Ночной поезд

– Входя в больницу, я видела, как вышел этот немецкий парень, – сказала она. – Наверное, вы ему все объяснили.

– Да, и еще рассказал о возможных последствиях. Похоже, он воспринял все очень правильно. Если учесть, на что он идет и какое наказание его подстерегает в гестапо, думаю, он все отлично понимает. Наверно, Ганс Кеплер сильный духом человек.

– Но вам он не нравится.

Шукальский удивленно посмотрел на свою ассистентку, пораженный тем, что она сделала столь точное наблюдение.

– Нет, не нравится. Разве это заметно?

Она кивнула.

– Я удивилась бы, если бы он вам понравился. После всего того, в чем он замешан, мне он тоже не нравится. Но мы должны помочь ему.

– Мария, не поймите меня превратно. Я помогаю не Кеплеру. Я помогаю полякам, которых он мог бы убить, вернувшись в Освенцим. Пошли, время делать обход.

Оба врача завершили привычные больничные обязанности к десяти часам и пошли в лабораторию, где Леман Брюкнер корпел над утренними лабораторными образцами. Он пожелал им обоим доброго утра обычным сухим, безразличным голосом и продолжал работать с реактивами и пробирками.

Доктор Душиньская изучила агаровую пластинку в инкубаторе и сразу убедилась, что плотные круглые и полукруглые колонии на краю пластинки являются бациллами протеуса.

Взяв у нее пластинку, Шукальский зажег бунзеновскую горелку на лабораторном столе. Затем он достал новую агаровую пластинку из холодильника и положил ее на стол рядом с горелкой. Взяв тонкую проволочку для размазывания и нагрев ее крохотный круглый кончик до желтого цвета, он дал ему остыть, понимая, что любые остаточные бактерии на палочке теперь уничтожены. После этого Шукальский открыл чашку Петри с бактериями и осторожно коснулся палочкой того места, которое, как им с Марией казалось, было покрыто бациллами протеуса. Затем он провел по новой агаровой пластинке иглой для посева микроорганизмов. Удовлетворенный результатом, он закрыл чашку Петри и поставил ее в инкубатор.

– Наверно, появился очень важный пациент, раз вы оба здесь выполняете лабораторную работу?

Они оба взглянули на Лемана Брюкнера.

– Никакого важного пациента нет, Брюкнер, – беспечно откликнулся Шукальский, вдруг осознав, как неосторожно они поступили. – Просто научное любопытство. – Он включил улыбку. – Вы же знаете, что врачи за народ.

Худое лицо Брюкнера осталось бесстрастным, и он продолжил работу.

Повернувшись к лаборанту спиной, чтобы тот не видел, чем она занята, доктор Душиньская размазала образец бактерий по центру предметного стекла и провела его сквозь пламя бунзеновской горелки, чтобы сгустить их. Пока она работала, Шукальский подошел к Брюкнеру, взглянул на то, что делает лаборант, и некоторое время беседовал с ним о больном, анализами которого занимался Брюкнер.

Мария поместила предметное стекло под микроскоп. Она взглянула через окуляр, отрегулировала сначала осветительное зеркало и, наконец, фокус. Когда микробы отчетливо возникли в поле зрения, на ее лице появились признаки волнения.

– Доктор Шукальский, – сказала она, едва сдерживая волнение, – пожалуйста, вы не посмотрите на это?

– Да, конечно.

Когда он заглянул в окуляр и увидел красные, слегка изогнутые, похожие на стержни организмы, у него дрогнуло сердце.

– Они явно похожи на то, что мы ожидали, – пробормотал он.

Оба врача некоторое время приводили в порядок место, где работали, затем поместили образцы в инкубатор, распрощались с Брюкнером и покинули лабораторию. Оба пришли в кабинет Шукальского и не промолвили ни слова, пока за ними не закрылась дверь.

Ян откашлялся и сказал:

– Боюсь, мое любопытство взяло верх над здравым смыслом. Отныне нам придется вести себя предельно осмотрительно.

