Ночи Кабирии

Скучная школьная жизнь так и тянулась до самого десятого класса. Лето Аня проводила в лагерях, которые ненавидела, потому что терпеть не могла жить по свистку. По свистку вставать и ложиться, по свистку есть, спать, умываться и маршировать. Или дежурить в столовой, где надо с утра начистить полную ванну картошки, а потом весь день собирать со столов грязную посуду. Когда Аня читала любимую книжку «Четвертая высота» про Гулю Королёву, то думала, что в лагере у нее будет так же весело и интересно – она, как и Гуля, будет играть на корте в большой теннис, плавать, нырять, кататься на лошадях и собирать виноград – хотя нет, откуда в Подмосковье виноград? Это Гуля в «Артеке» собирала виноград, а Аня будет собирать вишню или яблоки. А потом они с отрядом пойдут в поход и будут ночевать прямо в лесу, в палатке.

Но ничего похожего на тот пионерский лагерь, который вообразила себе Аня, не было и близко. В лагере, который находился где-то под Рузой, не было ни лошадей, ни вишневых деревьев, ни теннисных кортов, даже бадминтона, и того не было. А был там ранний подъем, зарядка на мокром от росы футбольном поле, линейка с поднятием флага и столовая с резиновой пшенной кашей и серыми макаронами. И, конечно, подготовка к смотру строя и песни с обязательным разучиванием куплетов про Щорса, у которого «голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве». Кажется, Аня начала догадываться, почему по вечерам дети в лагере с такой страстью рассказывали про черную-черную руку из черного, иногда красного пианино. Если днем по два часа распевать на жаре про кровь и кровавые следы, то немудрено, что ночью в пораженную тепловым ударом голову приходят черные мертвецы с красными пианино. А еще в любимой книжке Гуля Королёва подружилась с мальчиком Барасби и даже убегала с ним в тихий час кататься на лошадях. Аня тоже представляла себя где-нибудь на лужайке за территорией лагеря, с симпатичным мальчиком в джинсах и белых кроссовках, похожим на Электроника, по которому тогда сходили с ума все школьницы. Но таких мальчиков в отряде не оказалось, а были обычные мальчишки в коротких шортах или растянутых трениках, стриженные под полубокс. Они плевали в девчонок из трубочек жеваной бумагой, обзывали их дурами, а ночью шастали, как полоумные, по палатам, чтобы испачкать им лица зубной пастой. Аня не понимала этого дурацкого развлечения и советовала мальчишкам выдавить пасту себе в задницу, но малолетние дегенераты вести дискуссии не умели, и тогда в ответ в Аню летел камень, выпущенный из рогатки.

После смотра строя и песни начинались «Веселые старты», где Аню мучили кроссом и заставляли ползать по полю в противогазе и швырять гранаты. Противогаза Аня боялась и не могла себя переселить, чтобы натянуть на голову это страшилище, а граната у нее падала слишком близко. Тогда ребята говорили, что на войне она в танк с фрицами не попадет, и сердились, что она подводит всю команду, Аня же мечтала, чтоб от нее все отстали. В свободное от пионерских обязанностей время Аня читала книги, которые брала в лагерной библиотеке, но выбор был скудный – или книги из школьной программы, или те, которые она уже прочитала. Кружок выжигания и танцы по вечерам ее тоже не интересовали, и она бесцельно слонялась по территории. Иногда днем Аня прохаживалась у ворот и смотрела, к кому приехали родители. Сама она никого не ждала, знала, что ни мать, ни бабка к ней не приедут, но домой очень хотелось, и она надеялась на чудо – вдруг мама приедет и заберет ее из этой пионерской тюрьмы. Но все надежды оказались напрасными – ни мать, ни бабка так ни разу и не приехали.

