Ночной дозор

– Эскимосы! – Хелен представила меховые шапки и широкие дружелюбные лица; картинка весьма понравилась.

– Так он заявил. Вроде это как-то связано с наклоном земного шара, дескать, всеми этими бомбежками мы расшатали ось. Убедительно, если вдуматься. Говорит, так нам и надо.

– Да ну, газетчики всегда чего-нибудь понапишут. Помнишь, в начале войны один говорил, мол, это нам кара за то, что позволили королю отречься.

– Помню, – сказала Вив. – Но тогда это довольно жестоко по отношению к французам, норвежцам и прочим. В смысле, не их же король-то.

Она глянула вниз. Дверь постижерной мастерской открылась, и во двор вышел мужчина, держа под мышкой корзину, доверху набитую темными обрезками – вероятно, волос и мантюра. Девушки наблюдали, как он прошел к мусорному баку, поднял крышку и опорожнил корзину. Потом вытер руки и пошел обратно. Наверх не взглянул. Когда дверь за ним закрылась, Вив скорчила рожицу.

Хелен все еще думала о войне. Она куснула сэндвич и сказала;

– Разве не странно, что все говорят о войне, будто о чем-то ужасно давнем? Точно все было сто лет назад. Словно мы втихаря сговорились: «Ради бога, не будем это поминать». Когда же так случилось?

Вив пожала плечами.

– Наверное, мы устали. Хочется все забыть.

– Пожалуй. Но я никогда не думала, что забудется так быстро. Когда шла война... Других тем не было, правда? Лишь о ней и говорили. Единственное, что имело значение. Мы старались придать смысл и другому, но всегда, всегда возвращались к войне.

– Представь, а если она опять началась?..

– Господи! Вот ужас-то! Тогда наша контора закроется. Ты бы вернулась на прежнюю работу?

Вив задумалась. В войну она работала в министерстве продовольствия, неподалеку отсюда, на Портмен-Сквер.

– Не знаю, – сказала она. – Может быть. Казалось, делаешь что-то важное. Мне это нравилось. Хотя всего-то печатала на машинке... У меня была хорошая подруга, ее звали Бетти, ужасно потешная. В конце войны она вышла за австралийца, и он увез ее к себе. Сейчас я ей завидую. Если б вправду все началось заново, я бы, наверное, пошла в армию. Хорошо бы уехать куда-нибудь далеко. – Вив погрустнела. – А ты? Вернулась бы на старую работу?

– Наверное, да, хотя была очень рада ее бросить. Работа странная, чем-то похожа на нынешнюю – несчастные люди ждут невозможного. Изо всех сил стараешься помочь, но потом устаешь, да и своих забот хватает. Только вряд ли бы я осталась в Лондоне. Начнись война, его сровняют с землей, правда? Хотя теперь уже любое место сровняют. Как в прошлый раз не будет. Но тогда, даже в самые жуткие бомбежки, я не хотела уезжать... А ты? В Лондоне я прожила недолго, но чувствовала себя обязанной... сохранить ему верность, что ли? Не хотела предавать. Кажется безумием, да? Верность кирпичам, скрепленным раствором! Конечно, были еще знакомые. Их я тоже не хотела бросать в беде. Они оставались в городе, и я желала быть рядом.

– Знакомые вроде Джулии? – спросила Вив. – Вы уже тогда дружили? Она тоже осталась в Лондоне?

– Она была здесь, – кивнула Хелен. – Но познакомились мы только в конце войны. И потом вместе снимали крохотную квартирку на Макленбург-Сквер. Я так живо ее помню! Обстановка – с бору по сосенке. – Хелен прикрыла глаза, вспоминая вещи и запахи. – Окно заколочено досками. Все буквально разваливалось. Потолок трещал, когда верхний сосед вышагивал по комнате. – Она покачала головой и открыла глаза. – Эту квартиру помню отчетливее других, сама не знаю почему. Мы там прожили всего год или около того. Почти всю войну я... – Хелен отвернулась и взяла сэндвич. – Я жила в другом месте.

Не дождавшись продолжения, Вив сказала:

– А я жила в женском общежитии министерства. Это в конце Стрэнда.

