Ночь Томаса
Шрифт:
В последние часы я слишком многого навидался, и теперь все это выходило обратно.
Время от времени она отрывала от руля руку, чтобы положить ее мне на плечо, иногда
— У тебя светится сердце, странный ты мой.
— Нет. Ты не знаешь, что в нем.
— Ты спас мегаполисы.
— Убийство. Ее глаза. Я их видел.
— Ты спас мегаполисы.
Она не могла успокоить меня, и я слышал свой голос, доносящийся издалека:
— Смерть, смерть, только смерть.
Молчание било по ушам сильнее раскатов грома. Туман остался позади. На востоке на фоне неба чернели силуэты холмов. На западе луна скатывалась в темное море.
— Жизнь трудна, — сказала Аннамария, и фраза эта не требовала пояснений. А после того, как мы проехали еще несколько миль, за этими двумя словами последовали пять новых, которые я не ожидал услышать:
— Но так было не всегда.
Задолго до зари она съехала
на пустую автостоянку около общественного пляжа. Обошла автомобиль, открыла мою дверцу.— Звезды, странный ты мой. Они прекрасны. Покажешь мне созвездие Кассиопеи?
Она не могла знать. И, однако, знала. Я не спросил откуда. Хватало и того, что она знала.
Мы стояли на потрескавшемся асфальте, а я разглядывал небеса.
Сторми Ллевеллин была дочерью Кассиопеи, которая умерла, когда моя дорогая девушка была совсем маленькой. Вдвоем мы частенько искали звезды, которые образовывали это созвездие: Ллевеллин казалось, что она становится ближе к матери, когда находила их.
— Вот, — указал я, — и вот, и вот, — звезду за звездой я собирал созвездие Кассиопеи и узнавал в нем мать моей ушедшей девушки, а в матери видел также и дочь, прекрасную и сияющую. И знал, что ее далекий свет будет падать на меня, пока не придет день, когда я покину этот мир и присоединюсь к ней…