После лагеря Аню обычно отправляли в деревню, к бабушкиной родне, где ей очень нравилось, но там ее особо не жаловали. Ее скорее просто терпели, чтобы не ссориться с бабкой, которая имела право на какую-то малую часть старого деревенского дома, да и отправляла Аню не с пустыми руками, а всегда собирала с собой сумку городских гостинцев, где обязательно были сосиски, индийский чай, гречка и конфеты «Маска». В деревне Аня бегала с местными ребятами на пруд, где сидела в воде до одури, радуясь, что можно купаться сколько влезет, а не ждать, когда через положенные пять минут свистнет вожатая и загонит обратно на берег. Иногда они ходили в лес за грибами и земляникой, а вечером жгли костер и пекли картошку. По ночам лазили в чужие сады, чтобы нарвать яблок, но яблоки воровали скорее ради приключения, потому что свои девать было некуда. Тетя Настя, бабушкина двоюродная сестра, вместе со своим мужем дядей Васей рано утром уходили на работу, и Аня оставалась одна. Она снимала с большой подушки тюлевую накидку, набрасывала ее себе на плечи, украшала волосы цветами шиповника и ходила по участку, как заколдованная принцесса в ожидании принца, который расколдует ее своим поцелуем и увезет в трехкомнатную квартиру с полированной стенкой и японским магнитофоном. Но наступал август, и Аня возвращалась домой к матери.

Дома, когда мать с Генкой устраивали совсем уж непотребные собачьи свадьбы, Аня убегала ночевать к бабушке с дедом. Но когда она оставалась у них на вторую или даже третью ночь, то дед начинал ворчать, что ему надоели иждивенцы, и велел Ане уходить обратно к матери. Мать по-прежнему моталась с работы на работу, скандалила и дралась со своим Генкой и продолжала терять человеческий облик. Она была вся серая, опухшая, у нее болел желудок и вены на ногах, но бросить пить или Генку ей в голову не приходило. Аня видела, что мать сильно больна и практически безнадежна.

В десятом классе встал вопрос, куда пойти учиться, но сначала – в чем пойти на выпускной. Девчонки вовсю уже шили платья и покупали чулки, а к чулкам – шелковый пояс, чтобы было совсем как у взрослых. У Ани не было денег ни на платье, ни на чулки, а главное, она не хотела, чтобы на выпускной, куда приглашали всех родителей, пришла мать. Аня ее стыдилась и решила, чтобы не позориться, на выпускной не ходить совсем, а наврать, что заболела. А чтобы попрощаться со школой, достаточно будет и последнего звонка. Последний звонок получился очень трогательным, Аня стояла на последней школьной линейке в белом фартуке, белых гольфах и с накрученными на термобигуди локонами и себе очень нравилась. Первоклашки прочитали выпускникам напутственные стихи и подарили воздушные шары, кто-то из родителей фотографировал, и Ане очень хотелось свою фотографию, но она постеснялась попросить.

В июне, после экзаменов, Аня забрала в школьной канцелярии свой аттестат и отправилась в Москву, поступать в школу-магазин. Она хотела устроиться работать продавцом в универмаг, чтобы начать наконец-то зарабатывать свои собственные деньги и не зависеть от матери, тем более, что у той денег никогда не было. Аня уже понимала, что институт с ее троечным аттестатом ей не по зубам, да и поступить туда невозможно, потому что, как говорила бабка, туда принимали только блатных. Аню взяли в универмаг ученицей, и она начала потихоньку осваивать прилавок. Сначала ее поставили в отдел со шнурками и пуговицами, потом в женский трикотаж, а потом в парфюмерию. В парфюмерии Ане понравилось больше всего – товар красивый, пахнет хорошо, да и покупатели в основном приличные, хотя попадались и вредные. Аня скандалила с ними в меру, в рамках дозволенного, и жалоб не получала.

Подружилась с Ленкой из обувного отдела, с которой они вместе ходили обедать в столовую и вместе же вечером после работы шли к метро. С Ленкой Аня начала и курить. Ей нравилось, что в сумочке у нее лежит пачка «Столичных», и когда она вместе со всеми выходила в перерыве на задний двор и пускала длинную струю синего дыма, то сразу казалась себе взрослой и самостоятельной, а не сопливой ученицей со стипендией сорок пять рублей. Правда, бабка всю жизнь говорила Ане, что курят только одни шалавы, но бабка и краситься не разрешала, и короткую юбку носить, и все твердила, что замуж надо выходить честно. Аня бабку не слушала, уже с седьмого класса она лазила в материну косметичку, а когда однажды выпросила у матери с получки три рубля, то купила себе тушь в коробочке и тональный крем «Балет». Кремом Аня осталась очень довольна: лицо стало коричневым, как будто Аня только что приехала из Сочи. Но когда к ним зашла бабка и увидела «загорелое» внучкино лицо, то крем тут же выкинула, а потом схватила грязное кухонное полотенце и начала им возить по Аниному лицу. Аня вырывалась, но бабка назвала ее шлюхой и, крепко схватив за волосы, продолжила приводить внучку в надлежащий вид. Аня почувствовала, что над ней как будто надругались, и бабку свою в тот момент возненавидела. А когда она уже устроилась на работу и стала сама распоряжаться своей жизнью и деньгами, то заявила бабке, что она видала ее в гробу и попросила не лезть в ее жизнь. Бабка назвала внучку падалью и пожелала ей спиться под забором – на том они и расстались. И теперь, когда Аня прикуривала сигарету, то говорила себе, что, между прочим, Надя из «Иронии судьбы» или Людмила Прокофьевна из «Служебного романа» курили тоже, а уж про них никак нельзя было сказать, что они шалавы. Надя была учительницей, а Людмила Прокофьевна так и вообще – директором большого статистического учреждения. Иногда с Аней заигрывали покупатели, и она особенно внимательно присматривалась к молодым людям, которые покупали полосатую зубную пасту «Сигнал» или французский одеколон «Ожен», пахнущий по-новогоднему мандаринами.

