Ночь у Насмешливой Вдовы

В голове всплывали различные картины. Красные отблески на воде, черные весла, которые то погружались в воду, то выныривали из нее; грохот барабанов, доносящийся с противоположного берега. Однако в картины прошлого упорно вторгались иные образы и мысли.

Например, он еще никогда не видел, чтобы человек менялся так быстро, как Пэм Лейси. Не далее как вчера он наблюдал, как она несется на роликах по Главной улице, впереди Гарри Голдфиша, Томми Уайата и других детей, к стайке которых она, кажется, примкнула. Он видел, какая перемена произошла со Стеллой Лейси, однако отнесся к этому с улыбкой и без раздражения.

Стелла изменилась… да нет, она просто стала обыкновенным человеком. Кокетство, которое раньше иногда раздражало его, а иногда (как он признался самому себе) завораживало, сменилось прямотой и искренностью, как у Джоан.

Однако беспокойство отчего-то ассоциировалось у него с белым цветом, именно с белым. Тикали наручные часы. Пошел дождь; он шумел и шелестел в листьях. Наконец Уэст отложил ручку и начал расхаживать по комнате.

И тогда он наконец вспомнил.

Конверт, сложенный пополам и измятый, как будто долго хранился у кого-то в заднем кармане брюк, лежал на диване, где раньше сидел сэр Генри Мерривейл. Он помнил, сколько раз Г.М. поворачивался, чтобы спросить что-то у Пэм Лейси. Конверт вполне мог выпасть у него из кармана и теперь лежал на диване.

Уэст поднял его.

Адрес гласил: «Сэру Генри Мерривейлу, отель «Лорд Родни», Стоук-Друид» — и был написан шариковой ручкой, печатными буквами. На конверте стоял штемпель Гластонбери; письмо было отправлено в пятницу, то есть вчера, без пятнадцати двенадцать.

Возможно, письмо носило личный характер, он не имел права заглядывать в него и должен был передать владельцу. Но конверт показался Уэсту таким знакомым!

Уэст, как и многие другие (не спрашивайте, откуда возникают слухи; еще Вергилий осуждал сплетников!), уже знал, что попытка найти автора анонимных писем по почтовым штемпелям не увенчалась успехом. Все жители Стоук-Друида ездили в Гластонбери или Уэллс по крайней мере раз в неделю — на машине или на автобусе, по главной дороге. Иногда добирались и до Бристоля. И все же…

После внутренней борьбы он отбросил принципы и вытащил из конверта сложенный пополам листок бумаги. Письмо было написано теми же мелкими печатными буквами, что и адрес.

«Мой дорогой сэр Генри!

Вы начинаете меня интересовать. Хотя я не рассматриваю Вас как угрозу, поскольку разум не может победить меня в той игре, какую я веду, я все Вам расскажу. Та женщина испугалась, как она того и заслуживала; другие были напуганы каждый по своим заслугам. Моя работа окончена, мой путь завершен. Примите заверения в совершенном к Вам почтении.

Ваш искренний друг,

Вдова».

Некоторое время, потрясенный близостью и в то же время недостижимостью страшного образа, Уэст стоял неподвижно. Сердце бешено колотилось у него в груди. Затем, как будто в голову ему пришла новая мысль, он поспешил к столу. Из нижнего ящика он достал большое увеличительное стекло. После долгого и тщательного изучения ему удалось обнаружить в верхнем левом углу обычной почтовой марки за два с половиной пенни бледный голубой крестик.

Проверка по почтовым штемпелям. Вдову уже засекли!

Уэст механически сунул сложенный листок обратно в конверт. Положил конверт на стол и снова принялся за правку.

За открытой дверью монотонно капал и плескал дождь. Уэст поправил еще двадцать страниц, то заменяя слово, то исправляя ошибку, когда услышал на тропинке чьи-то тяжелые шаги.

На пороге появился инспектор Гарлик в блестящем от дождя плаще, надетом поверх форменного мундира. В форме он выглядел более деловитым, даже зловещим. На часах Уэста было без четверти шесть.

— Извините, сэр. — Инспектор отдал ему честь. Козырек фуражки сверкнул в лучах лампы. — Сэр Генри не у вас?

— Нет. Он ушел.

Уэст взял со стола конверт с письмом и протянул Гарлику:

— Взгляните-ка! Должно быть, выпало у сэра Генри из кармана.

— Спасибо. — Суровое лицо с родимым пятном на щеке посуровело еще больше. — Позвольте спросить, вы его читали?

— Да.

— Вы не должны были так поступать, сэр. Содержание письма вас не касается.

— Извините, — ответил Уэст, глядя инспектору в глаза, — оно меня касается. И всех остальных тоже.

— Мистер Уэст, вам известно, где сейчас находится сэр Генри?

— Наверное, в «Лорде Родни». Или на базаре.

— Я не могу идти на базар в форме. Разве что в крайнем случае.

Гарлик повернул к выходу. Когда он был уже на пороге, Уэст окликнул его:

— Инспектор, так кто такая Вдова?

— Извините, сэр, — Гарлик снова приложил пальцы к козырьку, — мы располагаем определенными сведениями, но обнародовать их рано. — И он зашагал по грязи прочь. За ним шли два констебля, тоже в форме.

Некоторое время Уэст невидящим взглядом смотрел на лежащую перед ним страницу. Потом наручные часы напомнили ему о том, что уже без десяти шесть.

В то же самое время все, кто входил в Пороховой склад — который располагался довольно далеко от дома Уэста, — согласились бы с миссис Рок, что то был самый веселый и радостный из всех церковных базаров на свете. О несомненном успехе свидетельствовал веселый гомон голосов, который заглушали звуки пианино, стоявшего поодаль от киосков и лотков с товаром, и хриплый голос, распевавший по-немецки вагнеровскую «Die Wacht am Rhein». [1]

Посетителей, входивших с торца, встречали улыбающийся преподобный Джеймс, которому очень шло черное пасторское облачение, и Марион Тайлер, на которой вместо маскарадного костюма было надето скромное, но нарядное платье.

1

«Стража на Рейне» (нем.).

Они стояли в довольно просторном помещении, оформленном в виде сельской беседки; стены и крышу беседки дамы увили похожими на живые искусственными цветами. Здесь было сухо, потому что в углы зала дождь не проник. В беседке были расставлены столики, на которых сервировали чай и прохладительные напитки. Марион часто отлучалась, чтобы помочь обслужить гостей мисс Робинсон, одетой средневековым пажом — хотя пажи вряд ли носили юбки. Затем она спешила назад, к преподобному Джеймсу, и гордо кивала в сторону центрального прохода.

— Ты должна по крайней мере признать, — сказал он, — что я вполне сносно отремонтировал крышу!

Искренний друг вынужден был бы ответить: «Нет». Поскольку мысли преподобного Джеймса были заняты Марион, он прибил почти все кровельное железо не туда, куда следует. Однажды он провалился в дыру и упал бы, если бы его не вытащил семидесятипятилетний церковный сторож, сидевший на коньке.

Однако в зале было на что посмотреть.

С горизонтальных балок, идущих под самой крышей, свисали цепи, на которые подвесили отполированные до блеска масляные лампы. Их свет освещал киоски с товарами, установленные вдоль стен: шесть слева и шесть справа. Киоски отделялись друг от друга вкопанными в землю шестами и ширмами с изображением вьющегося винограда. На землю вдоль всех киосков уложили в ряд по две широкие двадцатидюймовые доски, чтобы посетители не ходили по центральному проходу. В центре же зала…