Ночь всех святых
Шрифт:
– И в ближайшее время они намереваются провести ритуал, который вообще-то хотел провести Распутин, – добавил Паганель. – Если это у них получится и они заключат пакт с полиморфом, то Россия окажется их добычей. Мы должны помешать этому!
Но что конкретно могли сделать мы, несколько стариков и молодых девиц? Уныние завладело нашими думами. Однако я дала себе слово ни за что не сдаваться. Я просто обязана, хотя бы в память об отце, любым путем завладеть черной библией, дабы оградить человечество от ее тлетворного, сатанинского влияния!
На второй день нового года Христофора Карловича
«Я оказалась предоставлена самой себе. Сомнений не было – версипли принялись за уничтожение нашего ордена. Еще чуть-чуть, и их действия могут увенчаться успехом. Но я не могла позволить злу победить!
Однако что способна сделать я, девица неполных восемнадцати лет, не обладавшая ни деньгами, ни оружием, ни связями? И все же нужно было что-то предпринять.
Покинув дом, в котором располагалась квартира Христофора Карловича, я побрела по заснеженным петроградским улицам. Зябко. Тихо. Жутко. То и дело раздавались крики, мольбы о пощаде, выстрелы. По улицам сновали грабители и мародеры, проносились автомобили, в которых сидели товарищи в кожаных куртках. То ли мне казалось, то ли это являлось жуткой правдой, но мне постоянно чудились личности, чьи глаза сияли красным. Версипли были повсюду!
– Эй, красотка, куда спешишь? – услышала я за спиной грубый голос. И, обернувшись, заметила нескольких типов в шинелях. – Ну, не убегай! Давай познакомимся, повеселимся!
Мужчины загоготали, а я бросилась бежать. Они ринулись за мной, явно не желая упустить добычу. Я плохо ориентировалась в Петрограде, поэтому неудивительно, что попала во внутренний двор-колодец, выход из которого был один – через ту же арку, миновав которую я туда и попала.
Но именно с той стороны на меня надвигались люди в шинелях. Они смеялись, говорили сальности. Меня прижали к стене, ко мне протянулись грязные волосатые руки. Типы сорвали с меня пальто, стали хватать за грудь.
Я увидела, как их глаза сверкнули красным! Это тоже были версипли!
Внезапно один из монстров, заорав, отшатнулся от меня, держась за свою ошпаренную ладонь. Понятно, он прикоснулся к серебряному крестику, висевшему у меня на шее…
Версипли тотчас приняли облик монстров и, рыча, ринулись на меня. Однако, сорвав с шеи цепочку с крестиком, я подняла ее над головой – и твари не решились подойти ко мне.
Один из версиплей, пуская кровавую слюну, клацнул зубами и заявил:
– Ничего, рано или поздно ты устанешь, и тогда мы тебя растерзаем. Ты ведь наверняка из ордена, да? Но до того, как тебя сожрать, мы позабавимся с тобой вволю!
Версипли замерли всего в нескольких метрах от меня. Я в изнеможении прижалась к холодной стене, подняла голову и взглянула на затянутое тучами небо. Мне не было страшно умирать, однако не хотелось погибать столь бессмысленно, столь глупо.
Внезапно раздался выстрел, затем еще один. Завывая, версипли бросились прочь – и я заметила прямоугольник желтого
света, возникший в темной стене. А затем разглядела массивную женскую фигуру с ружьем в руках, стоявшую на пороге открытой двери.Женщина – высоченная, полная, насупленная – подошла ко мне и спросила:
– Что, ироды пытались тебя снасильничать? Да уж, развелось их до черта!
Я сделала к ней шаг, желая поблагодарить за спасение, однако незнакомка наставила на меня ружье, воскликнув:
– Хотя почем я знаю, что ты не одна их них! – И вдруг она протянула мне что-то. Я инстинктивно схватила вещицу. Тогда моя спасительница удовлетворенно кивнула:
– Да, вижу теперь, что ты человек.
Я разглядела, что в руке у меня находится серебряный образок. Женщина же кивнула в сторону двери, откуда веяло теплом, и сказала:
– Ну, иди за мной, пока я добрая. Или ты хочешь остаться на морозе в обществе оборотней? Я в них серебряной дробью пальнула!
Она знает о существовании версиплей? Но откуда? Я ведь была уверена, что никто, кроме членов нашего ордена, не обладает этой информацией! Мне было одновременно жутко и интересно, и я последовала за своей спасительницей.
А там быстро поняла, в какое место попала. Это был публичный дом, и моя спасительница, звавшаяся Серафимой Каллистратовной, была в нем заправилой. Или, используя жаргон борделя, тамошней «мадам».
Я никогда не относилась к числу людей, которые свысока судят о других, якобы низких и развратных. И мне было понятно, что девицы, работавшие в заведении Серафимы Каллистратовны, никакие не «падшие ангелы», а всего лишь несчастные особы, желавшие заработать на пропитание себе и зачастую своей семье.
Приняли меня девушки чрезвычайно радушно, хоть и посчитали, что я – пополнение их борделя. Однако Серафима Каллистратовна, обладавшая наметанным глазом и богатым жизненным опытом, когда мы остались наедине, сказала:
– Хоть ты и одета простенько, но сразу вижу – ты совсем не простая девица. Наверняка голубых кровей.
Женщина она была добрая, хотя и суровая. Эти два качества, как я убедилась, прекрасно в человеческой душе уживаются. Поэтому я поняла, что могу доверять Серафиме Каллистратовне, и поведала ей о том, кем являюсь, не распространяясь, правда, как именно оказалась в Петрограде.
Но хозяйка борделя и не спрашивала. Потому что помимо всего прочего была особой неглупой. Да и время было лихое, тревожное. Тему версиплей и моего чудесного спасения благодаря вмешательству Серафимы Каллистратовны я пока не затрагивала, хотя чувствовала, что рано или поздно настанет момент откровенности.
Так и случилось несколько дней спустя. К тому времени я уже освоилась в заведении Серафимы Каллистратовны и даже взяла на себя функции уборщицы, кухарки и горничной. Навыки-то у меня имелись – в имении, где мы жили с батюшкой, заниматься хозяйством после кончины мадемуазель приходилось мне практически одной.
Хозяйке борделя это пришлось по душе, потому что остальные обитательницы дома терпимости, хоть и выросшие в рабочих кварталах или деревенских избах, были в массе своей ленивы, нечистоплотны и крайне капризны. Городская жизнь развратила не сколько их тела, сколько их души.