Ночь огней

— Что случилось? — спрашивает Андре, когда она садится на краю кровати.

— Ничего, — уверяет Вонни. — Просто перепила кофе.

Он так легко не сдастся.

— Почему ты не выходишь из дома? — продолжает допрос Андре.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты уже не первый месяц не выходишь из дома.

Он давно хотел это сказать, но боялся давить на жену.

— Ты рехнулся, — произносит Вонни.

Она вылезает из кровати и берет сигарету из пачки на комоде. Как долго она сможет притворяться? Когда Андре узнает, в чем дело, он ее бросит. Конечно, она и раньше воображала его уход, но всегда считала, что Саймон останется с нею. А теперь знает, что не сможет быть с сыном. Она не сумеет о нем позаботиться, не способна даже отвезти его в школу. Ужасно сознавать, как сильно ей нужен Андре.

Она выдыхает дым прерывистой струйкой.

— Я беспокоюсь о тебе, — говорит Андре.

— Кончай уже нести бред, — огрызается Вонни.

Она тушит сигарету, надевает голубую ночную рубашку и уходит. В темноте спускается на первый этаж и включает свет на кухне. Она знает, что сделала тактическую ошибку, и надеется, что муж уснет. Завтра она сможет его успокоить. Она попробует поехать с ним, когда он повезет ее керамику в Эдгартаун.

Вонни слышит шаги мужа на лестнице. Ее подташнивает. Она достает замороженный шоколадный торт из холодильника и разрывает коробку. Андре входит на кухню в одних джинсах.

— По-твоему, это я рехнулся? — произносит он.

Вонни знает, что лучше всего — не обращать внимания.

— Докажи, — говорит Андре. — Сходи куда-нибудь прямо сейчас.

— В три часа ночи? — Вонни спокойно нарезает шоколадный торт. Она уверена, что все кончено. Силовое поле вибрирует за дверью. Она облизывает нож. — Хочешь кусочек?

— Ну же, — настаивает Андре. — Слабо выйти из дома?

— Ты разбудишь Саймона, — говорит Вонни.

Андре распахивает заднюю дверь. Он не обязан с ней возиться. Он может уехать во Флориду. Сбежать с семнадцатилетней девчонкой, которая без ума от него. Если только Вонни пройдет мимо него во двор и надменно скажет: «Вот видишь, ты все выдумал». Но она прислонилась к стойке. Сквозь ее ночную рубашку видно все тело.

— Выходи. Покажи мне, что я не прав.

Вонни презирает его. Она пересекает кухню и выходит во двор. Ее трясет еще сильнее, чем обычно. Нет ни звезд, ни ветра Вонни не останавливается, даже когда силовое поле смыкается вокруг, давит, сжимает грудь. Андре смотрит, как она идет через темноту в одной ночной рубашке. Вонни поворачивается к нему. Ее лицо белое, как луна.

— Вернись, — говорит Андре.

Вонни не двигается. Андре выходит на улицу и сбегает с крыльца.

— Со мной что-то неладно, — признается Вонни.

Андре боится, что она отпрянет, когда он обнимет ее, но она не двигается. Она стоит с ним посередине силового поля. Наконец они осторожно возвращаются в дом.

В доме Элизабет Ренни слишком многолюдно. Двум мальчикам, братьям Джоди, придется спать на чердаке. Мать Джоди ляжет на диване. Выходные, День Колумба. Гости приехали уставшие. Лора забыла заранее заказать место на пароме, и пришлось три часа стоять в очереди в Вудс-Хоуле. Лора в последнее время сама не своя. Они с Гленном уже пять месяцев официально проживают раздельно, и это совсем не то, на что она надеялась.

Едва зайдя в дом, десятилетний Кит и тринадцатилетний Марк бегут на чердак искать летучих мышей. Лора обнимает мать и ахает при виде Джоди.

— Ты так выросла! — В голосе Лоры слышен невольный укор. Она обнимает Джоди и делает шаг назад, чтобы рассмотреть дочь. — Ух ты!

Джоди приготовила на ужин лазанью, и Лора с мальчиками поверить не могут, что она умеет готовить.

— Без нее я бы не справилась, — говорит Элизабет Ренни.