Однажды один такой Вадик встретил ее вечером после работы и предложил проводить. Аня согласилась, и они побрели к метро. Вадик рассказал, что ему восемнадцать лет, что раньше он учился в каком-то техникуме, но бросил и сейчас пока в раздумьях, как быть дальше. А в армию он не пойдет точно и будет «косить». Вадик проводил Аню до «Комсомольской», где она с ним попрощалась и обещала ему позвонить, у нее самой телефона дома не было. В электричке раздумывала, что же с ним не так. Вроде и симпатичный, и стрижка модная, одет хорошо – джинсы, финская куртка – но какой-то неуверенный, занудный, даже любопытно, почему так. Позвонила ему в субботу, и Вадик предложил сходить в кино. Перед началом сеанса все было то же самое, Вадик нудил, рассказывал какую-то скучную историю про то, как ездил в прошлом году от техникума в колхоз на картошку, и Аня даже поймала себя на мысли, что хочет поскорее пройти в зал. Те юноши, которые действительно заслуживали внимания, ей, к сожалению, не попадались. Они обитали в Плехановском или Медицинском, ходили в модные кафе в центре и простыми продавщицами не интересовались. Да и в магазин к Ане они тоже не ходили, одеколон им привозили из-за границы отцы.

Аня за неимением лучшего продолжала встречаться с Вадиком, и однажды он пригласил ее к себе домой. Аня окинула взглядом приличную двухкомнатную квартиру с бронзовой люстрой и арабским гарнитуром и решила, что это ей вполне подходит. Повсюду висели картины, в основном городские пейзажи, в комнате Вадика стояли магнитофон Sony и аквариум с рыбками, а в коридоре, на тумбочке, лежал ворох дорогой французской косметики. Аня повертела в руках флакон духов «Черная магия» и поинтересовалась у Вадика, кто его родители. Духи «Черная магия» стоили восемьдесят рублей, уж в этом Аня разбиралась. Сама она, будучи уже младшим продавцом, получала сто, иногда сто десять рублей в месяц, и такие духи позволить себе не могла. Отец Вадика, как выяснилось, уже давно жил в другой семье, а мать была художницей, хорошо зарабатывала, вращалась в каких-то своих богемных кругах и все время пропадала в гостях или в мастерской. Сыном она интересовалась мало, но давала ему деньги, доставала дорогие шмотки, а сейчас вовсю хлопотала, чтобы решить проблему с военкоматом. Вадик нигде не учился и не работал, отсрочки не имел, и ему уже маячила армия.

Дома у Ани становилось совсем невыносимо – мать с Генкой подъедали ее продукты, изводили дорогой югославский шампунь, а однажды сперли и продали кому-то новый мохеровый свитер, который Аня достала в своем универмаге. Она стала чаще бывать у Вадика, а потом даже начала оставаться у него ночевать и потихоньку ему отдаваться. Никакой влюбленности Аня к нему не испытывала, ничего у нее не дрожало, сердце не замирало, а только все время было больно. Мать Вадика все так же пропадала по гостям, а если и бывала дома, то к ним не лезла и на Анины ночевки смотрела сквозь пальцы. Кажется, она даже была рада, что у сына наконец-то появилась девушка, потому что до Ани у него не было никого, и она даже начала опасаться, все ли с ним в порядке. С ним в общем-то было все в порядке, но был он скучный, вялый, и только добротная нарядная двухкомнатная квартира в Москве примиряла с ним Аню. Она мечтала уйти из дома.