Ночные кошмары и сновидения
Шрифт:
Но дала зарок, что никому ничего не скажет.
Никому и никогда.
— Я смогу это выслушать, — сказала она Дэйву Эймонсу, вышвырнув из головы образ вязальной спицы с болтающейся пинеткой, торчащей из глазницы мертвяка, который когда-то был ее мужем и отцом ее ребенка. — Будь уверен.
И Дэйв ей все рассказал, потому что сошел бы с ума, если б оставил это в себе, но, разумеется, сгладил некоторые детали. Он рассказал, как они распилили пилами мертвяков, которые абсолютно отказывались вернуться в подземный мир, но не стал упоминать о том, что даже отпиленные кисти сжимались в кулаки и разжимались, а пальцы стоп скребли изрытую пулями землю, что эти части скелетов пришлось облить соляркой и поджечь. Впрочем, об этом
Потом костер залили из рукава единственной на острове Дженнисолт пожарной машины, хотя опасности пожара и не было, поскольку легкий ветерок уносил искры в сторону моря. И Мэтт Арсенолт, запустив старый бульдозер «Д-9 Катерпиллар», двинул его на черную, дымящуюся груду костей. Гусеницы и стальной нож вдавили их в землю и разровняли.
Уже всходила луна, когда Френк отозвал в сторону Боба Даггетта, Дэйва Эймонса и Кэла Патриджа. Обратился он к Дэйву.
— Я чувствовал, что так и будет.
— Ты о чем, дядя? — спросил Боб.
— Мое сердце, — ответил Френк. — Отказывается стучать.
— Послушай, дядя Френк…
— Помолчи, — оборвал его старик. — Некогда мне слушать твою болтовню. Половина моих друзей от этого умерли. Радости мало, но могло быть и хуже. Это тебе не рак.
Но теперь возникли другая проблема, и вот что я хочу вам сказать: когда я упаду на землю, я хочу на ней и остаться. Кэл, приставишь ружье к моему левому уху. Дэйв, когда я подниму левую руку, упрешься своим мне под мышку. А ты, Бобби, нацелишься мне в сердце. Я произнесу молитву, и как только скажу аминь, вы трое одновременно нажмете на спусковые крючки.
— Дядя Френк… — выдавил из себя Боб. Его качнуло.
— Я же сказал, помолчи. И не вздумай упасть в обморок, как какая-нибудь барышня. Делай, что тебе велено.
Боб сделал.
Френк оглядел всех троих. Лица у них побледнели, совсем как у Мэтта Арсенолта, когда тот утюжил мужчин и женщин, которых знал с детства.
— Вы уж, мальчики, меня не подведите, — обращался Френк ко всем сразу, но смотрел на своего внучатого племянника. — Если вы почувствуете, что не можете нажать на спусковой крючок, подумайте о том, что я бы это сделал для любого из вас.
— Хватит болтать, — прохрипел Боб. — Я люблю тебя, дядя Френк.
— Ты, конечно, не тот мужчина, каким был твой отец, Бобби Даггетт, но я тоже люблю тебя, — ровным, спокойным голосом ответил Френк, вскрикнул от боли, вскинул левую руку над головой, совсем как вскидывает ее житель НьюЙорка, останавливая такси, и начал последнюю молитву. — Отче наш еси на небеси… господи, как же больно… да прославится имя Твое… Ооо… Да придет царствие Твое… И на земле все будет…
Поднятая рука Френка задрожала. Дэйв Эймонс, уперев под мышку Френка, не отрывал от него глаз, совсем, как лесоруб, который пристально смотрит на большое дерево, которое может повалиться, куда не следует. Все островитяне наблюдали за ними. На бледном лице старика выступили большие капли пота. Губы растянулись, обнажив пожелтевшие вставные зубы, Дэйв уловил в его дыхании запах «Полидента».
— …как на небесах! — старик дернулся. — Открой нам путь истинннный АМЕН!
Все трое выстрели одновременно, Кэл Патридж и Боб Даггетт лишились чувств, но Френк упал и не попытался встать и пойти.
Френк Даггетт твердо решил перейти в мир мертвых и остаться нам, и ему это удалось.
Начав рассказ, Дэйв уже не мог остановиться, хотя и ругал себя за то, что начал. Он же понимал, не дело рассказывать такое беременным женщинам.
Но Мэдди поцеловала его, сказала, что по ее разумению, он вел себя достойно, точно так же, как и Френк Даггетт. И Дэйв ушел, завороженный, словно его поцеловала в щеку женщина, которую он раньше никогда не встречал.
