своем истинном виде. Я заметил, что одна половина носила бороду и усы, а другая была начисто выбрита, при чем это не зависело от возраста. Я отметил про себя, что надо будет при случае спросить
Хоросефа. А сам Хоросеф что-то вполголоса объяснял старичку, и я понял, что речь шла обо мне: старик не сводил с меня пристального взгляда. Вспомнив о странном разговоре в сакле, я почувствовал некое беспокойство, или, если хотите голую правду – страх.