Ночи нет конца. Остров Медвежий

– И стали ждать?

– Пришлось, – словно совершив акт гражданского мужества, произнес Герцог. – Если бы я приоткрыл дверь, меня бы заметили.

– Итак, эти двое вас не заметили и ушли. Что было потом?

– Оказалось, они очистили всю сковороду, – с огорчением отозвался Сесил.

– Ваше счастье.

– Счастье?

– Это были Моксен и Скотт, стюарды. Не так ли?

– Как вы догадались?

– Они спасли вам жизнь, Герцог.

– Как это?

– Съев вместо вас жаркое. И вот результат: вы живы, они оба мертвы.

Аллену и маленькой Мэри, видно, надоело бодрствовать; салон был пуст.

До встречи с Хэггерти у меня оставалось пять минут. Надо успеть собраться с мыслями. Но тут я понял, что у меня нет и пяти минут: я услышал, как кто-то спускается по трапу. Делая неимоверные усилия, чтобы не упасть, Мэри Стюарт села, вернее, плюхнулась в кресло напротив меня. Миловидное лицо ее было изможденным, серого оттенка. У меня не было досады на нее за то, что своим появлением она нарушила ход моих мыслей: по отношению к этой латышской девушке я не мог испытывать даже отдаленно враждебного чувства. Кроме того, она наверняка хотела поговорить со мной; она пришла за помощью, поддержкой, пониманием – шаг непростой для такой гордой, независимой особы.

– Нездоровится? – спросил я невпопад, но докторам невоспитанность сходит с рук. Мэри кивнула, сжав кулаки так, что побелели суставы. – А я думал, вы хорошо переносите качку, – произнес я, слегка коснувшись ее рукава.

– Дело не в качке.

– Мэри, почему бы вам не прилечь и не попытаться уснуть?

– Вот как! Отравлены еще два человека, а вы предлагаете идти спать и видеть приятные сны? – Я ничего не ответил, и девушка продолжила довольно неприязненным тоном:

– Ведь вы не из тех, кто умеет сообщать дурные вести как подобает.

– Профессиональная черствость. Но вы пришли не за тем, чтобы упрекнуть меня в бесцеремонности. Что случилось, дорогая Мэри?

– Почему вы называете меня «дорогая»?

– Вас это обижает?

– Вовсе нет. Когда это произносите вы. – В устах любой другой женщины слова эти прозвучали бы кокетством, тут же была констатация факта, не больше.

– Так в чем же дело? – спросил я с умным видом. – Рассказывайте.

– Мне страшно, – призналась она.

Ей и в самом деле было страшно. Девушка была измучена, издергана: ей довелось ухаживать за четырьмя почти безнадежными больными, и еще трое из тех, кого она знала, погибли. В довершение всего – этот арктический шторм.

Тут и самое бесстрашное сердце дрогнет.

– На судне творится что-то неладное и очень жуткое, доктор Марлоу.

– Неладное и жуткое? – отозвался я, делая вид, что не понимаю ее.

– Не надо считать меня такой наивной, доктор, – произнесла она озабоченно. – Зачем смеяться над глупой женщиной?

– Я не хотел вас обидеть, – сказал я дипломатично. – Я слишком вас люблю.

– Неужели? – слабо улыбнулась она не то иронично, не то польщенная комплиментом. – Разве вы не находите странной атмосферу, которая нас окружает?

Понимая, что ничем не рискую, я признался:

– Лучше родиться глухим и слепым, лишь бы не видеть всего этого…

Мелкая зависть, ложь под маской искренности, улыбки с ножом за пазухой… И эта очаровательная грызня между людьми первой и второй категории…

Разумеется, все это я разглядел. Надо быть бесчувственным истуканом, чтобы не видеть происходящего. Но на девяносто процентов я объясняю это сволочными отношениями, существующими в мире кино. Кого тут только нет – пустозвоны, мошенники, лгуны, шарлатаны, подхалимы и лицемеры, съехавшиеся со всего света. Мир кино напоминает мне лупу, под которой увеличиваются все нежелательные свойства и уменьшаются положительные черты людей, каковыми, полагаю, они все же обладают.

– Вы о нас не слишком высокого мнения. Неужели мы все такие уж плохие?

– произнесла Мэри, нимало не обидевшись на мои слова.

– Не все. Вы – нет. То же самое скажу о маленькой Мэри и Аллене. Но, возможно, только потому, что вы слишком молоды и новички в кинематографе, вы не успели воспринять его традиции. Я уверен, что Чарльз Конрад тоже относится к числу положительных героев.

Конец ознакомительного фрагмента.