Собственно, так оно и было.
Она наблюдала, как он идет по проселочной дороге, таких на Дженни было всего две, поворачивает налево. В лунном свете она видела, что его чуть пошатывает, от усталости, от шока… Она любила его всем сердцем… любила их всех. Она хотела сказать
Дэйву, что любит его и поцеловать в губы, вместо того, чтобы чмокнуть в щеку, но он мог неправильно истолковать ее порыв, несмотря на то, что смертельно устал, а она была на пятом месяце беременности.Но она его любила, любила их всех, потому что они прошли сквозь ад, чтобы обезопасить для нее крохотный кусочек земли, со всех сторон окруженный Атлантическим океаном.
Обезопасить для нее и ее ребенка.
— Это будут домашние роды, — прошептала она, когда Дэйв скрылся большой спутниковой антенной Палсиферов. Посмотрела на луну. — Я рожу дома… и все будет хорошо.
Пер. Виктор Вебер
Сезон дождя
К тому времени, когда Джон и Элиза Грэхем наконец добрались до маленького городка Уиллоу, штат Мэн, подобного песчинке в центре жемчужины сомнительного качества, было уже половина шестого. Городок находился меньше чем в пяти милях от Хемпстед-Плейс, но они дважды неправильно свернули, и, когда наконец доехали до Мейн-стрит, оба были потными и раздраженными. По пути из Сент-Луиса вышел из строя кондиционер, а температура воздуха приближалась к сорока градусам. Конечно, на самом деле гораздо меньше, подумал Джон Грэхем. Как любят говорить старожилы, дело не столько в жаре, сколько во влажности. Ему казалось, что сегодня, кажется, можно, протянув руку, выжать теплые струйки воды из самого воздуха. Небо над головой было чистым и ярко-голубым, по из-за этой высокой влажности казалось, что в любую минуту может пойти дождь. Да что там может — вроде бы он уже идет.
— Вот магазин, о котором нам говорила Милли Казинс, — показала Элиза.
— Что-то непохоже на супермаркет будущего, — фыркнул Джон.
— Да, ты прав, — осторожно согласилась Элиза. Оба старались вести себя со взаимной осторожностью. Они были женаты почти два года и все еще очень любили друг друга, но поездка из Сент-Луиса оказалась весьма продолжительной, особенно в автомобиле со сломанным радиоприемником и неисправным кондиционером. Джон возлагал большие надежды на то, что им понравится здесь летом, в Уиллоу (еще бы, ведь Университет штата Миссури оплачивал все их расходы). Но, по его мнению, понадобится не меньше недели, чтобы отдохнуть после поездки и почувствовать себя как дома. А если погода установится такой жаркое, как сейчас, даже не нужно и особой причины, чтобы вспыхнула искра ссоры. Ни одному из них не хотелось, чтобы лето начиналось таким образом.
Джон медленно поехал по Мейн-стрит по направлению к магазину в центре Уиллоу, торгующему скобяным и прочим товаром. По одну сторону крыши свисала ржавая вывеска с голубым орлом, и он понял, что здесь размещается еще и почтовое отделение. В лучах заходящего солнца магазин выглядел сонным. Единственный автомобиль — помятый «вольво» — стоял у вывески «ИТАЛЬЯНСКИЕ САНДВИЧИ, ПИЦЦА, ГРОГ, ЛИЦЕНЗИИ НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ».
По сравнению с остальным городом казалось, здесь кипит жизнь. В витрине шипела неоновая реклама пива, хотя до наступления темноты оставалось почти три часа. «Решительный шаг, — подумал Джон, — Надеюсь, владелец магазина получил разрешение на эту рекламу у городских властей, прежде чем установил ее на витрине».
— Мне казалось, что летом Мэн — рай для отдыхающих, — заметила Элиза.
— Судя по тому, что мы пока видели, похоже, Уиллоу находится в стороне от основных туристских центров, — отозвался он.
Они вышли из машины и поднялись на крыльцо. Пожилой мужчина в соломенной шляпе сидел в кресле-качалке с плетеным камышовым сиденьем и смотрел на них маленькими проницательными голубыми глазками. Он сворачивал самокрутку, просыпая табачные крошки на собаку, распростершуюся у его йог. Это была большая собака, порода ее не поддавалась определению. Лапы собаки вытянулись под изогнутыми полозьями кресла-качалки. Старик не обращал внимания на собаку, казалось, даже не замечал, что она здесь, однако всякий раз, когда качался вперед, полозья качалки останавливались в четверти дюйма от ее лап. Почему-то это поразило Элизу.