Джоди смотрит в стол и улыбается. Почему-то ей нравится такое внимание. Ее братья еще недостаточно обвыклись, чтобы вредничать. Они молча наблюдают за Джоди. Обычно они так ведут себя со взрослыми. После ужина мальчики поднимаются наверх. Они расстилают спальные мешки с роботами и носятся по чердаку, заглядывая в углы с фонариками. Джоди на кухне моет посуду. Ее мать поражена, что Джоди вообще знает, для чего существует «Фейри».

— Я сейчас рухну в обморок, — говорит Лора.

— Может, хватит? — смеется Джоди. — Лучше посиди. Не мешай мне работать.

Лора идет в гостиную, где ее мать пьет китайский чай с сахаром и лимоном.

— Не знаю, что ты сделала, мама, — говорит Лора. — Она стала другим человеком.

— Вряд ли, — отвечает Элизабет Ренни. — Просто повзрослела на год.

Каждый раз, как Элизабет Ренни ставит чашку на блюдце, фарфор тихо звякает. Когда Лора предложила приехать, ее первым побуждением было отказаться. А теперь она нервничает, и тем сильнее, чем больше Лора ее хвалит.

— Ты молодец, — говорит ей Лора. — Если бы мне пришлось терпеть выходки Джоди во время расставания с Гленном, я бы рехнулась.

У Лоры светлая кожа и недовольный рот, как у Джоди. Время от времени у нее проскальзывают интонации маленькой девочки, и тогда она как бы поскуливает.

— И все же ей здесь не место. Я хочу другой жизни для нее.

Лора мечтала сбежать с Винъярда в большой мир, а именно — в Бостонский колледж. Элизабет Ренни смутно помнит, что это ее ранило. Они с дочерью были близки, но внезапно стали врагами. Когда через пять лет после отъезда Лоры в колледж муж Элизабет Ренни умер, беседы стали даваться им с огромным трудом. Поверить невозможно, что эта женщина сорока с лишним лет — ее маленькая девочка. Элизабет Ренни не в состоянии представить, что когда-то была замужем и двадцать восемь лет засыпала, обняв мужа. Ей нужно бы пожалеть Лору — они обе потеряли мужей, обе вынуждены иметь дело со взрослыми дочерьми. Но она ничего не чувствует. С какой стати Лора с ее неудавшимся браком и невоспитанными сыновьями настаивает, чтобы Джоди подала заявку в колледж? Элизабет Ренни кажется, что Джоди имеет право делать со своей жизнью все, что захочет. Она считает Лору эгоистичной матерью, при этом, правда, совершенно не задумываясь о собственной эгоистичности. Ведь всякий раз, как Джоди вылезала из окна спальни в полночь, Элизабет словно следовала за ней, осторожно шагая по наклонной крыше.

— Джоди сама должна решать, где ей жить, — говорит Элизабет Ренни.

— Конечно, — соглашается Лора.

— Тебе сейчас надо подумать о собственной жизни, — продолжает Элизабет Ренни.

— Именно этим я и занимаюсь, — рявкает Лора. — Именно это и пытаюсь сделать. — Она смеется и наклоняется к матери. — У меня вся жизнь впереди.

Слабеющее зрение Элизабет Ренни смягчает черты ее дочери. Лицо Лоры кажется бледным и бесформенным. В детстве у нее была прелестная, всегда румяная кожа.

— Подойди ближе, — просит Элизабет Ренни.

Лора озадаченно встает и подходит к матери. Она неуверенно стоит перед креслом Элизабет Ренни, не зная, что делать с руками, и в конце концов скрещивает их на груди.

— Я глупо себя чувствую, — признается Лора.

Наверху чудовищно грохочут мальчики, пугая друг друга в темноте.

— Послушай моего совета, — говорит Элизабет Ренни. — Не суетись вокруг Джоди.

— О господи, мама, уж я-то знаю, как вести себя с собственной дочерью! — восклицает Лора.

Элизабет Ренни жалеет, что о ней нельзя сказать то же самое. Она никогда не знала, как вести себя с Лорой. И до сих пор боится ее оскорбить, сделать или произнести что-нибудь не то. Позже, когда Элизабет Ренни отправляется в кабинет спать, Джоди заходит в гостиную и помогает Лоре застелить диван потертыми розовыми простынями.

— Мы скучаем по тебе, — небрежно говорит Лора. — Думаю, ты в курсе, что я хочу, чтобы ты вернулась и закончила школу. Возможно, подала заявку в Бостонский колледж. Или Коннектикутский, если не хочешь уезжать из дома. Твой отец заплатит за обучение, никуда не денется.