Но все же доложил в Петербург. Тогдашний директор департамента Петр Дурново рассказал о ней, как о фантастической выдумке, министру внутренних дел, своему однофамильцу Ивану Дурново, а министр — как об анекдоте, для увеселения, самому государю. Однако Александру III идея понравилась: уж очень боялся он террористов, отправивших на тот свет его родителя, Александра II. И неожиданно для всех (но не для молодого агента) согласие было дано.

Среди русских эмигрантов осведомитель был известен как Ландезен, изгнанник, покинувший отечество из-за политических преследований. Поэтому, когда он предложил свои услуги, ни у кого из народовольцев не возникло подозрения. Где взять деньги на организацию мастерской? «Добуду их у богатого дядюшки». Все же новые товарищи решили обсудить предложение со своими единомышленниками в России. Кому ехать? Выбор пал на инициатора. По подложному паспорту Ландезен тайно пересек границу России. В подкладке его сюртука было тщательно спрятано рекомендательное письмо от лидера эмигрантов-народовольцев. С этим письмом, открывавшим ему все тайные двери, он начал объезжать города, знакомиться с подпольными ячейками, убеждать революционеров в необходимости решительной акции. Само собой разумеется, что о каждом своем шаге он доносил в департамент, нижайше прося лишь об одном: не громить ячейки раньше времени, дать осуществить замысел. Поездка в Россию оправдала надежды. Местные организации одобрили создание мастерской в Париже и подготовку покушения на царя. Акции Ландезена в глазах эмигрантов поднялись. По возвращении он стал во главе предприятия.

Мастерская была создана. Работа в ней закипела. Оборудование, взрывчатые вещества, оболочки для метательных снарядов — все раздобыто. Руководитель воодушевляет всех своей энергией. Он сам начиняет бомбы, сам испытывает их в лесу Ранси под Парижем... И вот подготовка завершена. По уговору Ландезен должен ехать в Россию во главе первой группы террористов. Он — их кумир и герой.

За день до намеченной даты отъезда он исчезает со своей квартиры. Заграничная агентура, день за днем и час за часом следившая за мастерской и за каждым народовольцем, через российского посла сообщает об «опасных преступниках» французскому правительству. Правительство дает распоряжение об их аресте. Местная полиция хватает заговорщиков. Мастерская и уже упакованные чемоданы с бомбами — неопровержимые улики уголовного преступления. На следствии выясняется, что инициатор всего — некий Ландезен. Конечно же, ЗАГ не раскрывает перед французскими властями его истинной роли. Да этого и не требуется — сам Ландезен уже вне досягаемости, он укрылся в Бельгии, снова сменил фамилию. Отныне он Гартинг. Аркадий Михайлович Гартинг.

Тем временем народовольцы предстают перед судом. Ландезен заочно приговорен к пяти годам каторги. Остальные его товарищи выданы русскому правительству. При обыске у них захвачены документы, обширнейшая переписка с единомышленниками в России. Впрочем, многие явки и фамилии благодаря агенту были уже известны на Фонтанке. По городам империи прокатывается волна арестов. Более шестидесяти человек отправлены на виселицу, на каторгу, заточены в тюрьмы. Деятельность партии «Народная воля» заглохла.

Александр III доволен. На докладе министра внутренних дел он выводит:

«Весьма дельно и ловко вели все это дело».

Инициатора «дела» Ландезена-Гартинга монарх удостаивает звания «потомственного почетного гражданина города Пинска». Кроме того, по высочайшему повелению ему отныне и пожизненно назначается ежегодная пенсия в тысячу рублей...

Теперь, с вершины лет, Аркадий Михайлович понимает, что царь-батюшка мог бы оценить его радение и щедрее: Гартинг вправе полагать, что, возможно, благодаря ему и его мастерской бомб началось улучшение отношений между Россией и Францией — услуги, оказанные департаменту, и выдача этих революционеров Петербургу изменили отношение Александра III к Французской республике, которую до того император считал гнездилищем бунтовщиков и смутьянов.

С той поры началось и стремительное восхождение Аркадия Михайловича. Способности молодого агента произвели на государя такое сильное впечатление, что отныне он стал поручать Гартингу охрану своей священной особы во время заграничных путешествий. Аркадий Михайлович сопровождал в поездках и молодого императора Николая II, и императрицу Марию Федоровну, и других августейших особ. А что ни поездка, то новая звезда или крест на грудь, царский подарок, сумма на банковский счет. В 1900 году он был назначен заведующим берлинской агентурой — филиалом ЗАГ, и тоже весьма преуспел. Он неустанно добивался, чтобы его фамилия каждый раз фигурировала в докладах министра. Как говорится, память в темени — мысль во лбу. И не ошибся в расчете. В разгар русско-японской войны император вспомнил о Гартинге и возложил на него специальную миссию по охране эскадры адмирала Рожественского, которую Николай решил перебросить через полмира, с Балтики на Дальний Восток, чтобы разгромить японский флот, спасти осажденный Порт-Артур и добиться перелома во всей кампании.

Аркадию Михайловичу вспоминается, как осенью четвертого года приехал он в Либаву, где была собрана перед отплытием вся эскадра, и с благоговением слушал напутствие государя: «Надеюсь, братцы, вы отомстите дерзкому врагу, который нарушил спокойствие нашей матушки-России!» Гартингу предстояло единоборствовать с полковником Акаши — бывшим атташе Японии в России, разведчиком хитрым и изворотливым. Аркадий Михайлович понимал, что Акаши сделает все возможное, чтобы помешать продвижению эскадры, и поэтому решил держать в постоянном бдительнейшем напряжении департамент полиции, адмиралтейство и самого Рожественского. Агенты Гартинга засыпали Петербург и радиостанцию флагмана донесениями о том, что Япония закупила во всех странах, мимо которых предстояло идти эскадре, множество миноносцев, что нападения в пути неминуемы, что диверсии готовятся... Аркадий Михайлович справился со своей миссией блестяще. Настолько, что чуть было не вовлек Россию в войну с Великобританией: запуганный его донесениями адмирал Рожественский, проходя Северным морем и повстречав у Доггер-Банк флотилию английских рыбацких судов, принял их за японских диверсантов и приказал своим броненосцам открыть огонь. Одно из суденышек было потоплено, несколько других пострадали, заодно получил повреждение и российский крейсер «Аврора», подставивший борт под шальной снаряд. Нападение эскадры на мирных ловцов сельди вызвало бурю негодования на Британских островах. Только благодаря вмешательству Франции удалось предотвратить военный конфликт и урегулировать инцидент — конечно же, с возмещением Россией всех убытков.