– Правда? – удивилась Хелен. – Я не знала. Думала, ты жила дома, с отцом.

– Только по выходным. На неделе нас просили оставаться в общежитии, чтоб могли добраться на службу, если разбомбят железную дорогу. Куча девиц! Все вверх-вниз снуют по лестнице. Хватают твою помаду и чулки. Кто-то одалживается твоей блузкой или еще чем, но возвращает в черт-те каком виде – перекрашенным или без рукавов.

Вив рассмеялась. Она сдвинула ноги на одну перекладину выше, подтянула колени и, подоткнув платье, опустила подбородок на сведенные кулаки. Потом смех ее, как прежде, угас. «Опускается занавес», – подумала Хелен... Однако Вив сказала:

– Так забавно вспоминать. Всего-то пара лет прошла, но словно целая вечность, ты права. Тогда в чем-то было проще. Все было установлено, правда? Кто-то за тебя все решал, говорил, так будет лучше, и ты лишь подчинялась. Меня это раздражало. Я все мечтала, чтоб война поскорее кончилась, вот уж тогда, думала, понаделаю дел. Каких дел, я и сейчас не знаю. Не представляю, каких перемен я ждала. Надеялась, жизнь изменится, люди станут другими; глупо, правда? Ведь люди и жизнь не меняются. По-настоящему. Ты просто свыкаешься с тем, какие они есть.

Лицо ее стало беззащитным и печальным. Хелен коснулась ее руки и сказала:

– Что-то ты совсем загрустила.

Вив смутилась. Покраснела и засмеялась:

– Не обращай внимания. Просто в последнее время стало немного жалко себя.

– А в чем дело? Разве ты не счастлива?

– Счастлива? – Вив сморгнула. – Не знаю. А кто счастлив? В смысле, по-настоящему. Все только делают вид.

– Я тоже не знаю, – помолчав, сказала Хелен. – Нынче счастье такая хрупкая штука. Похоже, за ним надо побегать.

– Или получить по карточкам.

– Точно! – усмехнулась Хелен. – И вот ухватишь пайку, но знаешь, что скоро она кончится, и радоваться не можешь, а все только думаешь, как же ты будешь, когда выйдет вся. Или изводишь себя мыслями о тех, кто вообще остался без счастья, чтобы ты получила свою порцию.

От подобных раздумий у нее тоже упало настроение. Хелен принялась колупать волдыри краски, под которыми открывалось ржавое железо платформы. Потом тихо сказала:

– Может, газетные пророки все же правы: каждый получает по заслугам. Наверное, все мы профукали свое право на счастье, когда совершали дурные поступки и позволяли творить зло.

Она посмотрела на Вив. Еще никогда они не говорили так откровенно, и Хелен будто впервые поняла, как ей нравятся Вив и эти славные посиделки на ржавой платформе, когда можно просто поболтать. Вспомнилось кое-что еще. «Вы уже тогда дружили?» – легко спросила Вив, словно эта дружба – самая естественная вещь на свете и вполне нормально, что Хелен осталась в военном Лондоне из-за женщины...

Сердце забилось быстрее. Вдруг захотелось повериться. Ужасно захотелось! Вот бы сказать: «Слушай, Вив. Я люблю Джулию! Это чудо и вместе с тем мука. Иногда это делает меня ребенком. Иногда почти убивает! Приводит в отчаяние. Вселяет страх! Это нормально? У других так же? С тобой так бывало?»

Дыхание перехватило, будто воздух застрял в груди. Бешеные толчки сердца отдавались в висках и кончиках пальцев.

– Вив... – начала Хелен.

Но Вив отвернулась. Пощупав карманы кофты, она сказала:

– Черт! Сигареты забыла. До вечера не доживу, если сейчас не покурю. – Ухватившись за перила платформы, она стала подниматься, отчего все сооружение закачалось. – Подсадишь меня?

Хелен вскочила.

– Я схожу, мне ближе.

– Сходишь?

– Конечно. Минутное дело.

Раздышаться никак не удавалось. Хелен неловко перелезла через подоконник и грузно приземлилась рядом с унитазом. Время еще есть, думала она, успею сказать.