Ночь с тобой

Всю дорогу я не понимала ни одного слова, хотя внимательно слушала экскурсовода, отрывисто и лающе вещавшего по-немецки о местных достопримечательностях. Курт старательно переводил Ксюше на ухо на какой-то только им доступный детский язык. По тому, как она кивала головой, я понимала, что ей все ясно и интересно. Это облегчало мою участь, хоть знала, за что страдаю, поскольку моим желанием было полежать на солнышке, покупаться, а возможно, хоть я и сама себе в этом не признавалась, пообщаться днем со Святославом.

Группу встретил шахтер с лампочкой в каске и, поинтересовавшись, на каком языке следует вести экскурсию, включил немецкий текст в магнитофоне. Сначала прозвучали правила поведения в шахте, это коротко объяснил нам с Ксюшей Курт: с пути не сбиваться, в узких переходах строго следовать за впереди идущим, не оступиться, не упасть в подземные реки-ручьи и прочее. Затем все направились к лифтам. Мы довольно долго спускались вниз. У меня, наверное, клаустрофобия — болезнь замкнутого пространства, потому что стоило мне попасть в эти жуткие мрачные лабиринты, как тут же захотелось увидеть небо и вдохнуть чистого воздуха. Но я терпела ради внучки, которой предстояло в Москве услышать страшное известие о разводе родителей.

Группа двигалась в узких коридорах цепочкой, периодически выбираясь на большие площадки, в так называемые соляные пещеры. Впереди и сзади цепочки шли гиды, чтобы мы не сбились с пути. Пещеры, в которые мы попадали, были освещены значительно ярче, чем коридоры. Тусклый свет проникал откуда-то с боков в виде подсветки. Я напрягала зрение изо всех сил, чтобы не оступиться и действительно не свалиться в подземную реку. В конце пути, видимо в качестве компенсации за все мучения, нас ждало какое-то представление. Публику необходимо было развлечь после всех страданий от сырости, холода и мрачноты. Правда, немцы восклицали «ист щон», то есть, как прекрасно. Возможно, сосульки из соли, статуи, словно изо льда, дворцы и прочие красоты приводили их в такой восторг, я же думала, как поскорее выбраться отсюда на свет божий. Текста я не понимала. Курт с Ксюшей все время плелись где-то сзади, а я, стараясь не отстать, инстинктивно рвалась вперед, все время поглядывая на часы. Курт перевел, что экскурсия рассчитана на час пятнадцать. И вот, когда до долгожданного выхода оставалось буквально несколько минут, всюду погас свет. Только лампочка в каске у экскурсовода тоненько светила в темноте. В этот момент цепочка из примерно сорока человек была растянута в длинном и узком коридоре, где потолок можно было достать рукой. Люди заволновались. Экскурсовод начал что-то быстро говорить по-испански, вероятно, в переговорное устройство, потому что нас предупредили, что сотовые телефоны здесь не принимают, слишком глубоко мы находимся. Потом выкрикнул несколько фраз по-немецки и по-английски. Свое знание иностранного языка я оцениваю так: читаю и перевожу со словарем. Таким способом знания, наверное, определялись только у нас в анкетах и только в советское время. Потому что теперь я таких определений не слыхивала. «Язык: англ., нем., франц. — свободно», — пишут работодатели. На кой черт им, чтобы ты лез в словарь за каждым словом, помня одно-два на целое предложение. А в наше время учили топикам про семью, про рабочее движение, иногда про Лондон, его улицы и мосты. Сейчас очень бы пригодились слова: авария, страшно, то есть на случай чрезвычайных обстоятельств. «Хелп ми» я, конечно, знаю, но как-то неудобно кричать «помогите», когда все немцы ведут себя дисциплинированно, молчат. Мне даже позвать Ксюшу не очень-то ловко, она далеко, где-то в конце цепочки, может и не услышать. Вдобавок одолевает стыд, что я затесалась в иностранную группу, хотя по-немецки ни бум-бум. В общем, я молча присела, потому что стоять уже было невмоготу. Экскурсовод с фонариком куда-то исчез навсегда. Наверное, пошел выяснять. Не видно было ни зги. Я даже собственные пальцы разглядеть не могла. Правда, циферблат на часах слабо подсвечивался, напоминая о цивилизации и о том, что я все-таки не в могиле, не похороненная заживо. Несмотря на жуткую обстановку и полную неизвестность (может, нас засыпало, землетрясение началось, может, лифты вышли из строя — тогда наверх пути нет), главной моей печалью оказалось то, что опоздаю на прощальный ужин к Святославу. В экстремальных ситуациях человек должен думать о том, как ему спастись. Например, я не подумала о своем уральском женихе, а ведь, будь он рядом, мог бы меня приободрить, потому что его специальность как раз имеет к шахтам прямое отношение. Камешки для моей короны, которую он обещал подарить, добывают в недрах земли. Он мне рассказывал. И об обвалах тоже. Меня стало познабливать. Хорошо я была не в шортах, поскольку нас предупредили, что внизу холодно. Теплые брюки и свитер помогали, но слабо. Я слышала, как немцы шепчутся между собой и тоже говорят «кальт-кальт», то есть холодно. Эти слова помню по военным фильмам, когда они замерзали у нас зимой.

