Ночная тревога
Шрифт:
Ну и что? Стенькин жив. машина продана… Лом этот… «Семерка» вроде…
Откуда же тревога? Откуда?
Сопрыкин, подогнув под себя ноги и закутавшись в простыню, как йог, уселся на кровати, погрузившись в размышления над непонятными причинами колкого и тягостного, прицепившегося репьем чувства.
Светил в углу комнаты телевизор, который он забыл выключить, и мелькали на экране то дивы с длинными ногами, то мужественные парни, демонстрирующие искусство рукопашного боя… Безмятежно спала неподалеку женщина — блондинка, красивая.
«Одно и то же», — глядя на экран, подумал Сопрыкин с досадой и хлопнул кулаком по пульту.
Исчезло изображение рукопашного буйства. В темноту погрузились золоченые рамы, скрылись
Однако не отпускала неясная тревога.
И вновь ринулся Сопрыкин в прошлое, вновь воссоздавал его в тщете воспоминаний, но воссоздал немногое: развороченный капот, веселый вскрик Стенькина: «… ну, попали, Степа! Такси надо искать!» После— бессмысленную улыбку сотрудника ГАИ, голос из ниоткуда, из ночи: «И не царапины! Недаром говорят…»
Что недаром, что?!
И — вспомнил Сопрыкин! Молнией озарила мозг истина! Вот оно! Машина! Ведь кто-то из мальчиков сумел ее продать. Точно! И документ вручил на получение денег после комиссии! Тысяча там, две… где-то так, около того.
А вот получил ли? Нет, не вспомнить. Ай, не вспомнить! Жалость-то…
Сухость во рту почувствовал Сопрыкин. И, не зажигая света, отправился привычным путем, коридорные стены ощупывая неверной рукой, к холодильнику.
Чпок! — открылась в облачке углекислоты заветная, блистающая фальшивым золотом банка, и прохладой обдало страждущие губы.
И тут же снизошла на Сопрыкина безмятежность. Чувство блаженства физического очистило душу и от суеты нравственной. И ушла тревога, и смятение ушло. В тускнеющие осколки разлетелись кривые зеркала натужных воспоминаний о машине, об аварии, о документе, по которому что-то там когда-то и полагалось…
И зло подумал Сопрыкин о всколыхнувшей его среди ночи мысли, и о сне, растревоженном ерундой, подумал он с сожалением, ибо спокойный сон без сновидений — залог здоровья, а беспокойный — всегда в урон человеку. И невосполним урон этот никакими тысячами и ни в какой валюте.
Жалкая сущность маеты открылась потревоженному ею. И отверг он ее. И уснул сном мудрого. И спал как всегда — глубоко и отдохновенно. И проснулся тоже как всегда — задолго после полудня.
НУЖЕН СПЕЦИАЛИСТ!
— Алло? Отдел кадров? Ну-ка, начальника мне… Кто говорит? Семен Аполлинарьевич? Травкин на проводе. Слушай боевой, так сказать, приказ… Срочно. Кто из наших орлов кончил химический вуз? Чего говоришь? Дела надо посмотреть? Посмотри. А? Как это — час? Никаких часов! Стоит работа, понял? Нужен специалист… Ни минуты! Чего? Ну ладно, пять минут. Трубку не вешаю… Всех, всех мобилизуй! Жду, жду… Пада-бада-ба, пада-бада-ба… Чего? Нашел? Молодец! Объявляю благодарность! Аверьянов, говцришь? Юрий Владиславович? Чего отчество такое трудное? Должен знать! Кадры — твой вопрос! Старший инженер он? Ага… А по какому номеру сидит? Два-сорок-один? Тэк-с. Он точно химик? Ага. Ну, пока.
— Алло! Аверьянова, будьте добр… Как нет? Разгар, можно сказать, рабочего дня, а его нет! Где он?! На заводе? На испытаниях? Кто направил? Я направил? Ага… А какой завод? Механический? Та-ак. Ну, будьте.
