Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)

— Ну и характер! — Томас Бак учащенно дышал за моей спиной. — Может, примем его в фирму, Джон?

— Только попробуй! — Я в упор взглянул на Тома, и он с жалкой улыбкой попятился от меня. — Неужели ты ничего не понял?

— Понял, — пролепетал Бак. — Вы едете домой…

— Организуй, пожалуйста, самолет!

— У меня сейчас нет. Но я найду. — Бак круто повернулся, исчез в электрической ночи.

— Подождите здесь! — приказал я сыну и направился в кабинет Гешта.

Я знал, на каком этаже и в каком крыле виллы размещают кабинеты. Не спрашивая роботов, вошел к хозяину.

Меня поразило странное хихиканье.

Файди Гешт, владыка мира, сидел перед огромным телеэкраном и смеялся. Какой-то пьяный человек, качаясь среди столов, никак не мог выбраться из примитивной клети.

— Мне нужен самолет, Файди! — сказал я отрывисто. — До Мюнхена.

Гешт повернулся ко мне.

— Для тебя, Бари, всегда готов персональный самолет! Счет пришлю потом.

— Пожалуйста.

— Но ты посмотри, Бари, как он смешон — этакая свинья!..

Я думал, что Гешт смотрит по телевизору старинный детектив или комедию. Но Файди насмехался над одним из гостей, который поверил в искреннее гостеприимство и теперь никак не мог найти среди бесконечных столов дорогу домой.

— Ах ты, дохлая крыса! — взорвался я.

Файди смотрел на меня вопросительно, не понимая, к кому обращено возмущение. Редкие его волосы стояли дыбом.

— Мелкая ты душа, Файди, — уточнил я и вплотную приблизился к хозяину вечера. — Ты обещал мне самолет?

— Номер семьдесят девять ноль пятнадцать! Он ждет вас на взлетной полосе, Бари! — Гешт подтвердил тяжелым волевым взглядом, что это истинная правда, отвернулся, уставился в экран. — Вы дитя, Бари, вы ничего не понимаете в удовольствиях. Смотрите, пока не улетел самолет. Это же Тедди. Тедди Питман — мой бывший компаньон… теперь пьяный сапожник…

Пьяный полз под столами в поисках выхода из лабиринта.

Меня преследовал смех сумасшедшего старика.

Глава пятая

Неделю мы прожили счастливо.

Эдди по утрам пил молоко и возился со своим мотоциклом. Мария выходила к столу в домашнем халате. Я ничего не делал, шутил со своими и забыл, что имею какое-либо отношение к событиям в этом мире. Мы вели себя, будто вообще ничего не случилось.

Иногда я вспоминал визгливый смех Файди и сжимал скулы.

Скотина, ловко он устроил нашу встречу. Наверное, так же гнусно хихикал над истерикой Марии. А я-то думал, что в неожиданных затратах Гешта скрыт глубокий смысл. Впрочем, не исключено, что он извлекал дополнительные проценты из вложенного капитала. Когда у тебя много миллиардов, а жизнь подходит к роковой черте, поневоле рехнешься…

На улице шел дождь, иногда падал и тут же таял мокрый снег, а камин так заманчиво потрескивал сосновыми поленьями, что не хотелось покидать дом… Я заметил по горящим ушам сына, что ему хочется поделиться переживаниями, которые он ощущал во время прыжка, но не подавал повода для неприятного разговора. Мария тоже сдерживала себя, кроила и шила сыну сверхмодную футболку. У-у подбегал, топоча, по очереди к каждому и выпрашивал сладости.

— Отец, покажи твой коронный репортаж, — сказал Эдди.

— Коронный? Какой же из них?.. Ах да, «Токио, день Т.» Это было пять лет назад.

Я достал кассету, зарядил видеомагнитофон.

— Ты не видел его?

Эдди кивнул. Он редко смотрел телевизор. Теперь, объединенные телеэкраном, мы представляли образцовую бюргерскую семью.