Мария кивнула, и в комнате наступила тишина, пока оба раздумывали над достигнутыми результатами. Шукальский догадался, что семена, которые в его сознании заронил отец Вайда, прорастали всю ночь и теперь захватили весь его мозг. И, как бы он ни старался избавиться от фантастической идеи, она лишь еще больше цеплялась за его сознание: «Эпидемия тифа».

– Ян, – Мария отошла от окна и посмотрела ему прямо в глаза, – мне в голову пришла идея.

– Да?

– С Кеплером у нас может получиться. Возможно, вполне возможно, что у вас получится убедить нацистов в том, что он заболел тифом. А немцы таковы, что не захотят иметь с ним ничего общего, если действительно поверят в это. И у меня возникла мысль…

– Продолжайте.

– Она возникла сегодня рано утром, пока я шла в больницу. Я подумала, как легко можно спасти Кеплера. А затем я спросила себя: «Нельзя ли других спасти таким же образом?»

Шукальский не мог скрыть своего изумления.

– Других!

– Понимаю, это звучит фантастично, но что если привить других жителей Зофии и получить из Варшавы подтверждение положительных результатов? Мы вполне можем устроить целую эпидемию.

– Мария…

– Ян, конечно, это сумасшедшая мысль, и я все утро раздумывала, стоит ли вас беспокоить. Только подумайте. Если вакцина сработает на Кеплере, тогда она может помочь и другим.

– Ради бога, Мария, как раз об этом я и думаю со вчерашнего вечера!

Он в равной степени испытывал и облегчение, и волнение. Облегчение от того, что Мария решила рассказать об этом, и волнение от того, что эта невероятная идея, облаченная в слова, вдруг показалась пугающе вероятной.

– Почему бы вакцине не сработать? – продолжил доктор. – Если мы получим достаточное количество положительных результатов, сто или триста – столько, сколько нам нужно, – немцы сами объявят этот край пораженной инфекцией зоной. Мария, а разве это не может отпугнуть их? – Жуткая картина Освенцима вспыхнула в его воображении. – Мария, вы же знаете, как привередливы немцы, как они избалованы и более цивилизованы, чем мы, поляки. Как раса они не подвергались тифу столь часто, как мы, поэтому врожденный иммунитет у них слабее. Так что если они заражаются этой болезнью, то переносят ее тяжелее, да и смертность выше.

Пока он говорил, Мария невольно обнаружила в Шукальском сторону, которая ей до сих пор была неведома. Этот человек оказался эмоциональным, он легко загорелся, воображая будущее.

– Вы сами знаете, что в данное время нацисты на русском фронте столкнулись почти с такой же ситуацией, что и Наполеон. Линии снабжения войск растянуты. Все живут скученно в бункерах. Солдаты ходят в грязной одежде, и, знаете, они, весьма вероятно, на Украине обзавелись вшами. При наличии грязи и вшей не хватает лишь микроба тифа, который, если они им заразятся, приведет к столь же ужасной эпидемии, как и та, что косила армию Наполеона. Из-за этого в вермахте до смерти боятся угрозы тифа. Мария, они не смогут выдержать эту болезнь.

Он обошел стол, явно сдерживая эмоции, и тихо сказал:

– Тиф для нас ужасная болезнь, но для немцев она равнозначна катастрофе. Если в каком-то районе будет объявлена эпидемия, там введут карантин, они начнут избегать его как огня.

Она уже хотела было сказать: «Я знаю», но не смогла произнести этих слов.

– Нацисты будут избегать нас, словно чумных, не в переносном, а в буквальном смысле, и те, кто находятся здесь, скорее всего, покинут эти места – по крайней мере большинство из них. Они перепугаются, особенно после того, как их лаборатории в Варшаве подтвердят предполагаемые выводы. Даже продовольствие они не захотят вывозить отсюда. Наши фермеры перестанут страдать от нацистского грабежа, доведшего их почти до голодного существования.