Ногин

Человек бывалый и опытом умудренный, он оценивал Ногина и Цедербаума как приготовишек и закончил разговор с ними тоном покровителя:

— Итак, молодые люди, вы будете писать для «Южного рабочего». Надеюсь, вам лестно печатать свои статейки в таком нелегальном органе?

— Ну, мы еще поглядим, — сказал Виктор и понимающе перехватил взгляд Сергея. — Номер первый и второй не совсем в нашем плане.

— Не ожидал! — бросил Мартынов. На том и расстались.

Но не успели полтавчане оглядеться, как в Екатеринослав нагрянул Зубатов со своей московской охранкой. Он прошел по городу, как Мамай, и далеко не все сотрудники газеты успели скрыться. Непоправимый удар нанесла охранка в Кременчуге: она разгромила типографию газеты, которую с блеском поставил полтавский поднадзорный И. Виленский.

День за днем рушились все ближайшие планы. А где-то вдали маячили две тернистые дороги — либо подполье и работа в крупном индустриальном центре, либо первый побег за границу. Однако по любой дороге можно было идти только с чужим, но хорошим «видом» на жительство.

Пока «вида» не было, написали Мартову о своих поисках и сомнениях и пригласили его сотрудничать в «Рабочем знамени», — Андропов дал заверение, что очередной номер выйдет в Лондоне.

6 апреля Виктор самовольно уехал в Калязин: Варвара Ивановна присмотрела ему чиновника, который за десять рублей согласился устроить приличный паспорт. Зволянскому полетело донесение: поднадзорный Ногин сбежал, есть слух, что его надо искать в Питере. Но он сам вернулся через десять дней с «видом» на имя калязинского мещанина Василия Петровича Новоселова.

Просто чудом не попал в руки полиции этот паспорт. Околоточный и понятой явились с обыском, едва Виктор пришел с вокзала домой и, словно по наитию, захлопнул щеколду на входной двери. Пока в дверь барабанили да Сергей препирался на крыльце с начальством, нашлось время выскочить во двор и сунуть документ в большую поленницу. И когда начался обыск, Виктор уже рубил дрова для хозяйской печки.

— Вот вам еще один урок, Сергей Осипович, — сказал он, когда беда миновала. — Прежде мы только по сторонам поглядывали, «хвоста» остерегались да научились приходить на свидания точно в срок. А теперь постигли еще одну уловку: куда ни явимся, сейчас же дверь на засов! Ведь пропал бы мой Новоселов, если б сунулась эта парочка в раскрытую дверь! Хитрая это механика — нелегальное житье…

Время шло, в Полтаве ждали ответа от Мартова. А Андропов в Лондоне завязал переписку с Плехановым и Аксельродом. Он рассуждал так: и «Освобождение труда» и «Рабочее знамя» — близнецы и братья. И настало время объединить их силы революционного марксизма в одно целое. Он даже согласился, чтоб «Рабочее знамя» играло лишь подсобную роль: оно бы связывало швейцарский центр с периферийными группами в России. Не возражал и Плеханов именно так расставить силы, но при одном условии: если Андропов и его друзья будут иметь должную опору в городах Российской империи.

24 марта 1900 года Андропов написал о своих переговорах в Питер, копию письма отправил Ногину в Полтаву:

«У меня все время здесь была любимая мечта, которой я жил все время. Я мечтал, что в наше смутное время, когда русские социал-демократы страшно запутались в бесконечных пререканиях, вы, молодая петербургская организация, поможете распутать эту путаницу и своей ясной программой будете содействовать объединению других партий под одним знаменем. Я мечтал, что мы дадим действительно новое своей деятельностью и ясно наметим путь, по которому надо вести русский пролетариат…

Я возлагал все свои надежды на группу «Освобождение труда», т. е. на швейцарских товарищей. Я видел, какое значение они придали переживаемому ныне моменту, и надеялся, что с их помощью нам удастся выполнить очень многое…

Я понял ясно, что мы друг для друга страшно нужны. Группа «Освобождение труда» решила посвятить свои силы выработке программы, чтобы призвать под свое знамя русские партии для дружной борьбы. Действовать из-за границы, не опираясь ни на одну из существующих организаций в России, — чрезвычайно трудно. Поэтому они приветствовали наше предложение. Нам же чрезвычайно важно было бы идти об руку с группой «Освобождение труда», чтобы вместе с ними поднять это новое революционное знамя».

