Ночи и рассветы
Шрифт:
— Прихвостни Муссолини!
— Фашисты!
В сад ворвался новый отряд, вооруженный пистолетами и нагайками. Двое навалились на Космаса и заломили ему руки за спину.
У тротуара стоял крытый грузовик.
IX
Большой зал полицейского участка набит битком. Окровавленные головы, порванная одежда, суматоха, крики… То и дело дверь открывается, и в зал вливается новая волна арестованных. Те, кто вышли из переделки невредимыми, протиснулись к железной двери. Через разбитое окошко было видно, как полицейские сновали вниз и вверх по лестнице.
— Эй, иуды, откройте! Нужно
— Вызовите «скорую помощь», здесь люди умирают! Янычары! Предатели!
Космас прильнул лицом к двери. В глубине зала снова запели гимн. Рядом с Космасом оказался высокий парень, разбрасывавший прокламации. Один глаз у него почернел и опух. Просунув голову в разбитое окошко, парень кричал полицейским:
— Чего же вы, подонки, не идете в Команде Пьятца получать свои предательские сребреники! Откройте, дайте нам вынести раненых! Убийцы!
Полицейские, не произнося ни слова, проходили мимо.
— Да позовите же офицера! Вы слышите или нег? У нас есть раненые!
На лестнице появился офицер. Прищурившись, он смотрел на высокого.
— Ну что ты на меня уставился?
— Да вот не мог тебя сразу признать, Кофинас!
— А сейчас, раз признал, Открой дверь, у нас раненые.
— Опять тебе глаз подбили?
— Твоих молодцов работа. Значит, к Гитлеру служить пошли? Открывай, иначе ты будешь за все в ответе.
— Три года на Анафисе{ [34] } тебя не образумили?
— Здесь умирают три человека. Если вы не примете мер и сейчас же не отправите их в больницу, ты будешь нести за это личную ответственность.
Офицер подошел поближе:
— За что, Кофинас? Что я тебе сделал?
— Вот так вопрос! Вместе с итальянцами стреляли в народ…
— Народ? Ты эту коммунистическую пропаганду лучше оставь. И сюда пришел агитировать?
— Во-первых, я не пришел, меня притащили силой. И, во-вторых, какая же это пропаганда? Разве пропаганда то, что вы служите Команде Пьятца? И что запрятали нас сюда, чтобы выдать итальянцам? А мой подбитый глаз? Это тоже пропаганда?
34
Остров в Эгейском море, место ссылки коммунистов.
Девушка, выглянувшая в соседнюю дверь, закричала:
— Делегация идет! И профессор тоже!
В коридоре показалась группа людей. Впереди шли пожилые, сзади — юноши и девушки. В центре шагал старичок с сухим, аскетическим лицом. Щеки его запали, образуя две глубокие ямы, седые волосы торчали в разные стороны.
— Нам нужен господин начальник, — прошамкал беззубым ртом старичок.
— Я начальник, — ответил офицер.
Старик взглянул на него и нервно кашлянул.
— Мы решительно протестуем… Стыдно! Это позор!..
— Господин профессор…
— Мы требуем освобождения всех студентов, которых вы арестовали при исполнении ими священного долга.
— Господин профессор, вы оскорбляете полицию!
— Я не собираюсь оскорблять кого бы то ни было. О каждом судят по его делам. Мы хотим, чтобы вы освободили студентов. Всех без исключения. Мы поражены: как вы осмелились арестовать греков в то время, когда они возлагали венок на памятник борцам за революцию? Это неслыханно!
Офицер вынул из кармана пачку бумаг:
— Господин профессор, вы читали это?
Профессор даже не взглянул на бумаги. Он весь дрожал.
— Я ничего не читал. Зачем
мне читать? Почему я должен читать?— Это коммунистические прокламации! — провозгласил офицер. — Их выпустил ЭАМ. Пожалуйста! — И он протянул листки профессору.
— Господин начальник, меня это не интересует. Если бы сам дьявол возложил сегодня почетный венок на могилу героев, я поспешил бы пожать ему руку. Да, да, да! Сам дьявол… И как можно не радоваться, господин начальник, когда видишь, что все, все без исключения стремятся отметить национальный праздник?
Офицер сунул бумаги в карман.
— Я вас понимаю, господин профессор. Вы смотрите на вещи… как бы вам это сказать… с другой точки зрения. Но посудите сами: как прошло сегодняшнее выступление?
— Это уже политика! — крикнул делегат, стоявший рядом с профессором. — Время ли заниматься политикой, когда того и гляди мы все полетим к дьяволу!
— Господин начальник! — снова заговорил профессор. — Мы пришли сюда, чтобы потребовать освобождения арестованных. Отпустите студентов.
— Не могу! Я выполняю приказ…
— Чей?
— Высших инстанций.
— Правительства предателей! Цолакоглу{ [35] } и Берарди{ [36] }! — выкрикнули позади Космаса.
— Точнее: чьи приказания вы выполняете?
— В арестах приняла участие Команде Пьятца. Я ничего не могу сделать.
— В таком случае к кому нам следует обратиться?
Офицер развел руками:
— Обратитесь в полицейское управление. Откуда я знаю?
Делегация подошла к двери.
35
Генерал греческой армии, премьер-министр оккупационного правительства.
36
Командующий войсками итальянского гарнизона города Афины.
— Крепитесь! — кричали делегаты. — Мы идем в полицейское управление. К вечеру вас должны отпустить.
— У нас есть жертвы. Есть умирающие. Многие ранены. Скажите, чтобы по крайней мере забрали раненых.
Делегация отправилась в полицейское управление.
Уже спустилась ночь, когда дверь наконец открыли. Коридор был опять полон полицейских. Они оставили лишь узкий проход. Снаружи ждали крытые грузовики.
Космаса бросили одним из первых, он оказался в глубине грузовика, в самом углу. Рядом сидел парень с перевязанной головой. Он пошел на митинг со своей сестрой, они держались вместе и в полицейском участке. Но сейчас женщин посадили на отдельный грузовик. Когда машина тронулась, кто-то снова запел национальный гимн. Сидевшие с краю барабанили по бортам, надеясь, что кто-нибудь услышит их по дороге.
Никто не знал, куда их везут. Ехали они около часу. Когда отодвинули засовы и дверь открылась, Космас увидел, что машина стоит на темной улице у каких-то ворот. Из грузовика всех сразу же загнали в здание.
Здесь их передали в руки жандармов, прогнали поодиночке вдоль узкого полуосвещенного коридора и ввели в какую-то комнату. Там горели две тусклые лампочки. Воздух был спертый, пахло мочой и табаком. В углу лежали четыре человека. Вероятно, они находились здесь уже давно: у каждого был матрац, одеяло, на стене висели полотенца. Кроме Космаса в камеру ввели еще десять человек.