Ночные бомбардировщики

Омельченко, видно, ясно сознавал свое положение. Ведь спирали неуправляемого бомбардировщика с каждым витком становились все ближе и ближе к самолетной стоянке. Еще два-три витка и самолет врежется в какую-нибудь из машин...

Омельченко, собрав все силы, подтянулся и перехватил руками повыше, рванулся и оказался на крыле.

Семен даже вскрикнул от радости. [79]

Омельченко полежал на крыле секунд пять и, распрямившись, шагнул в кабину. Гул моторов тут же ослаб, фары погасли. Капитан зарулил на свободную стоянку.

Светящая над аэродромом бомба догорела и «фокке-вульф» улетел — видно, производил разведку.

Летчики, штурманы и авиаспециалисты вылезли из своих укрытий. Пожаловал к своему целому и невредимому бомбардировщику и экипаж старшего лейтенанта Ермакова. Командир, а за ним штурман и стрелки. Пристыженные, с повинными головами.

— А вы откуда взялись? — глаза Омельченко сурово сверкали, широкие густые брови круто изогнулись.

Ермаков еще ниже опустил голову.

— Бросить самолет на посадке, не выключив моторы?.. Вы знаете, чего заслуживаете? — голос Омельченко сорвался от негодования.

«Не миновать бедолагам военного трибунала», — подумал Семен.

— Но учитывая, что это ваш первый самостоятельный, — заключил капитан, — всем по трое суток гауптвахты с усиленной отработкой на материальной части!

14

Ночью 26 сентября Семен Золотарев снова вылетел на бомбежку скопления вражеской мотопехоты в районе Семеновки, что на Днепропетровщине.

Ночь стояла звездная, безоблачная. До линии фронта — ни огонька, словно вымерло все на земле. Лишь в стороне, когда пролетали мимо больших городов, были видны отблески пожаров. Вел бомбардировщик капитан Аркатов. Это был мастер своего дела. Пилотировал он без лишних эволюции — самолет словно застыл на одном месте, и только гул моторов да чуткая стрелка прибора скорости говорили о его движении.

Эскадрилью вел Омельченко. Правда, вел довольно относительно: его машину видно не было, да и те, кто шел за Аркатовым, летели в минутном интервале, в шести километрах друг от друга.

Молчал командир, молчали стрелки, и это молчание и тишина по мере приближения к линии фронта начинали давить на психику, вызывая все большую тревогу.

Перед полетом к Семену подошел заместитель командира [80] полка по политической части майор Казаринов, поговорили о том, о сем, потом замполит спросил:

— Страшновато?

Семен пожал плечами. Нет, героем он себя не считал и на первом боевом вылете очень переживал и волновался, а при мысли, что погибнет, страх сжимал сердце. Но это было тогда, теперь же он был опытнее и такие мысли гнал из головы.

Казаринов принял пожатие плечами за согласие, кивнул удовлетворенно.

— И в этом нет ничего предосудительного. Не боятся только сумасшедшие да дураки. Тем более после такой переделки, в какой вы побывали. Ничего, старайтесь держать себя в руках. Командир у вас опытный, истребителям ночью найти вас не так-то просто и зенитчики целятся по звуку.

Все это так, рассудком он понимал, и полет проходил пока — лучшего желать не надо, но нервы рассудку не подчинялись и сердце так неуемно частило, что мешало вести расчет пути, определять ветер, угол сноса... А когда впереди по курсу заполыхали разрывы, Семен почувствовал, как по телу покатились холодные капли пота. Захотелось крикнуть: «Влево!» или «Вправо!»

— Вот она уже где, линия фронта, — сказал Аркатов с сожалением. Но голос его был таким спокойным и обычным, что страх Семена дрогнул, попятился и исчез вместе с оставшимися позади разрывами. Семен облегченно вздохнул, вытер рукавом комбинезона лицо.

На цель они вышли с запада, и едва Семен сделал последний промер, как впереди загорелась светящая авиабомба. На земле и в небе замельтешили вспышки,

— Заметались, гады... Видишь, штурман? — Голос Аркатова не только спокоен, но и торжественен... Семен только теперь посмотрел на землю и в свете САБ увидел, как У машин, у танков, выстроенных вдоль улицы, как на параде, бегают люди... А он еще и бомболюки не открыл...

Семен поставил тумблер на «выпуск» и почувствовал, как бомбардировщик завибрировал, замедляя скорость, штурман прильнул к прицелу.

— Двадцать влево... Стоп. Так держать!

Он сбросил сразу все, серией, и хотя бомбы легли вдоль колонны и Семен увидел несколько запылавших машин, командир, кажется, остался недоволен.

— Зениток-то почти нет, — словно с сожалением сказал [81] он. Помолчал и заключил: — Сделаем еще кружок. Давай штурман, угости фрицев и из пулеметика.

И вправду, зениток было немного. Они располагались южнее села, ближе к железнодорожной станции, видимо чтобы охранять идущие к фронту эшелоны.

Омельченко повесил вторую САБ, хотя от пылавших бензовозов и так хорошо было видно все вокруг. Фашисты уже не метались около танков — то ли попрятались по окопам, то ли залегли; то там, то здесь вспыхивали султаны разрывов — бомбардировщики делали заход за заходом. И Семен пожалел, что сбросил бомбы серией. А из пулемета танку ничего не сделаешь.

— Давай, командир, правее, — попросил он Аркатова. — Зенитчиков поблагодарим... Так держать, со снижением. — Он выждал немного, тщательно прицеливаясь, и нажал на

гашетку. Пунктирная огненная трасса метнулась в темноту, где методично вспыхивали выстрелы зениток. Еще очередь, еще... И вспышки в том месте прекратились.

По другой батарее ударил воздушный стрелок.

— А теперь курс домой, — сказал Аркатов и перевел бомбардировщик в набор высоты...

На аэродром вернулись все экипажи. Семену даже не верилось, что все обошлось так благополучно, и испытывал угрызение совести за несдержанность, страх. Аркатов конечно же догадался о его состоянии и отчитает на разборе полетов. А может, и раньше...

Но командир не обмолвился об ошибке штурмана -сбросе бомб серией при первом заходе — ни когда писали донесение, ни когда подробно анализировали первый ночной полет. Лишь на следующий день, когда получили новое задание, он как бы между прочим спросил:

— Не ругал меня, что на второй заход пошел?

— В моем положении не до ругани было, — грустно усмехнулся Семен. — Не скрываю, дрейфил как никогда...

— Ничего удивительного, — спокойно воспринял признание Аркатов, — большой перерыв в боевых вылетах. Утратились и волевые качества. А чтобы закрепить твою уверенность, я и пошел на второй заход...