Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Ночные туманы

Всеволожский Игорь Евгеньевич

Шрифт:

Французы взбунтовались и вышли на демонстрацию.

В этот день на французских кораблях в бухтах вдруг взвились алые флаги.

На Спуске французов поджидали их «друзья» греки.

Они открыли ружейный огонь, как будто били не по друзьям, а по зайцам. Женщины подбирали раненых.

На другой день я зашел в дом к адвокату.

— Хаос, хаос, анархия! — кричал этот толстенький холеный человечек. Это черт знает что, где порядок?

Тина пила валерьянку: вчера она чуть было не попала под ружейный огонь и видела, как носатый грек заколол штыком тяжелораненого француза. Всхлипывая,

она рассказывала, что адвоката вчера вызвали в контрразведку, и Поднебесный допрашивал его о своем брате.

Тина была уверена, что Валерий пострадал за наше общее дело.

— Как было хорошо, когда мы собирались, пели песни и говорили о том, как мы будем жить на земле после мировой революции, — лепетала Тиночка. А только где она, мировая революция? Кругом пытки, кровь, ужасы.

Разве это жизнь?

— Подожди, — убеждал я ее. — Красная Армия подходит уже к Перекопу. Скоро она будет здесь.

— Не верю! — воскликнула Тина в отчаянии. — Не верю, ничему я больше не верю! Я… я разорвала и выбросила свой членский билет…

Это было предательством нашего дела. Но что возьмешь с девчонки, живущей в холе и в роскоши? То ли дело Любка-артистка, Любка Титова, Любка-не-троньменя. Ей памятник можно поставить при жизни!

Я ушел от Тины с разбитым сердцем, решив больше к ней не ходить. Севе, руководившему нашим Союзом, я рассказал все.

Красная Армия прорвала Перекоп.

Первыми спохватились французы. Они перебрались на военные корабли, уцелевшие от Черноморского флота, снялись с якорей и вышли в открытое море, взяв курс на Босфор. С тех кораблей, которые были неспособны к дальнему переходу открытым морем, прикладами сгоняли команду, затем подрывали на них механизмы и разбивали приборы.

На кораблях, выведенных за Константиновский равелин, вспыхивало пламя. Корабли окутывало едким дымом, и они оседали то на нос, то на корму, то ложились на борт, как тяжелораненый человек.

Корабли умирали, как люди. И как по людям, по ним плакали моряки, потерявшие в жизни самое дорогое.

Матросы, боцманы, прослужившие десяткж лет, со слезами стояли на Приморском бульваре, сняв фуражки и бескозырки.

— Мне кажется, меня ударяют кувалдой по сердцу, — сказал мрачно Сева.

Васо подтвердил:

— Представь, дорогой, и мне пришла в голову точно такая же мысль. Что теперь будем делать?

— Ждать, — сказал я.

— Сколько ждать?

— Придет Красная Армия, будет и флот.

— Не сразу?

— Конечно не сразу, — И не скоро?

— Возможно, не скоро. Но флот все же будет.

— Ну что ж, — вздохнул Васо. — Мы еще молодые, у нас время есть подождать. А вот у них, — он кивнул в сторону усачей-боцманов, — времени мало…

В Южной бухте вдруг раздался чудовищный взрыв — взлетел к небу транспорт, на котором собиралась уйти в море контрразведка. Взорвался за пять минут до отхода вместе со всеми контрразведчиками и Поднебесным. Многими гадами стало меньше на свете.

В городе творилось нечто невообразимое. Все скатывалось в порт — обозы, генералы, дамы, сундуки, чемоданы, солдаты. Беглецы грузились на пароходы, опережая друг друга, ругаясь на всех языках. Я видел, как офицер, еще вчера водивший шикарную женщину под ручку в кино, сегодня ловким

ударом столкнул ее со сходней. Я видел, как сундуки, чемоданы летели в грязную воду. Видел в последний раз Тину: ее отец, адвокатлиберал, бежал в капиталистический мир, держа одной рукой дочку, другой — саквояж. Я подождал, пока они поднялись по сходням и пароход, отвалив от пристани, тяжело сдвинулся с места.

На здании бывшего городского совета кто-то успел развернуть огромное красное полотнище. И флаг трепетал, развеваемый морским ветерком.

В Севастополь пришла Красная Армия. Конники первыми одолели Чонгар, перешли вброд Сиваш, победным маршем пересекли Крым.

На бешеном скаку на площадь у Графской пристани ворвались всадники в шишаках-шлемах, разгоряченные, буйные. Командир эскадрона, матрос, слез с норовистого каракового коня, снял бескозырку с георгиевской ленточкой, низко поклонился толпе, толпа расступилась, и он спустился по отлогим ступеням пристани к самой воде.

— Здравствуй, море мое! Вот и свиделись с тобой, милое, — сказал он прочувствованно.

К нему подошел боцман, толстый, с коричневыми усами:

— Вернулся, Варсонофий?

— Как видишь, — ответил командир эскадрона и протянул руку боцману.

— А корабля твоего больше нет. И флота нет. — Боцман заплакал.

— Будет, — обнял его командир эскадрона.

— Будет флот у нас, будет! — уверенно подтвердили многие голоса.

И вот это твердое «будет флот» убедило нас окончательно, что станем и мы моряками.

В мастерских прибавилось работы. Несколько старых буксиров надо было срочно переоборудовать в тральщики: в море было накидано множество мин.

В Севастополе голодали, и на базаре за все драли — втридорога, даже за ставридку, султанку, которым всегда была грош цена.

По вечерам из опустевших казарм флотского экипажа какие-то темные личности тащили матросские койки, кастрюли, бачки, унитазы и угрожали оружием тем, кто пытался их задержать.

Словно ветром сдуло с Морской и с Нахимовского нарядную толпу. Редкие прохожие, торопясь, жались к стенам.

В мастерские приезжали обросшие незнакомые красноармейцы, многие с орденами Боевого Красного Знамени. И только, заговорив с ними и тщательно к ним приглядевшись, старики наши Мефодий Куницын и Аристарх Титов, или Любка-артистка, или кто-нибудь из нас, членов Союза, восклицал:

— Ба, да ведь это Сашко!

Или:

— Петро, до чего же ты вырос!

И тогда Сашко или Петро, человек бородатый, доставал из кармана видавшей виды гимнастерки партийный билет, а из него бережно сохраненный белый квадратик: «Союз молодежи гор. Севастополя. Членский билет №…»

Жизнь налаживалась, и уже существовал горком партии. Дорогие сердцу билеты нам заменили другими, еще более желанными: мы стали членами Российского Коммунистического Союза молодежи. Для того чтобы обменять билет, надо было рассказать о себе все, не утаивая. Все, что мог рассказать о себе каждый из нас, могло показаться неправдоподобным хвастовством.

И потому говорили коротко. У неразлучной троицы была одна биография на троих:

— Выполнял все задания Союза. Расклеивал прокламации и листовки. Ну еще… да вроде больше ничего не было.

Поделиться с друзьями: