Ночью в дождь...

— Жжжжж… Жжжжж. Моя малышшшечка… Жжжжж…

— Разве больше в кошельке не было? — спросила Спулга растерянно.

— Жжжжж…

«Что мне с ним делать? Бить? Избить до смерти? Выгнать из дома? А поможет ли?» Мысли профессора были лихорадочными, они словно пульсировали. «Пусть исключают из института! Пусть идет хоть в грузчики, лишь бы честно работал. Отведает черствого хлеба — возьмется за ум, снова потянет учиться. Должен сам захотеть, насильно никому в рот не вложишь. А если не станет рваться? Я-то изведал, как холодно внизу, поэтому и пробивался наверх. Но он этого не знает. Воспитательная роль рабочей среды… Заводская атмосфера… Спасибо, я отведал этого досыта! Универсальных средств не бывает! Только шарлатаны могут утверждать, что они есть. Его не заинтересует ни работа, которую ему придется делать, ни зарплата, которую получит, — все равно дефицит придется покрывать из семейного бюджета. Был бы он хоть рвачом или мелким мошенником, как Винарт, но ведь он никто. Если бы хоть к чему-то стремился, тогда это можно было бы использовать и гнать вперед — хоть кнутом и пряником. Но ему ничего не нужно. К сожалению, не нужно. А у меня нет выбора, я должен из этого дрянного материала вылепить что-то путное. Во что бы то ни стало! Почему у нас нет, по крайней мере, еще одного ребенка? Спулга не хотела? Я не хотел? Наверно, мы оба не хотели, если его нет. Хотели пожить повольнее. Как будто жизнь в тридцать лет уже кончается. Вот теперь, дорогая, мы за эту ошибку и расплачиваемся! Жизнь бьет нас палкой, палкой бьет! И только по голове! Не из-за меня же у тебя, Спулга, эта седина, которую ты так старательно подкрашиваешь!.. Служба в армии? Там дисциплина, от которой никуда не денешься… Как только он вылетит из института, тут же принесут повестку: явиться с ложкой, котелком и кружкой. Вдруг именно в этом выход? А если он хочет как-то выделиться, но делает это неудачно? Каждый ведь хочет выделиться, быть первым. В этом предназначение человека. Может, ему нужно только помочь избавиться от комплекса неполноценности? А если дело во мне? Что, если я, как выдающаяся личность, просто пригибаю его к земле? Может, он понимает, что в медицине он станет всего лишь моей тенью, слабым отсветом? Ведь институт я ему просто навязал: взял за руку и потащил туда. Обошли конкурс? Разве это вообще можно назвать конкурсом! Когда поступал я, нас было семь человек на место. Теперь туда поступает половина таких, кому все равно, куда идти и на кого учиться. Когда окончат — а их как-нибудь да дотянут! — вот тогда мы отведаем и ягодок. Этим будет все равно, кого и как лечить. Жизнь устроена так, что парикмахера и сапожника каждый может себе выбрать сам, а врача — нет! Медицинский институт уже не для современных людей с развитыми мозгами: работы много, а зарплата маленькая. Теперь люди среднего достатка смотрят на рядового врача с сочувствием. Диплом стал походить на удостоверение бедности.

Нет, совесть меня не грызет: на тройку Наурис знал. А если кто-нибудь другой из поступавших и знал литературу на пятерку, то это еще не значит, что он стал бы лучшим врачом. В семье Спулги — все потомственные медики, я же в медицине создал целое направление. Парня можно было аттестовать уж за одно то, что вырос в такой семье.

Может, стоит попробовать в другой области, где он превзошел бы меня? Тогда мы не конкурировали бы и ему не суждено было бы прожить свою жизнь в тени моей славы. Может, в актеры? Он наделен воображением, нервозно-эмоционален, успех окрылил бы его. С кем поговорить об этом? Пусть начнет со студии при Художественном театре, а там видно будет…

— Жжжжж… Жжжжж… Моя маленькая крошечка… — Наурис продолжал кружить возле стола.

— Я сейчас, — извинилась Спулга перед гостями и встала.

— Хватит! — вдруг вскипел Виктор. И, кажется, сам испугался своего громкого и резкого голоса.

Спулга снова села на стул.

— Может быть, и в самом деле хватит? — как-то виновато обратилась она к Наурису. — Выпьете парочку коктейлей, и достаточно.

— У Илгониса тоже есть пятерка, — сказал Алп. — Тебе за него платить не придется.

— Я ведь ничего, я только зашел сказать: до свидания! — Наурис даже сделал книксен и, продолжая жужжать, выскользнул в коридор, прикрыв за собой дверь.

— Ты, именинница, слишком балуешь его, — сказал Наркевич Спулге.

— Не так уж страшно — много от меня он не получает, — оправдывалась она.

— Мы установили твердую таксу, — сказал Алп. — Десять рублей в неделю, и баста.

«У меня стипендия была двести восемьдесят рублей в старых деньгах, а нынешних это было бы двадцать восемь, — подумал профессор. — А как я трясся, чтобы не потерять стипендию, и, странно, на все хватало, даже книги покупал».

