Ночной огонь

Она быстро вдохнула, когда его рука скользнула под сорочку и нежно сжала ее грудь.

— Если я поделюсь своими секретами, госпожа жена, несомненно, вы сможете облегчить мои муки.

Ариэль положила ладонь на его руку.

— Я не молоденькая девушка. Люк. Что-то неладно с твоей привычкой целоваться и дотрагиваться до женского тела. Расскажи о своем прошлом, и тогда я найду способ борьбы с твоим поведением, — предложила она задумчиво. — Все это крайне необычно. Люк ласкал мягкую плоть, трепещущую под пальцами. Воспоминания о Вилоу, впоследствии унесенные ветром, витали вокруг него.

— Я любил свою жену, — медленно произнес он.

— Чинукскую принцессу? — Ариэль позволила Люку крепче прижать себя.

Он нуждался в мягком, теплом теле, медленно осознал Люк. Избавиться от страха, безысходного одиночества, которые заполнили его жизнь после потери Вилоу. Недалеко завыл волк, и этот звук напомнил о прошлом. Теплая женщина в его объятиях рассеяла одиночество. Теперь Катрина навсегда осталась позади, он запер за ней дверь. Люк продолжал ласкать гладкую грудь Ариэль и медленно проговорил:

— Вилоу умерла при родах. Наш малыш не смог появиться на свет. Они умерли оба.

— Потеря ребенка или любимого человека никогда не забывается, — тихий, сострадательный голос Ариэль дрожал на ветру.

Люк глубоко вдохнул запах волос, рассыпавшихся по его груди, глядя в ночь. Он закрыл глаза; ожесточающая боль, воспоминания о смерти семьи наполнили душу. Люк внезапно понял, что его рука напряглась. На мгновение он неистово сжал Ариэль, содрогаясь от боли.

— Tсc, — прошептала она, поглаживая его грудь. — Тсс.

Люк боролся с воспоминаниями, которые он старался вычеркнуть из памяти, и с болью, изнуряющей разум. Он не хотел воскрешать ужасы былого, не желал позволить этой маленькой решительной женщине вернуть его в прошлое.

Он нахмурился, вдруг подумав, кто из них хищник, а кто добыча.

— Ты как мышка, разыскивающая спрятанный кусочек сыра, не так ли? — спросил он

мрачно. Люк проклинал вторжение в мирно почившее прошлое. — Ты развеешь мою боль прежде, чем сама успеешь получить наслаждение.

Ариэль приподнялась на локте, глядя на него сверху.

— Люк, во время болезни я часами сидела у твоей постели. Я знаю все…

— Да? — резко спросил он, сжимая в кулаках пряди ее волос. Жестокие эмоции едва не выплеснулись наружу. — Ты знаешь?

Как могла она знать боль при виде могилы матери, ее тела, растерзанного койотами? При виде… мертвых, измученных сестер, когда он расстался с живыми и счастливыми?

Как могла она понять вину, которая давила при каждом шаге и вздохе?

— Я знаю, что ты гордый человек. Что французская и испанская кровь течет в твоих венах, что честь семейного имени превыше всего. Я знаю, что ты глубоко любил жену и семью, что оплакиваешь их.

Люк был рассержен на этот нежный голос, витающий над ним. Его чувства были резкими, неистовыми.

— Ты позволишь мне взять твое мягкое тело, ангел? Ты унесешь эту боль, которая, ты думаешь, управляет мной? — потребовал он жестоко. — Знаешь ли ты, насколько безумно я хочу тебя? Быть внутри тебя?

…Только на время он хотел забыть… Ощущение себя в ней, жар ее тела уничтожит боль…

Ариэль побледнела. Луна осветила их.

— Это невозможно.

Немногие женщины отказывали, когда он просил. Мысль, что Ариэль проникла в его мозг, забрала во время болезни частицу души, а теперь сопротивляется наслаждению, которое они могли бы разделить, взбесила Люка. Но ему не нравилось злиться на женщину, не нравились грубые эмоции, которые он обычно легко сдерживал.

— Невозможно? Почему? Смущенная, она посмотрела в сторону.

— Я… Ты знаешь, я девственница в тридцать один год. Мое сердце принадлежит другому, Люк… И кроме того… ты слишком… слишком эмоциональный… очень горячий и ненасытный.

Чувства Люка смягчились, нежность вошла в его сердце. Что бы ни происходило раньше между Ариэль и Тадеусом, он не возбуждал ее. И не слышал страстных стеков, вырывавшихся из груди.

Она откашлялась, окутанная лунным светом и свежим ветром прерии. Ее волосы разметались по плечам, забились под платье, которое он расстегнул.

— И еще… ты немножко пугаешь меня. То относишься как распутник к уличной девке, то становишься нежным и веселым… А потом эта фривольная привычка целоваться.

Когда Ариэль вздохнула, ее грудь ткнулась в его плечо. Люк замер, смакуя ощущения мягкой тяжести и тонкого, интимного женского аромата. Дикое желание охватило его, потом внезапно успокоилось. По какой-то неведомой причине. Эта малышка очаровывала Люка, заставляя забыть о неистовом желании. Это высказывание удивило.

— Целоваться?

— Господи, за всю жизнь меня столько не обнимали и не целовали. Я в постоянном смущении. Это совсем на меня не похоже. Все дело во времени… не более чем во времени, считаешь ты. — Она нахмурилась, глядя на него. — Это семейная традиция целоваться и обниматься? Или только твоя привычка, вызванная какой-то темной внутренней силой? Мне нужно проанализировать причину такого разнообразия и количества поцелуев.

Люк осторожно приблизился, пробуя ее губы нежными, легкими поцелуями, на которые она отзывчиво реагировала.

— Видишь? — задыхаясь, спросила Ариэль. — Это как раз то, что я имею в виду. Поцелуи останавливают работу мысли. Странно…

Люк замер, завороженный экспериментами Ариэль. Новые, горячие, жгучие, кроткие поцелуи…

— Думаю… — нервно прошептала Ариэль, — теперь я бы хотела вернуться в лагерь.

11

На следующий вечер переселенцы разбили лагерь на горной гряде между двумя реками.

После долгих часов мучений у Салли в полночь родился ребенок. Свирепый ветер сотрясал палатку, когда новорожденная девочка пыталась войти в эту неведомую для нее жизнь.