Так мы провели больше двух часов. Наконец за нами прислали спасателя с ярким фонарем в руках. Он громко говорил по-английски и, словно Данко с горящим сердцем, подняв фонарь высоко над головой, вывел нас из лабиринта в огромный грот. В слабом свете фонарей там уже сидело несколько групп. Нас пристроили к ним и усадили на деревянные скамейки. Наконец-то я отыскала Ксюшу с Куртом. Они были в диком восторге. Эта ситуация казалась им необыкновенно приключенческой. Ксюша напрочь забыла о вечернем приеме и только талдычила, что я просто не въезжаю, что это круто и что ей все будут завидовать, после того как она расскажет о кромешной тьме подземелья. Курт сообщил, что на шахте авария, замыкание в сети из-за небольшого обвала. Я была в ужасе, представляя, как что-нибудь рухнет и затопит шахту. Но виду не подавала, потому что все вели себя очень пристойно. Русских туристов даже в толпе из нескольких групп слышно не было, хотя шелест разноязычия усиливался. Неожиданно включилось все освещение. Все заорали, захлопали, дети запрыгали.

Нам предложили на выбор — либо продолжить осмотр, либо пойти сразу на представление, которое должно быть по плану в конце, а тем, кто устал, — подняться на лифте наверх.

Когда Ксюша заикнулась о представлении, я так рыкнула на нее, что они с Куртом подчинились, правда, он сказал, что любит оперу, а по программе экскурсии предусмотрено, что кто-то выплывает на лодке из подземного озера и поет оперную арию. То, что немцы любят оперу, я слышала, как и о том, что они педанты: раз запланировано, то, будь добр, выполняй. Но я твердо стояла на своем.

На лифт выстроилась огромная очередь, поскольку желающих остаться, потусоваться и послушать арии оказалось все же маловато даже среди смельчаков. Когда нас подняли наверх, моему счастью не было конца, я словно заново родилась, готова была целовать землю и подпрыгивать до неба, не важно, что земля испанская, все равно земля наша человеческая, а не то мрачное царство мертвецов. Мне казалось, что те же чувства испытывали и остальные люди. Потому что все-все, вне зависимости от национальной принадлежности, были возбуждены, радовались и смеялись. На площадке перед шахтой сгрудилась масса народу. Все ждали автобусы. Оказалось, что наш автобус давно ушел, у водителя кончилась смена, новый прибудет только через час, а может, нам и не удастся им воспользоваться, потому что групп скопилось много. Уехать мы смогли только к ночи.

Усталые, но довольные, как писалось в школьных сочинениях, мы вернулись в отель за полночь. Ксюша взглянула на наши разложенные по кроватям наряды и огорчилась. Оказаться в числе гостей прощального приема нам не довелось.

— Но приключение в соляной шахте не хуже, правда, Риса? — успокаивала она себя.

— Да уж, — отозвалась я и, приняв душ, уснула глубоким сном. Мне снился какой-то средневековый замок, бал и я на нем, в прозрачном платье, под руку танцую со Святославом.

Наутро он не явился на завтрак. Прождав, чтобы извиниться за вчерашнее отсутствие, я направилась к стойке рецепции, узнать его телефон, чтобы позвонить в номер.

Красиво сконструировав фразу по-английски, на что моих знаний хватило, я обратилась к менеджеру.

— Фамилия вашего знакомого? — после того как я назвала имя, поинтересовался служащий.

И тут я сообразила, что не знаю его фамилии.

Молодой человек, очень хотевший мне помочь, спросил:

— Он россиянин?

— Да, из Москвы, адвокат, — добавила почему-то я, вероятно, для полноты сведений о Святославе.

— А-а, который устраивал вчера прощальный ужин? — подсказал молодой человек.

— Да-да, — обрадовалась я.

— Он уехал сегодня рано утром. Я дежурил всю ночь, они отмечали отъезд, а на рассвете я сам заказал ему такси.

Увидев мое расстроенное лицо, менеджер решил меня развлечь:

— Он жил у нас в лучшем люксе на самом верху.

— В пентхаусе? — вспомнила я полукруглую, резную конструкцию над основной башней отеля. Все, восхищаясь, гадали, какой же счастливчик там обитает.

— Да, — закивал менеджер. — Господин адвокат оставил мне визитную карточку. — Он гордо помахал перед моим носом визиткой.

Попросить взглянуть на нее было совсем уж неудобно. И так парень мне рассказал больше, чем ему положено. Поэтому я и не попросила.

5

Новый муж дочери оказался полной противоположностью Игоря. Он был очень отзывчив, очень услужлив, очень интеллигентен, но страшно зануден. Его голова на тонкой шее мелькала всюду — в кастрюле с супом: «Какой вкусный запах, а вот моя мама добавляла в вегетарианские блюда еще какие-то травки», в проеме между дверью и лестничной клеткой: «Танюша, застегни пальто, сегодня очень ветрено», в школьном рюкзаке Ксюши: «Чтобы учебники и тетрадки не пачкать шариками, нужно иметь пенал, и вот что я тебе еще посоветую…»

— Загрузка окончена, — грубила девочка, выхватывая рюкзак из рук отчима, которого она категорически не воспринимала.

Мне, когда я появлялась у них в доме, новый зять советовал не покупать рекламные лекарства, а те, что я глотаю, запивать теплой кипяченой водой, ни в коем случае не газировкой. Он по профессии был врач, но работал в фармакологической иностранной компании. Целыми днями в дом звонили какие-то родственники и друзья с просьбой проконсультировать или помочь с лекарствами. Он охотно помогал. Ему до всех было дело.