— Что касается Винарта, ты неправ, — сказал Наркевич Алпу. — Я, конечно, Наурису не разрешаю с ним водиться, но сам бываю у него, когда надо подремонтировать машину. И тебе рекомендую.

— Мне не надо — у меня на фабрике свой механик.

— Раньше мне приходилось искать человека, который отогнал бы машину в автосервис — ведь там и за полдня не управишься, писать на него доверенность, а теперь я просто звоню Винарту и отдаю ему ключи. Через час моя машина уже готова. Масло заменено, клапаны отрегулированы… Работает безукоризненно. Правда, развал передних колес он не берется делать, с этим лучше в сервис, на стенд. Вот ты, Алп, как специалист народного хозяйства, не объяснишь ли мне, что это за экономическое чудо — Винарт? Во всех школах подряд меня учили: чем крупнее предприятие, тем больше возможностей для механизации и повышения производительности труда — в результате продукция становится дешевле. Винарт и ему подобные работают лучше и дерут за это наполовину меньше, чем в автосервисе, но газеты их почему-то не хвалят, а ругают.

— В детстве он был очень послушным мальчиком. Учеба, правда, давалась ему трудно: много болел, — вставила Спулга.

— Я думаю, за свою жизнь тебе довелось встречать и другие примеры несогласованности теории и практики. Если бы Винарт не научил наших мальчиков отпирать двери машины, они не угнали бы тот «Москвич». В этом я уверен. Сколько он отсидел? — мрачно спросил Алп.

— Года полтора, кажется.

— Но ведь дали больше.

— За хорошую работу и примерное поведение освободили досрочно. Я помог ему арендовать гараж, и теперь он по вечерам халтурит в поте лица. К нему выстраивается целая очередь, на каком-то складе у него есть блат — может достать запчасти. Но за работу дерет! Ей-богу, этот оборотистый парень станет миллионером.

— Ну что вы о таких старых, противных делах! — прикрикнула на мужа Спулга. — Поговорим о чем-нибудь более веселом. Эдуард Агафонович, я хочу чокнуться с вами!

— Желание красивой женщины — для меня приказ, который незамедлительно следует выполнить! — галантно отвечал хозяйственный работник.

Сумерки сгущались: почти во всех окнах уже горел свет, только на улицах лампы еще не зажглись.

— Мы бы им здорово помешали, если бы остались там, — сказал Наурис, теребя в руке несчастную пятирублевку.

— Дома, когда я слышу, как открывается входная дверь, уже знаю что последует: начнется крик, что у меня в комнате беспорядок, что через десять минут — ужинать… Старика я вообще не вижу — вечно на фабрике или на охоте, — подхватил Илгонис.

Они прошли мимо троллейбусной остановки, где толпился народ, мимо кафе-мороженого и свернули в небольшой переулок.

— Своим присутствием мы ежеминутно напоминаем своим мамашам, какими старухами они стали. — Наурис смял пятерку в комок и отшвырнул в сторону. Комок несколько раз подпрыгнул на мостовой, потом исчез в темноте. — Мне противна эта мелочность, которая царит у нас дома.

— Ты что, сдурел? Это же деньги.

— Пусть какому-нибудь бедняку утром достанется в качестве подарка.

Они свернули еще раз и прошли через сквер, где дети катались с искусственной горки.

— Я не верю, что такой супермотоцикл он сумеет раздобыть для тебя, — сказал Наурис, возвращаясь к начатому разговору.

— Сказал, достанет через какую-то московскую контору, которая может купить за границей все, что угодно. На чеки, конечно. Теперь, когда он ремонтирует машины, говорит, у него появился колоссальный блат.

— Все равно получится накладно: чеки один к одному не достать.

— Мы договорились один к двум рублям. Говорят, цена сейчас примерно такая. Конечно, все вместе это влетит в копеечку!

— А какой фирмы?

— BFG-тысяча триста.

— Разве не «хонда»?

— Я недавно видел «хонду»-MBX-восемьдесят. Конечно, это довольно мощная машина при такой небольшой кубатуре. От нуля до шестидесяти километров в час за семь секунд, вес — неполных сто…

— Ты мне об этих премудростях не толкуй, я не техноман.

— Меня не устраивает максимальная скорость. Рокеры на своих «Явах» обойдут в два счета.

— А у этого второго — японского?

— Почему японского? BFG производят во Франции.

— А по мне, хоть в Абиссинии.

— Сто девяносто в час. Практически за мной не угнаться даже на вертолете.

— Когда разобьешься, от тебя и мокрого места не останется.

— Для сравнения с новейшими моделями мирового автостроения, datsum sumy — сто шестьдесят пять; британский rover SD turbo — столько же, токийский subaru leone — столько же; opel mauta GT — сто восемьдесят семь. И только ford sierra способна выжать сто девяносто, но покажи мне такого торгаша, у которого будет двадцать пять тысяч в западных марках — столько стоит sierra. Какой-нибудь боцманишка за несколько сотен покупает там старую колымагу, например, taunas, и воображает здесь черт знает как, хоть все железки давно гремят и разваливаются.