Ночной портье

Я избегал встречаться глазами с кем-нибудь, когда, выйдя из зала, мы столпились у лифта. Особенно я старался не глядеть на молодую американку Присциллу Дин, фигурировавшую в наиболее бесстыдных сценах. Вот уж кого я теперь без труда опознаю на любом нудистском пляже мира, даже с мешком на голове. Лили не поднимала глаз, сосредоточенно разглядывая пол лифта.

Мы пошли через Елисейские поля к эльзасскому ресторанчику, чтобы подкрепиться. Надин Бонер взяла меня под руку.

— Как вам нравится наша американочка в фильме? — спросила она. — Талантлива, не правда ли?

— Исключительно, — поддакнул я.

— У нее это побочная работа, — пояснила Надин. — Подрабатывает, чтоб оплатить обучение в Сорбонне. Занимается на факультете сравнительной литературы. У американок крепкий характер, не то что у европейских девушек. Вы согласны?

— Не могу судить. Я всего лишь пару недель в Европе.

— Как, по-вашему, фильм будет иметь успех в Америке? — с некоторой тревогой спросила Надин.

— О, да.

— Боюсь лишь, что, может, слишком круто замешано, — продолжала Надин.

— Я бы не беспокоился об этом.

— Майлса это тоже не беспокоит, — сказала Надин, призывно пожав мне руку. — Вы знаете, он просто незаменимый человек на съемочной площадке. Улыбки у него для всех без исключения. Вам тоже надо побывать на съемках. Ах, как все работают! Дружно и сообща, не считаясь со временем, сверхурочно, никогда не жалуясь. Оплата, конечно, небольшая, но звезды у нас на процентах с прибылей. Так вы заглянете завтра? Мы будем снимать сцену, в которой Присцилла одета монахиней…

— У меня много дел в Париже. Я ужасно занят.

— Будем рады вам в любое время. Не стесняйтесь, пожалуйста.

— Благодарю вас, — поклонился я.

— Скажите, а цензура в Америке пропустит наш фильм? — опять тревожно спросила Надин.

— Полагаю, что пропустит. Насколько мне известно, сейчас все это разрешают. Не исключено, конечно, что кое-где местный шериф может и запретить, — говоря это, я чувствовал, что будь я сам шерифом, то приказал бы сжечь этот фильм, не считаясь с тем, законно это или нет. Но я не полицейский, а — нравится мне это или нет — один из соучастников грязного предприятия. Тон задают мои пятнадцать тысяч долларов. И я попытался небрежно продолжить наше деловое обсуждение:

— А как во Франции? Тут не будет препятствий?

— Во Франции ужасные порядки, — пожаловалась Надин, опять ни с того ни с сего пожимая мне руку. — Никогда не знаешь, как обернется. Выступит с воскресной проповедью какой-нибудь старый боров, и на другой день кинозалы погрузятся в темноту. Или, скажем, попадется на глаза жене президента или премьер-министра наша афиша… Вы и представить себе не можете, какая ограниченность у французов в вопросах искусства. К счастью, на следующей неделе обычно возникает какой-то новый скандал, и нас оставляют в покое. — Неожиданно она умолкла и выпустила мою руку. Отойдя на два шага, она оценивающе оглядела меня. — Сразу же видно, что вы отлично сложены, а?

— Много ходил на лыжах, — сказал я.

— У нас еще нет исполнителя на роль злодея, — сказала Надин. — Он появляется в двух весьма занятных сценках. В одной вдвоем с Присциллой, а в другой с ней и нубийкой одновременно. Вас это должно заинтересовать и очень позабавить.

— Вы очень любезны, мадам, — сказал я, — но если моя мать в Америке увидит меня в таких сценках… — Мне было стыдно приплетать к этому мою покойную мать, но казалось, что так можно быстрее отвертеться.

— У Присциллы тоже мать в Америке, — возразила Надин.

— Разные бывают матери. К тому же я единственный сын, — продолжал я. — Поверьте, мне бы хотелось помочь вам, но я в любой момент могу уехать из Парижа.

Надин досадливо пожала плечами.

— Одни беспокойства у меня с этим фильмом. Постоянно не хватает исполнителей. Одни и те же лица и одна и та же случка. А у вас обаяние потаенного секса, вроде как у молодого похотливого священника, этакая интригующая порочность. Невинная испорченность. Совершенно новый ракурс.

— Нет уж, как-нибудь в другой раз, — решительно отказался я.

— Но я еще займусь вами, — и Надин продемонстрировала свою хорошо заученную улыбку наивной школьницы.

От двух выпитых кружек пива бородатый критик, похоже, вдохновился и возбужденно затараторил с Надин по-французски.

— Филипп, — пожурила Надин, — говорите по-английски. У нас ведь гости.

— Но мы во Франции, — громко возмутился Филипп. — Почему бы им самим не перейти на французский?

— Потому что мы, англосаксы, прирожденные тупицы, — пояснила Лили. — К тому же, дорогуша, любому французу известно, что мы все недоучки.

— Он говорит по-английски замечательно, — сказала Надин. — Совершенно свободно. Он жил в Америке два года. В Голливуде. Печатал критические статьи в «Журнале кино».

— Вам понравилось в Голливуде? — полюбопытствовал Фабиан.

— Меня мутило от него.

— Но фильмы-то нравились?

— От них тоже мутило.

— А как насчет французских фильмов? — поинтересовалась Лили.

— Последний фильм, который произвел на меня впечатление, был «Бездыханный». — Филипп отхлебнул пива.

— Господи, да он вышел десять лет назад, — удивилась Лили.

— Даже больше, — невозмутимо произнес Филипп.

— Он такой педантичный, — пояснила Надин. — Щепетилен до мелочей…

— Сколько раз я тебе говорил, что это одно и то же? — напустился на нее Филипп.

— Много, много. Успокойся, пожалуйста. Кстати, он влюблен в Китай, — ни с того ни с сего добавила Надин.

— Вот как? — спросила Лили. — И китайские фильмы вам нравятся?

Похоже, она находила удовольствие в том, что подкалывала его.

— Я пока не видел ни одного китайского фильма, — ответил Филипп. — Но я непременно посмотрю, хотя бы пришлось ждать этого целых пять лет. Или даже десять.

Говорил он по-английски бегло, но с заметным акцентом. Глаза его блестели. По-моему, он был готов спорить с кем угодно и о чем угодно хоть на санскрите. А наткнись он вдруг на человека, готового во всем согласиться и не препираться, ему бы ничего не оставалось, как сдаться и покинуть поле боя.

— Послушайте, старина, — дружелюбно обратился к нему Фабиан. — Как вам понравилось наше творение?