Ночной молочник

93

Киев. Улица Воровского. Квартира номер 17

Утро в этот день у Дарьи Ивановны получилось слишком раннее. Она и ночью-то почти не спала. Все казалось ей, что на кресле лицом к балконной двери по-прежнему сидит ее Эдик, и лунный свет, а луна этой ночью была полная и яркая, подкрашивает звонким серебром его седые виски. Проходила она несколько раз за ночь в ванную комнату через гостиную, между креслом и столом. И каждый раз только краем глаза на кресло косила.

Ясное дело, виной тому были назначенные на сегодняшнее утро похороны, которые как бы последнюю черту подводили в их с Эдиком отношениях, в тех отношениях, которые между ними уже после смерти Эдика сложились.

И в половину шестого утра, когда Дарья Ивановна поняла, что заснуть ей уже не удастся, а луна за окном исчезла, словно потухла, и удивительно тихо и темно стало, с ненавязчивым укором прозвучало в ее голове: «С любимыми не расставайтесь!» И прозвучало это его, Эдика, голосом.

«А я что?! – подумала, оправдываясь перед собой, Дарья Ивановна. – Я и не расставалась, пока можно было. Пока страшно было одной оставаться. А теперь не страшно. Он ведь здесь и сидел, в кресле, ожидая, пока я не научусь одна, без его помощи с жизнью справляться! А как научилась, так и ушел он. Во второй раз ушел, и уже навсегда!»

С половины шестого утра по всей квартире горел свет. Дверцы большого платяного шкафа были раскрыты настежь, на кровати десятки платьев, юбок и кофточек разложены. И не то чтобы Дарья Ивановна так богато жила, просто новые вещи покупала она регулярно, а старые никогда не донашивала до ветхости и хранила аккуратно.

Целый час у нее ушел, чтобы собрать себе траурного вида комплект из длинной, ниже колен, черной юбки и темносиней кофточки. Сапог черных у Дарья Ивановны не оказалось, но зато были темно-коричневые на толстом каблуке.

Окончательно определившись с одеждой на этот день, Дарья Ивановна душой успокоилась и присела на кухне с чашечкой крепкого кофе и стаканом кефира. О жизни задумалась. Вспомнила мужнину аптеку. Вздохнула с облегчением, радуясь, что аптека уже продана и ей больше дела до этой аптеки нет. О своих подругах Анне и Веронике подумала. Про визит с Вероникой к психиатру вспомнила. Самого психиатра, Петра Исаевича, припомнила с теплым чувством. Ей ведь послезавтра к нему на прием. Предвкушение будущего разговора с рыжим доктором вызвало на губах у Дарьи Ивановны улыбку.

Так, в мыслях и воспоминаниях, легких и неустойчивых, как табуретка на трех ножках, пролетело время, и за окном засерело, а потом и светать стало.

Около девяти позвонила Дарья Ивановна Анне и Веронике. В половину десятого сели они в заказанное такси и отправились на Байковое кладбище.

На въезде купили четыре букета цветов и несколько искусственных веночков. Там же Дарья Ивановна уточнила в администрации месторасположения двух смежных могилок.

– Гробокопатели уже там, ждут вас! – сказала ей приветливо полная дама с высокой прической. – Вы же на десять заказывали!

Таксист довез их почти до самых вырытых могил. Вышел из машины. С недоумением посмотрел по сторонам.

– А что ж это вы без музыки?! – спросил удивленно. – И людей не видно…

– У наших мужей был плохой слух, – сердито ответила за себя и Анну Дарья Ивановна. – Они просили, чтобы их тихо, без труб и барабана, закопали!

«Самоубийцы, что ли?» – подумал таксист и, забыв дать Дарье Ивановне сдачу, сел в машину и уехал.

Покойников привезли минут через десять. Четверо сотрудников Байкового кладбища в черных комбинезонах с энтузиазмом взялись за дело. Опустили на толстых веревках сначала гроб с Эдуардом, а потом и с Василием, в могилы. Дали трем странным женщинам по пригоршне холодной глинистой земли вниз, на крышку гроба, бросить, а потом уже вовсю замахали лопатами, стараясь как можно быстрее освободиться. Было у них нехорошее предчувствие, будто не выдаст им эта женщина в темно-синем пальто и в коричневых сапогах, выглядевшая тут старшей и по возрасту, и по иерархии, традиционных «чаевых», на которые к концу рабочего дня им обычно удавалось накрыть богатый стол с хорошей водкой и сырокопченой колбасой в своей комнатке, да и немало после этого для семьи в кармане оставалось. Однако их опасения оказались зряшными. Дарья Ивановна каждому по две сотни гривен сунула, так что уходили они медленно, пару раз благодарственно на старшую даму оглянувшись.

А трое подруг, постояв молча у могил, оставили на каждой по два букета цветов, веночки тоже поровну поделили и к могилкам приставили. После этого пошли они неспешно по аллее, ведущей к выходу. Шли долго и молча. И не видели, как за ними из-за памятников наблюдал поджарый серый кот. Проводил их кот до того места, где аллея вливалась в другую, более широкую кладбищенскую «улицу». После этого развернулся и побрел назад, то и дело останавливаясь и осматриваясь по сторонам.

94

Город Борисполь. Улица 9 Мая

Задремавшего в одежде на диване Диму разбудил телефонный звонок. Первым делом Дима время проверил – часы показывали половину пятого. Значит, дремал он часа два.

За окном светило солнышко, в открытую форточку радостный крик птиц залетал.

«Кто-то ведь должен был прийти? – задумался Дима. – А! Батюшка!»

Дима поднял телефонную трубку.

– Алло?

– Это отец Онуфрий. Я в маршрутке. Тут вашу улицу никто не знает!

– Попросите вас высадить у вагончика-пельменной. Вы сейчас где?

Дима услышал, как батюшка спросил у пассажиров про вагончик-пельменную.

– Я тут рядом. Сказали, что до пельменной пять минут ехать! – сказал он приятным, но утомленным баритоном.

– Вы внутрь зайдите, я через минут десять там буду! – попросил Дима.

Умывшись холодной водой, он почувствовал прилив энергии. А тут еще представилось ему, как он обо всем Вале потом расскажет, и она вместе с ним под руку в дом вернется. В дом, очищенный и от трупа, и от всякой нечистой силы.

Обходя лужи, Дима прошелся до начала своей улицы, свернул направо. Увидел вдалеке синий вагончик и ускорил шаг.

Внутри сидели несколько мужчин, но ни один из них не был в рясе. У одного, правда, была некороткая борода с легкой проседью. И лицо имело определенно правильное, доброе выражение. Однако замшевая коричневая куртка казалась изрядно поношенной, да и у брюк были оттянуты колени, словно этому человеку часто приходилось по долгу службы или по стилю жизни опускаться на корточки. Но Дима все-таки первым делом к нему подошел.

– Извините, вы отец Онуфрий?

– Ну да, – ответил бородатый. – К вам, однако, нелегко добираться…

– А я думал, вы в одежде будете…

Отец Онуфрий кивнул на саквояжик, стоявший на полу у его ног.

– Может, пятьдесят грамм перед началом? – спросил вежливо Дима, ощутив некоторую напряженность со стороны батюшки.

– Да, можно. Пятьдесят коньяка и кофе, – попросил тот.

Передав пожелания священника пельменщику, Дима глянул на настенные часы над полкой с бутылками и забеспокоился. Через час надо было забирать Валю с работы.