Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

Внезапный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Вошел тот самый маленький мальчик, который накануне выносил пустые кувшины из пасторского дома. Он долго осматривался, прежде чем заметил меня.

– Добрый вечер, – сказал он. – Вот, барышня просила передать вам это.

Он подал мне записку. Я вскочил с дивана и стал читать:

«Вы сердитесь на меня, а я не знаю за что. Бедняжка Бибиш! Я должна поговорить с вами – желательно прямо сегодня. Я приглашена к барону на обед. Ждите меня в одиннадцать часов у ворот парка. Ждите непременно. Уйти раньше я не смогу».

Слово «непременно» было перечеркнуто и вместо него написано «пожалуйста».

Резкий северный ветер швырял мне в лицо колючий снег. Я изрядно замерз, но продолжал ждать. После того как я простоял у ворот парка четверть часа, пробило одиннадцать часов. Наконец в парке послышался какой-то шум, под чьими-то шагами заскрипел снег, и ворота открылись.

– Кто это там стоит? – раздался голос, и по моему лицу скользнул лучик карманного фонарика.

– А, это вы, доктор! Ночные прогулки в это время года? – спросил барон фон Малхин.

Подле него из темноты вырисовывалась фигура Бибиш – несчастной и смущенной Бибиш. Она посмотрела на меня, как ребенок, опасающийся побоев. «Он настоял на том, чтобы проводить меня, и я ничего не могла поделать», – прочел я в ее глазах.

– Пойдемте, доктор, проводим это милое дитя до дому, – сказал барон.

Я ничуть не злился. Я был счастлив, что вижу Бибиш и что между нами все опять по-прежнему. Она сейчас же заметила это и просунула свою руку под мою.

– Вы, однако, умеете быть несносным, – произнесла она тихо, но очень решительным тоном.

По дороге к пасторскому дому барон без умолку болтал в своей обычной манере.

– Я должен поблагодарить вас, доктор, – сказал он, – за то, что вы помогли мне осуществить мой маленький опыт.

Мною овладело неприятное чувство. Он благодарил меня, хотя я не сдержал своего обещания и, хуже того, обманул его. Может быть, мне следовало тут же сказать ему всю правду, но я подумал, что разумнее будет промолчать.

– Мой пациент был у вас? – осведомился я.

– Да, он с головой засыпал меня библейскими цитатами из Книги Иова и Послания к коринфянам. Он каялся в том, что украл у меня из лесу несколько вязанок дров, а в рождественский сочельник подстрелил козла.

– Вы будете возбуждать против него обвинение?

– За кого вы меня принимаете, доктор? Я ведь не чудовище какое-нибудь! Все произошло приблизительно так, как я и рассчитывал. Он пришел и стал каяться. Я был не совсем убежден, что опыт удастся применительно к отдельной личности. Но он вполне удался.

Мы добрались до пасторского дома. Бибиш стояла, устало прислонившись к дверям, и, судя по всему, боролась со сном.

– Вы устали? – спросил барон.

– Очень, – пожаловалась Бибиш. – Чуть было не уснула на ходу. Я не так привыкла к крепким винам, как… Она запнулась на мгновение, но затем продолжала:

– …как младший из ваших гостей. Барон улыбнулся.

– Вы можете безбоязненно говорить о том, кого вы у меня встретили. Один из моих гостей был прежде губернатором отдаленной английской колонии. Сейчас он является частным лицом и стоит во главе английского легитимистского движения [47] . А вот второй… Эта молодая дама, что стоит тут перед нами и прикрывает рукой рот, чтобы мы не заметили, как она зевает, – так вот, эта молодая дама ужинала сегодня с английским королем.

47

Легитимисты – приверженцы свергнутых династий какого-либо государства; во Франции второй половины XIX в. отстаивали права на престол свергнутой во время июльской революции 1830 года династии Бурбонов, в Англии – права династии Тюдоров, последней представительницей которой была Елизавета I (ум. в 1603 г.).

– С английским королем?! – изумленно переспросил я и посмотрел на Бибиш.

– Да, с Ричардом XI, – сказала она. – Извините меня, я едва держусь на ногах от усталости. Спокойной ночи!

– Но ведь английского короля зовут вовсе не Ричард XI, – сказал я.

– Я имею в виду Ричарда XI из дома Тюдоров, – пояснил барон. – В настоящее время он служит учителем рисования в одной из суссекских женских школ. В глазах английских легитимистов он является законным королем.

Глава 12

То обстоятельство, что на пути из дома лесничего в деревню я встретился на опушке соснового леса с бароном, не могло быть простой случайностью. Было недалеко до полудня; барон охотился и даже успел подстрелить ястреба и двух куропаток, но у меня создалось совершенно определенное впечатление, что он намеренно поджидал меня неподалеку от того места, где дорога выходит из лесу. Теперь я знаю, чего ему хотелось: по мере того, как его опыты подходили к концу, он ощущал все большую потребность высказаться. Бывает такое душевное состояние, когда человек, до того обрекший себя на молчание, вынужден заговорить для сохранения своего душевного равновесия. То же случилось и с бароном.

На протяжении целого года он делил свою тайну с Бибиш. Кое о чем он, может быть, говорил и с пастором. Скорее всего пастор его разочаровал. Барон встретил у этого старого человека молчаливое сопротивление, которое был не в состоянии преодолеть. Он искал нового человека, свежего слушателя, которому мог бы во всю широту развернуть свои необычайные планы и помыслы. Ко мне, сыну своего покойного друга, он с первого же дня испытывал доверие.

Я вышел из лесу, и надо мной необъятным куполом раскинулось ясное, голубое небо. Ледяные сосульки на сучьях сосен искрились в свете бледного солнца. Из деревни, красная четырехугольная колокольня которой едва виднелась на горизонте, доносился собачий лай.

Барон увидал меня и направился навстречу по полузамерзшему болоту.

– Доброе утро, доктор, – поприветствовал он. – Не ходите дальше, не то завязнете по колено в снегу. Давайте я проведу вас другим путем.

Сначала он заговорил о своих уехавших накануне гостях, которых мне удалось увидеть лишь мельком, затем перешел на охоту. Некоторое время речь только и шла что о различных породах собак, козлах да шотландских болотных курочках. Сейчас я не могу толкам припомнить, каким образом беседа свернула на политические темы.

Барон фон Малхин признался, что является монархистом и ярым приверженцем легитимистской идеи, которую определил как подчинение высшей воле.

Провидение, пояснял он, с гораздо большей определенностью сказывается в наследственности, чем в воле народа, если таковая вообще существует. Наличие народной воли представляется ему сомнительным и требующим доказательств. Монархия же, по его мнению, не нуждается ни в каком социологическом оправдании – и это касается как прошлого, так и будущего. Не существует какой-то определенной исторической эпохи для естественного установления монархии, нельзя также сказать, что монархия является лучшей формой правления. Просто это единственная законная форма. Вера в монархию является составной частью его религии.