Ночное путешествие

После ухода Тута время стало тянуться, стрелки часов словно замерли. Мы полтора часа слушали радио, и Уортон визгливо хохотал над Фредом Алленом в передаче "Аллея Аллена", хотя я очень сомневаюсь, что он понимал многие шутки. Джон Коффи сидел на краю койки, сложив руки и не сводя глаз с сидящих за столом дежурного. Так иногда люди ожидают, когда объявят нужный автобус на автостанции.

Перси вышел из помещения склада примерно без четверти одиннадцать и вручил мне рапорт, густо написанный карандашом. Клочья ластика тут и там лежали на листе. Он увидел, как я провел по ним пальцем и торопливо сказал:

– Это только черновик. Я потом перепишу. Как ты думаешь, сойдет?

Я думал, что это самое наглое очковтирательство из всех, какие я только читал. Но сказал, что все нормально, и он, удовлетворенный, удалился.

Дин и Харри играли в карты, при этом чересчур громко разговаривали и слишком часто спорили из-за счета, каждые пять секунд поглядывая на медленно ползущие стрелки часов. Кажется, в одной из партий в ту ночь они сыграли три кона вместо двух. В воздухе было слишком много напряжения, мне даже казалось, что его можно лепить, как глину, и не чувствовали этого лишь два человека: Перси и Буйный Билл.

Когда часы показали без десяти двенадцать, я уже больше не мог ждать, и слегка кивнул Дину. Он пошел в мой кабинет с бутылкой "колы", купленной у Тута, и через пару минут вернулся. "Кола" была налита в жестяную чашку, которую заключенный не мог разбить, а потом порезаться.

Я взял чашку и огляделся. Харри, Дин и Брут наблюдали за мной. Смотрел на меня и Джон Коффи. А Перси нет. Перси вернулся в склад, где именно в эту ночь ему было легче. Я принюхался к содержимому чашки и не почувствовал ничего друго-го, кроме запаха "Колы RS", в те годы приятно пахнувшей корицей.

Я понес ее к камере Уортона. Крошка Билли лежал на койке. Он не мастурбировал, хотя его шорты здорово оттопыривались, и он периодически пощипывал это место, как искусный контрабасист самую толстую струну.

– Крошка, - позвал я.

– Не трогай меня, - отозвался он.

– Ладно, - согласился я.
– Я принес тебе "колы", чтобы ты вел себя как человек всю ночь, ведь уже скоро и твой черед, но, если не хочешь, я выпью ее сам.

Я сделал вид, что пью, подняв жестяную кружку (смятую по бокам многими сердитыми ударами о многие прутья решеток) к губам. Уортон соскочил с койки в мгновение ока, что меня не удивило. Этот трюк был не очень рискованным, большинство заклю-ченных - убийцы, насильники, приговоренные к Олд Спарки, - сходят с ума по сладостям, и этот не был исключением.

– А ну-ка, дай сюда, дурак.
– Уортон произнес это таким тоном, словно он был кучером, а я простым крестьянином.
– Отдай это Крошке.

Я держал кружку недалеко от прутьев решетки, позволяя ему дотянуться. Если сделать наоборот - может случиться катастрофа, это скажет любой охранник, прослуживший в тюрьме достаточно долго. О та-ких вещах мы всегда думали, иногда просто маши-нально: так же, как знали, что нельзя позволять заключенным называть нас по именам и что быстрый звон ключей означает тревогу на блоке, потому что это звук бегущего охранника, а охранники в тюрьме не бегают никогда, разве что в случае тревоги на этапе. Людям типа Перси Уэтмора этих премудростей не постичь.

Сегодня, однако, Уортон скорее всего собирался вести себя смирно. Он схватил жестяную кружку, вылакал "колу" в три длинных глотка, а потом звучно отрыгнул.

– Отлично, - сказал он.

Я протянул руку:

– Кружку.

Он подержал ее секунду, дразня глазами.

– Думаешь, возьму себе? Я пожал плечами.

– Мы придем и отберем. Ты отправишься в маленькую комнату. И это будет твоя последняя "кола". Если только ее не подают в аду, вот и все.

Его улыбка погасла.

– Не люблю шуток насчет ада, козел.
– Он швырнул кружку через решетку.

– Вот вам. Забирайте.

Я поднял кружку. За моей спиной Перси сказал:

– Какого черта ты вдруг решил дать этому идиоту содовой?

"Потому что там столько зелья из лазарета, что хватит, чтобы проспать двое суток и ничего не почувствовать", - подумал я.

– У Пола, - заметил Брут, - запас милосердия не ограничен, и оно падает, словно дождь с райских небес.

– Чего?
– спросил Перси, нахмуриваясь.

– Я говорю, у него доброе сердце. Всегда было, таким и останется. Не хочешь сыграть в "безумные восьмерки", Перси?

Перси фыркнул:

– Только не в "Пьяницу" и не в "Ведьму", это самые глупые игры в мире.

– Поэтому я думал, что тебе будет интересно сыграть в несколько рук, - сладко улыбнулся Брут.

– Умные все какие, - сказал Перси и шмыгнул в мой офис. Мне не очень нравилось, что эта мелкая крыса сидит за моим столом, но я промолчал.

Время тянулось медленно. Двенадцать двадцать, двенадцать тридцать. В двенадцать сорок Джон Коффи поднялся с койки и стал у двери камеры, держась руками за прутья решетки. Мы с Брутом прошли до камеры Уортона и заглянули в нее. Он лежал на койке, улыбаясь в потолок. Глаза его были открыты, но напоминали стеклянные шарики. Одна рука лежала на груди, вторая свесилась с койки, пальцы касались пола.

– Боже, - проговорил Брут, - от Крошки Билли до Вилли Плаксы всего за один час. Интересно, сколько таблеток морфина Дин положил в этот тоник?

– Достаточно.
– Мой голос слегка задрожал. Брут этого мог и не заметить, но я услышал.
– Пошли.

– Ты не хочешь подождать, пока этот красавчик отключится?

– Он уже отключился, Брути. Он просто слишком под кайфом, чтобы закрыть глаза.

– Ты начальник, тебе виднее.
– Он оглянулся, ища Харри, но Харри был уже рядом. Дин сидел прямо за столом дежурного, перетасовывая колоду карт так сильно и быстро, что было странно, что они не загораются, при каждом перехвате колоды бросая взгляд налево, на мой кабинет. Следя за Перси.

– Уже пора?
– спросил Харри. Его длинное лошадиное лицо казалось очень бледным над синей форменной блузой, но вид у него был решительный.

– Да. Если мы хотим успеть, то пора. Харри перекрестился и поцеловал большой палец. Потом отправился в смирительную комнату, открыл ее и вернулся со смирительной рубашкой. Он подал ее Бруту. Мы втроем прошли по Зеленой Миле. Коффи у двери своей камеры проводил нас взглядом и не сказал ни слова. Когда мы дошли до стола дежурного, Брут спрятал рубашку за спину, что при его комплекции было довольно легко.

– Повезло, - сказал Дин. Он был так же бледен, как и Харри, но и столь же решителен.

Перси сидел за моим столом, именно так, на моем стуле, и хмурился над книгой, которую таскал повсюду с собой последние несколько ночей: не "Арго" или "Для мужчин", а "Уход за душевнобольными в лечебницах". Но по его виновато-встревоженному взгляду, брошенному на нас, можно было подумать, что это "Последние дни Содома и Гоморры".

– Чего еще?
– спросил он, быстро захлопывая книгу.
– Что вам нужно?