Можно полагать, что только из групповых соображений питерцы выставили условия: они готовы объединиться, но пусть Плеханов и его товарищи издают свои брошюры и книги под фирмой «Рабочего знамени». «Жорж великолепный» — как в шутку именовала Плеханова Вера Засулич — наотрез отказался.

На этом переписка между туманным Альбионом и солнечной Швейцарией прекратилась.

Плеханов был весьма самолюбив и приоритет своей группы оспаривать не позволял. Но дело, конечно, не в одной пресловутой «фирме». Ведь именно в это время приехал в Швейцарию Александр Николаевич Потресов. А он встречался в Пскове с Владимиром Ильичем Ульяновым и принял очень важное поручение: установить связь с Плехановым и Аксельродом и готовить конспиративное издание «Искры» в Германии. Георгий Валентинович Плеханов предпочел выступать не с группой Андропова — Ногина — Цедербаума, а с группой Ульянова, которого он считал блестящим публицистом партии и прекрасным организатором. «Конечно, Ульянов ершист, но голова светлая, — рассуждал Плеханов. — Лучше бы общаться с человеком мягким и уступчивым, как «папахен» Аксельрод, и питать к нему личную симпатию. Что еще выйдет с этим Ульяновым?»

Владимир Ильич, как и Сергей с Виктором, дожидался Мартова. На исходе апреля от Юлия Осиповича пришло письмо в Полтаву, которое обескуражило двух друзей: не торопитесь со своим «предприятием», ждите моего приезда; навертывается весьма интересная работа, так как за границей затевается аналогичное «предприятие», но с более широкими целями и солидно обставленное; зарубите себе на носу: незачем дробить силы и заниматься кустарничеством!

Следом за письмом приехал и сам Юлий Осипович и поселился с младшим братом и Виктором Ногиным на Екатеринославской улице, в доме № 25, где ему была приготовлена отдельная комната. И все вдруг завертелось вокруг него. Зачастили местные «экономисты» — сестры Неустроевы, Сизарева и Гарднер. Спорили, кричали, но уходили побежденными. Заглядывали старики на родники и народовольцы — и удивлялись: этот ссыльный из Туруханского края слишком много знает о делах в Питере, в Москве и в других городах.

Впервые Виктор видел человека, который, как ему казалось, соединял в себе и возведенную в квадрат деловитость Сергея и бесконечно умноженные свои познания марксистской теории. И просто было странно, что в этом бородатом, близоруком и щуплом человеке хранится такой запас энергии.

Мартов торопился. В те свободные минуты — и днем и ночью, — когда он отрывался от своих записей неряшливым, нервным почерком, друзья липли к нему, как мухи к сладостям, и, сгорбившись, он ходил по мягким половикам горницы и тонкими длинными пальцами пианиста то поправлял очки, то теребил русую бороду, вводил их в грандиозный план нового дела, о котором списался давно с Ульяновым.

Этому делу отдавали все силы лучшие социалисты России. Сплоченная группа единомышленников, революционных социал-демократов, создает общероссийскую газету. Она производит идейную размежевку, отметает все оппортунистическое, все отклоняющееся от чистой линии революционного марксизма. Одновременно она оказывает содействие местным организациям, снабжает их литературой, налаживает объединенно выступления против царя и капитала.

Таким образом, газета станет организующим центром, а вокруг него сплотятся все разрозненные силы и группы, в том числе и «Рабочее знамя». Для распространения газеты и литературы потребуются средства и транспорт. И информация: без тесной связи с Россией новая организация жить не сможет.

— Завтра я уезжаю на совещание с главным организатором «предприятия», — говорил Мартов, — а вам даю конкретное поручение: превращайте ваши полтавские кружки в группу наших единомышленников.

Друзья загорелись новым делом. Они провели маевку на берегу Ворсклы: вечером собралось человек двадцать, в основном кружковцы Виктора. Играла для отвода глаз гармоника, и звучала песня, когда замолкали ораторы. Договорились о сборе средств для газеты, и Сергея определили казначеем. Так в Полтаве у Ногина и Цедербаума был создан первый опорный пункт газеты. А через месяц такой же пункт создал в Пскове Пантелеймон Лепешинский.