— Гараж? Гараж, говорю? Травкин… Срочно пошлите машину на завод! За инженером Аверьяновым. Как — нет машины? Почему нет машины? Безобразие какое… Безответственность! Что значит, все на линии? Объявляю вам… Что? Автобус? Автобус не трогайте. Хотя, впрочем… Черт, голова разваливается от вашей неорганизованности! Ладно, гоните автобус! Через десять минут, чтоб… Никаких трех
часов! Мне нужен специалист! Да, да, да! Все!— Аверьянов? Юрий В… В… Садись, Аверьянов. Химик, значит? Тэк-с. Ты чего неровно дышишь? Что? Автобус сломался? Бежал? Бывает, Аверьянов. У всех муки, у всех одышка. У меня — химическая проблема. Помогай, Аверьянов. У меня, понимаешь, пресс-папье раскололось. Каким его клеем склеивать, а? Эпоксидным? Так и думал! Склеишь? Ну, спасибо, Аверьянов. А то нынче такие орехи пошли, их паровым молотом не размолотишь!
ЗАБЫТЫЙ НОМЕР
Утятин вернулся с работы рано. Жены еще не было. До ее прихода, по идее, оставался час. Следовательно, час оставался и до ужина. Про смотрев телепрограмму. Утятин убедился, что час также оставался до начала первой серии детективного фильма.
Как скоротать этот час, Утятин между тем не знал. Взяв лежащую возле телефона записную книжку, он раскрыл ее, и тотчас в глаза ему бросилась фамилия: Огуреев.
Утятин задумался. Петр Петрович Огуреев числился в разряде его близких друзей, тех, с кем он был знаком еще со школьной скамьи. Позднее они учились в техникуме, затем долгое время работали в одном и том же жэке… Год назад Петр Петрович переменил место службы и с тех пор как в воду канул. Не звонил, не посылал поздравительных открыток, словом, исчез человек, и все. Утятин и раньше задумывался над этой внезапной пропажей приятеля, но как-то мельком, вскользь, ибо для основательных раздумий по этому поводу не было у Утятина времени. Но тут Утятина, что называется, достало. И пришел он к решению: позвонить!
— Да? — раздался в трубке знакомый голос Петра Петровича.
— Огурец? — спросил Утятин радостно. — Эй, Огурец, ты, что ль?
— Я, — недоуменно ответила трубка.
— А это — Утятин, Утятин это!..
— Здравствуй, Утятин, — пасмурно сказала трубка.
— А я узнать, как живешь, почему не звонишь, куда пропал, — продолжал Утятин с душевным подъемом.
— Почему не звоню? — переспросил Петр Петрович сухо. — И как у тебя, Утятин, совести хватает на такие вопросы?
— Да ты чего? — обомлел Утятин. — Эй, Огурец, это ж я…
— В том и дело, что ты, — прозвучало в трубке.
— Да в чем, в чем дело-то?!
— А в том, что подлец ты, Утятин, — сказал Петр Петрович, и в голосе его прозвучал гнев. — Как, получил новую квартиру?
— Получил, — сказал Утятин растерянно.
— А как ты ее получил, не помнишь?
— Как… Как сотрудник жэка… Написал заявление…
— Но сначала ты написал анонимку! — сказал Петр Петрович. — На меня! На того, кто был в очереди перед тобой! И я видел твою бумажку! А почерк твой… он мне еще со школы знаком, ни с каким не спутаю… как индюк лапой.
— Ошибка какая-то… — сказал Утятин, вспотев от стыда.
— Эх, Утятин, — сказал Петр Петрович с горечью, — Даже сейчас лжешь… Ну, уж коли позвонил мне, так слушай до конца. Благодаря твоей кляузе от меня ушла жена. Полгода я лежал в больнице с нервным расстройством… И если бы не наша прежняя дружба, я бы тебя вывел на чистую воду! Но это был удар от друга, понимаешь? И я промолчал. Я думал… Хотя что с тобой говорить, Утятин! Прощай! — И Петр Петрович положил трубку.
Некоторое время Утятин сидел как оглушенный. Затем выключил свет, лег на кушетку и погрузился в раздумье. О многом думал Утятин, лежа в темноте. И об этой своей раскрытой подлости, и о многих нераскрытых, и о том, как он опустился, и сколько хороших людей отвернулись от него из-за его жадности, нечестности… Раскаяние и стыд терзали грешную душу Утятина.