Ночь в монастыре с привидениями

Эти физиологические подробности лишили судью остатков аппетита. Он поспешил выпить еще одну чарку вина. Пластырь из апельсиновых корок оказал благотворное действие на его мигрень, но он по-прежнему чувствовал себя разбитым. К тому же начинало болеть сердце. Он с завистью посмотрел на Суень Мина, который с видимым удовольствием поедал «рыбу».

Покончив с содержимым своей миски, даос горячей салфеткой, протянутой ему послушником, вытер рот и сказал:

– Бывший настоятель этого монастыря был глубоко образованным человеком. Для него не составляли тайны самые темные тексты, его каллиграфия была совершенна, он превосходно рисовал цветы и животных.

– Мне бы доставило большое удовольствие познакомиться с его работами, – вежливо ответил судья. – В монастырской библиотеке наверняка много его рисунков и написанных им самим текстов…

– Увы, нет, – ответил отец настоятель. – По его твердому указанию все бумаги такого рода были помещены в склеп вместе с ним.

– Похвальная скромность, – одобрил учитель Суень, – но послушайте, Ди, есть картина, которую вы могли бы посмотреть. В боковой часовне имеется сделанное им последнее изображение любимого кота. После ужина я вас туда провожу.

Вероятно, в храме будет леденящая атмосфера, а кот бывшего настоятеля не представлял для судьи ни малейшего интереса. Однако он ответил, что в восторге от такой возможности.

Теперь Суень Мин и отец настоятель склонились над чем-то вроде супа. Судья прикоснулся палочками к плавающим в буроватой жидкости частицам, природу которых определить было невозможно, и понял, что у него не хватит мужества попробовать странное блюдо. Мучительно подыскивая способ избежать этого, он задал вопрос об организации даосского духовенства. Явно чувствовавший себя не в своей тарелке, настоятель кратко ответил и замолчал.

В этот момент сидевшие за соседним столом сотрапезники подошли и подняли тост в их честь. Под предлогом ответного тоста судья проводил их и уселся напротив Цун Ли, который, судя по его хорошему настроению и раскрасневшемуся лицу, отдал дань подогретому вину. Эконом сообщил судье, что ось его экипажа заменена.

– Конюхи соломой протерли лошадей и покормили их, – добавил он. – Таким образом, наш почтенный посетитель сможет завтра утром продолжить путь, разве что соблаговолит продлить свое пребывание здесь, что наполнило бы нас огромной радостью!

Судья горячо его поблагодарил, после чего эконом и казначей попросили позволения откланяться, дабы присутствовать на вечерней службе.

Оставшись наедине с поэтом, судья заметил:

– Я что-то не вижу ни госпожи Пао, ни ее дочери.

– Ее дочери? – переспросил Цун Ли, еле ворочая языком. – Неужели вы серьезно утверждаете, уважаемый господин, что столь утонченное.., а также столь хрупкое.., существо могло быть порождено этой глыбой сала?

– Течение времени, – дипломатично заметил судья, – иной раз чрезвычайно изменяет человеческое тело. Поэт пьяно икнул.

– Извините меня, – пробормотал он, – эти люди пытаются нас отравить своей жуткой пищей. От нее у меня выворачивает желудок. Но позвольте вам сказать, что госпожа Пао отнюдь не принадлежит к лучшей части светского общества. Логический вывод: Белая Роза не ее дочь. А вы уверены, что эту несчастную не принуждают помимо ее воли принять монашеский сан? – продолжал он таинственным голосом.

– Лучший способ об этом узнать – прямо ее спросить. Но где эти дамы?

– Несомненно, ужинают в собственной комнате. Мудрая предосторожность! Было бы преступлением выставлять эту чистую девушку на обозрение развратных монахов. На этот раз глыба сала права.

– Мне кажется, что вы и сами не спускаете с нее глаз! Поэт не без труда выпрямился и торжественно объявил:

– У меня самые честные намерения!

– Счастлив это узнать. Кстати, о склепе, про который вы рассказывали. Я сказал настоятелю, что хотел бы его посетить, и он мне ответил, что в это время года склеп не открывают.

– Вот какую тактику он теперь избрал, – прошептал Цун Ли.

– Вы сами-то туда спускались? – спросил начальник уезда.

– Еще нет… Но сделаю это, не откладывая. Они отравили беднягу, как сейчас пробуют отравить нас. Хорошо запомните то, что я вам сказал!

– Вы просто пьяны, – резко возразил судья.

– Не отрицаю. Это единственный способ остаться в здравом уме в этом морге! Но уверяю вас, что старик настоятель выражался вполне ясно, когда писал свое последнее письмо моему отцу.

Судья Ди поднял брови.

– Упоминал ли он, что его жизнь под угрозой? – спросил судья.

Поэт утвердительно кивнул и опустошил еще одну чарку вина.

– Кого же он подозревал?

Цун Ли со стуком поставил чарку на стол.

– На этот вопрос отвечать не буду. Вы еще обвините меня в клеветническом доносе, – заявил он. – Начальник, я знаю закон. И, наклоняясь к собеседнику, добавил:

– Я заговорю, когда соберу все доказательства. Молодой пьяница вызывал у судьи неприязнь, но у его отца была репутация человека возвышенного. И в официальных, и в литературных кругах о нем все еще вспоминали с уважением, и если старик настоятель незадолго до кончины писал ему, что опасается за свою жизнь, расследование становилось необходимым.

– Что думает об этом нынешний настоятель? – спросил судья. Улыбаясь, поэт ответил:

– Начальник, задайте ему этот вопрос. Может быть, вам он не осмелится лгать.

Поднявшись, судья вернулся за свой стол.

– Вижу, что господин Цун уже пьян, – желчно заметил настоятель. – Как мало он похож на покойного отца!

– Не был ли доктор Цун одним из благодетелей этого монастыря? – осведомился судья, выпивая чашку крепкого чая, который подали в конце ужина.

– Одним из самых щедрых наших благодетелей, – ответил отец настоятель. – Какая замечательная семья! Дед был бедным кули, родившимся на юге. Он проводил часы под окнами школы и научился грамоте, вычерчивая на песке иероглифы, которые учитель писал на доске. Когда он успешно выдержал местный экзамен, торговцы сложились, чтобы дать ему возможность продолжать учебу, и на провинциальных экзаменах он прошел первым. Назначенный начальником уезда, он взял в жены девушку из старой семьи, испытавшей невзгоды, и закончил жизнь префектом. Доктор Цун был его старшим сыном. Он блестяще сдал экзамены, женился на дочери богатого торговца и завершил карьеру губернатором провинции. Он сумел мудро вложить свои деньги, и именно ему семья обязана своим безмерным богатством.

– Каждый одаренный человек, будь он богат или беден, рожден в знатности или нет, может подняться до самых высоких должностей, и поэтому наша империя будет процветать вечно, – с гордостью сказал судья. – Но, возвращаясь к вашему предшественнику, от какой болезни он скончался?

Поставив на стол свою чашку, настоятель тихо произнес:

– Его преосвященство Нефритовое Зеркало умер не от болезни, он был вознесен на небо. Почувствовав, что достиг положенного его земному пребыванию предела, он сам решил отправиться к Блаженным островам, будучи в полном уме и превосходном здравии. Это было впечатляющее чудо, о котором всегда будут помнить те, кто получил привилегию стать его свидетелем.