Ночь с Каменным Гостем
Шрифт:
Из гостиницы мы вышли в начале восьмого. Чтобы не плутать по улицам городка, мы взяли такси и назвали адрес Бронислава Клопперса. Минут через пятнадцать автомобиль затормозил около кособокого дома, который окружал высокий металлический забор. Подивившись на это, мы подошли к калитке (таблички с именем не было) и позвонили. Голос из домофона гаркнул: «Это ты, профессорша?»
Кира подтвердила, что это она, раздался зуммер, мы толкнули калитку. Сад около дома был в плачевном состоянии – искореженные деревца с почерневшими листьями, жухлая трава по пояс, несколько повесивших бурые головы подсолнечников. Мы приблизились
Оно, как и сад, производило неприятное впечатление – пыль толстым слоем лежала на разбросанных вещах, грязное белье кучей громоздилось в углу. Похоже, хозяин не убирался в доме последние несколько лет.
– Вот вы где! – послышался хриплый голос.
Я подняла голову и увидела спускающегося со второго этажа по шаткой лестнице старика. Скрюченные пальцы его правой руки впились в перила, в левой он зажал палку из красного дерева.
– Господин Клопперс? – спросила профессор. – Я – Кира Компанеец, мы говорили вчера по телефону. А это – госпожа Дана Драгомирович-Пуатье, она…
– Я знаю, кто ты, – хихикнул старик, подходя ко мне.
У него была яйцевидная голова, прикрытая жидкими седыми волосенками, огромные уши и лиловые губы. Старик был одет в клетчатую фланелевую рубашку и вельветовые штаны с подтяжками. Клопперс с первого взгляда стал мне неприятен.
– Ты та самая болтливая ведущая, которая достает всех несусветными глупостями, – сказал он и зашелся в кашле. Я отпрянула, не желая, чтобы старик наделил меня парой миллиардов микробов из своих легких.
Я привыкла не обижаться на подобные замечания, однако реплика старика показалась мне бестактной. Старче заявил:
– Ну что же, дамы, прошу вас в зал! Там мы сможем поговорить по душам! Давненько, скажу я вам, не навещали меня такие симпатичные бабцы.
Мы двинулись следом за Клопперсом и очутились в большой комнате. В ней царил полумрак – жалюзи на окнах были приспущены, зато на стене горели бра. Как и коридор, она была в ужасно запущенном состоянии – тарелки с позеленевшими объедками, старые газеты, пустые пузырьки, бутылки, книги – все это валялось на полу, на диване и креслах. Телевизор был накрыт салфеткой, на нем возвышался огромный керамический бюст Карла Маркса с отбитым носом. Я брезгливо поморщилась – и куда мы только попали!
Бронислав Клопперс ткнул палкой в сторону дивана и заявил:
– Ну-ка, скиньте вещички на пол и садитесь!
– Судя по всему, вам требуется генеральная уборка, – не выдержала я.
– Если хочешь, можешь приниматься за работу, я выделю тебе тряпку, ведро и швабру, – заявил старик и закашлялся.
Мы с профессоршей переглянулись, и Кира сказала:
– Уважаемый, мы лучше постоим.
– Ну как хотите! – ответил старик и уселся в кресло. – А у меня кости старые, в ногах правды нет!
Кира перешла в наступление:
– Господин Клопперс, вы заявили мне по телефону, что можете сообщить кое-что новое о Вулке Климовиче! Понимаете, это чрезвычайно важно! Если вы расскажете нам все, что вам известно, то спасете человеческие жизни!
Клопперс захихикал, и его смех был отвратителен:
– Спасу человеческие жизни, говоришь? Я двадцать семь лет работал палачом, расстреливал людей, и ты хочешь выжать из меня
слезу? Уж и не знаю, сколько сотен душ на моей совести – много, очень много! И поверь, призраки ко мне не являются!Старик, согнувшись пополам, закашлял. Моя злость к Клопперсу исчезла, мне стало его жаль. Он – одинокий пожилой человек, тяжело больной к тому же. Старик словно читал мои мысли. Застучав палкой по полу, он прокрякал:
– Что, красотка, тебе меня жаль? Жалость и сострадание – вот два самых ужасных чувства! Выживает сильнейший! Сколько раз я внушал себе эту мысль, и пришла пора мне убедиться в этом самому! Быстро сели!
Мы с Кирой одновременно опустились на захламленный диван. Клопперс причмокнул и заявил:
– Значит, вы приперлись сюда из-за убийств в Экаресте? Давно я не был в столице, лет эдак пятнадцать или даже больше. Эх, знатное раньше время было – я был палачом, получал от своей работы ни с чем не сравнимое удовольствие, у меня имелись жена и дети, солидная зарплата, отоваривались мы в спецмагазине, получали вареную ветчину, сгущенку и красную икру! А теперь что? Всех этих убийц и насильников, которым я раньше в затылок пулю пускал, в живых оставляют! Вот от этого и все зло!
Кира попыталась вернуть старика к основной теме нашего разговора:
– Господин Клопперс, вы правы, в столице происходят убийства девиц легкого поведения, и есть основания полагать, что их совершает… Вулк Климович!
Клопперс застучал по полу палкой и сказал:
– Значит, как шлюх резать стали, вы прибежали ко мне? Хорошо, что успели! А то врачи на мне крест поставили, говорят, что осталось мне не больше пары месяцев. Потом, значит, я встречусь со всеми, кого жизни лишил. Но я не боюсь! Мне стыдиться нечего, я важную работу выполнял, за нее мне государство платило! – Старик неожиданно залился слезами и, шмыгая носом, заявил: – Я многое знаю, но никому это не нужно – кроме вас! Соседи меня ненавидят, дети тоже, хотя раньше уважали и боялись. Гадкие мальчишки лезут через забор и бьют стекла.
– Господин Клопперс, – сказала профессор, – быть может, вы расскажете нам все, что вам известно о Вулке? Уверяю вас, это поможет следствию…
– Директор меня вышвырнул на улицу, – продолжал, словно не слыша ее, жаловаться старик. – Новые времена настали, расстреливать преступников теперь не в моде. – Он смолк и вдруг добавил: – Ты права, я очень много знаю, но кое-кто забыл об этом. Меня, говоришь, мертвым уже считают? До того как сдохну, расскажу о том, что мне известно! Вот ведь скандал-то будет! Надеюсь, что директор свое место потеряет!
– Так что же вам известно? – прошептала я. – Господин Клопперс, вы поможете остановить череду убийств…
– Да пусть он шлюх убивает, мне-то что, они этого заслужили, – равнодушно отозвался мерзкий старик. – Я как по радио услышал о том, что происходит в Экаресте, сразу понял – Вулк объявился! Странно, что он эти двадцать лет выжидал! Наконец-то он вернулся!
– Но как такое могло произойти? – спросила я, подталкивая старика к откровенности. – Климович же был расстрелян…
– Расстрелян! – захохотал старик, после чего минуты две или три натужно кашлял. – Болезнь проклятая замучила… Расстрелян, говоришь? Как бы не так! Вы же были в тюрьме, видели всю эту постановку – и дело Вулка, и отчет о его смерти, и даже могилку! Все это фальшивка!