Кадры с необычайной документальностью воскресили недавнее прошлое. Токио горел: на пленке — клубы дыма, пляска огня, ныряющие в пламя пожарные, носилки с жертвами.

Когда прибываешь на место катастрофы, то самая большая трудность — достать транспорт. В Токио мне повезло: я получил один из трех вертолетов телекомпании Эн-Эйч-Кей, специально оборудованных для прямых репортажей. Я был первым западным корреспондентом, прибывшим на место катастрофы, и дирекцию самой могущественной телесети заинтересовал именно взгляд Джона Бари на драматические события. Переговоры провели по радио; я попросил, чтобы звуковой комментарий к кадрам давали из студии местные репортеры.

На аэродроме представители телекомпании, среди которых были, конечно, и люди службы безопасности, предоставили мне вертолет с пилотом. Два других вертолета были уже в воздухе, вели репортаж.

— Будете сразу снимать, господин Бари-сан, или сначала заедете в отель и отдохнете с дороги? — Директор телепрограмм прижимал к носу платок.

— Отдохнем после работы, — ответил я как можно вежливее, понимая, что церемониал важен в этой стране даже во время землетрясения.

— Господин Карамото — ваш пилот и проводник. По крепкому рукопожатию и пытливому взгляду Карамото-сана, одетого, как и все японцы, в традиционный темный костюм и белую сорочку с галстуком, я решил, что он майор или подполковник той самой службы. Позже выяснилось, что подполковник.

Сверху Токио представлял город миллионов пылающих хижин. Деревянные домики вспыхивали, как факелы, и сгорали со сказочной быстротой, поджигая все вокруг. Между огней носились какие-то тени. Я бы сказал, что на моих глазах горел гигантский сарай.

Я навел камеру, прицелился. Сигнал ушел в студию, вспыхнул во всей красочной гамме на миллионах телеэкранов страны. Дубль картинки передавался через спутник в Европу для моей фирмы.

— Ну и столица! — удивился Эдди. — Это просто деревня!.. Неужели жители не знали?

Я остановил изображение и начертил на листе бумаги Т-образное сочленение древних плит под островами Японии. Основанием этой буквы «Т» является плита, уходящая почти вертикально в глубь земли.

Конечно, они знали, что рано или поздно так случится. Достаточно сказать, что изобретательные японцы сбрасывали в подводный желоб брикеты мусора, собираемого по всей стране, и они аккуратно опускались в чрево Земли, никогда не всплывая в других частях света. Постепенное захоронение вертикальной плиты время от времени давало о себе знать землетрясениями, а полное уничтожение ее предвещало катастрофу. Событие было рассчитано с амплитудой точности плюс минус год и названо «Днем Т.». Несколько лет назад столицу Японии официально перенесли в другое, более безопасное место. Посреди моря встали на гигантских сваях платформы, соединенные автострадами. На платформах прочно обосновались высотные здания, похожие на странные деревья, раскинувшие во все стороны стальные ветви; в них переехали почти все официальные службы, многие конторы, а также жители нового Токио. Новая столица Японии прославлялась всеми средствами массовой информации.

— А как же люди? — растерянно спросил Эдди. — В твоем разрушенном Токио?.. Почему они не уехали?

Почему?

На этот вопрос не ответил бы и японский император. Я много раз бывал в Токио до катастрофы, разговаривал с бизнесменами, журналистами, лавочниками, прохожими на улицах и приходил в отчаяние от их вежливой обреченности: «Да, мы знаем, господин…», «Плохо будет…», «Но бог милует…», «Я родился в Токио, живу с этим страхом десятки лет и — ничего…»

«Люди есть люди», — произнес напыщенным тоном император перед глазком моей камеры, и это была единственная фраза, которую я сумел потом вставить в репортаж. Сам он, разумеется, перенес свой дворец на платформу посреди моря.