НОЛЬ НОЛЬ

Интересно, но ей потом рассказывали, что она, не вставая со своей кровати, получила дозу успокаивающего, и благополучно уснула. Правда, как утверждали, Рената при этом бредила с особым цинизмом по отношению к присутствующим. Но в пикантные подробности медсёстры не вдавались… И уж точно, по их словам, не было никаких перелётов. Так что правда всё это было, или плод её фантазии - уже не понять.

Рената же совершенно ясно помнила, что имели место и совсем уж фантастические события. Например, как пылая горячкой, она спустилась в морг и беседовала с тамошними клиентами. Забавно было видеть их удивлённые белые лица. А вот их рассказы потрясли. Переходя от стола к столу веселье медленно исчезало. Рената потихоньку становилась серьёзной. Кое с кем даже всплакнула.

Но и там не всё плохо было. Некоторые были очень даже ничего. Например один милый старичок-турист упавший с верблюда и свернувший себе этим полётом шею. Видя фальшивую скорбь молодой жены, он предвкушал момент, когда ей предстоит увидеть его последнюю волю. Он секретничал с Ренатой и о своих якобы брошенных детях, которых на самом деле любил, и обеспечил тайно. А ещё он признался, что три недели назад, ему поставили неутешительный диагноз. Но неуклюжий верблюд одним взмахом горба предотвратил тщету химиотерапии. Его порция страданий осталась на земле кому-то другому. Вот он и веселится.

На самом деле, как поняла Рената, здесь клиенты строго делились на тех кто успел, и тех кто не успел, или не знал, что надо успеть. Как сказала ей она очень полная немка - jedem das seine. То бишь каждому своё. Ещё она поняла, что страдать перед смертью очень плохой знак.

 ***

А на рассвете, когда там все угомонились, она вспомнила про свою палату. Вот как вернулась - не помнит. Очнулась утром, вокруг кровати нездоровая суета, народ в халатах, родители. Квазимодо копошится с кучей проводов где-то внизу справа. Но головной боли не было. Не было и неприятных ощущений, скорее наоборот. Как будто она Алисой прошлась по сказке. Квазик (всё-таки на большее он никак не тянул) вылез из под кровати и покачал своим нехорошим лицом:

– Все провода выдернуты с мясом. Вы, госпожа Рената, хорошо потрудились ночью. А ведь это всё - новейшее оборудование, - он попытался выразить своим лицом восхищение проводами.
– Куплено совсем недавно в Германии.

Он через плечо посмотрел на отца Ренаты, ища как бы сочувствия:

– А тут, вон оно как вышло…

Феликс Леви правильно понял, что его сочувствие придётся поддержать финансовой инъекцией, и сделал успокаивающий жест. Мол, займись ка ты лучше дочерью. В этот момент отворилась дверь, и Рената отчётливо поняла, почему в тяжёлой атмосфере палаты висело чувство ожидания. Как будто кого-то не хватало. Вошёл он. Голубой халат и оранжевая повязка.

Все сразу засуетились и стали расползаться. Также откланялись и родители, и будучи увлекаемы Квазиком, они удалились. Дождавшись, когда палата опустела, доктор Энелиль приблизился к ней, и вежливо повременив, «вошёл» в зрачки.

– Весёлая ночка была?
– он строго усмехнулся, как будто не отходил от неё ни на шаг.
– Было познавательно или просто весело, а? Ну, не будем об этом… - он взял её пульс, - сейчас нам предстоит не менее весёлое мероприятие.

Она чувствовала, что от него лучами исходит какое-то странное облако безопасности. Находясь внутри этого поля, было легко довериться этому странному Доктору Энелилю…

 А он тем временем, померив пульс произнёс:

– Хочется тебе или нет, а нам вместе придётся сейчас побывать в твоей вчерашней ночке. Только ты должна дать мне согласие, иначе не получится.

– Как это понять… - она была удивлена этими алогизмами, - если придётся, то зачем согласие? А если не соглашусь, то вы один отправитесь?

Он засмеялся:

– Сам себя я вряд ли смогу загипнотизировать. А без твоего согласия ты навредишь только себе. Как бы тебе это объяснить…

– А вы попробуйте…

– Имея даже единственный путь, человеку всегда легче, если он представляет перед собой выбор. Мы рождены существами свободными и нам так легче. Хотя бы думать, что свобода выбора у нас есть…

 Он снял зачем-то оранжевую повязку и убрал её в карман:

– Итак, ты готова?

– В смысле, согласна… - полупрошептала она глядя в его бездонные глаза и психолог кивнул.

***

То, что произошло дальше, она потом вспоминала многие годы. Она повторила, шаг за шагом, все подвиги той ночи. Разница была только в том, что она видела себя как бы со стороны. Кроме того, она слушала подсказки Доктора Энелиля, куда ей смотреть, и на что обращать внимание.

Оказалось, что она там была не одна. Присутствие кого-то ещё, не Энелиля, было очевидным. Этот кто-то тенью следовал перед ней, и тихонько направлял Ренату, как бы подсказывая куда лететь. Разговаривала же она с теми ночными персонажами уже по своей воле. Она поняла, что эта экскурсия была не простой. Ей был преподнесён урок, но какой, она пока только гадала.

Доктор Энелиль был рядом, и ей было от этого спокойно и легко. А ещё она видела много знаков, которые не замечала раньше. Ей казалось теперь, что как будто все стены в госпитале рельефно покрыты какими-то иероглифами. Занятно. Среди них она видела и латинские надписи, и надписи на её родном английском языке. Но увы, смысла она не видела. Иногда это нагромождение букв пыталось в её мозгу склеится в какое-то слово, но в последний момент ниточка обрывалась, и она оставалась с красивой абра-кодаброй.

Психолог не пытался интерпретировать знаки, хотя, судя по его репликам, он их тоже видел. Своим спокойным голосом, он как бы показывал ей не только на что обращать внимание, но и что он рядом. Он здесь, и она в безопасности.

Когда одна Рената с хохотом катала апельсины, другая Рената с удивлением видела, что больные укрыты не простыми одеялами. Все они оказались цветными, расшитыми какими-то узорами покрывалами. В узоры были вкраплены слова из мерцающих букв. Многие орнаменты были составлены из фруктов и цветов.

В эпизоде со старушкой, она вдруг увидела, что на медсестре была надета роскошная венецианская маска, украшенная золотом и перьями. Эта смеющаяся маска была покрыта серебряными и чёрными знаками, причём многие изображали грусть. А старушка смеялась над тем, как смешно не совпадали гримасы Ренаты с маской медсестры.

Следующая сцена её и вовсе её потрясла. Рената вдруг увидела, что разговаривает с воином в средневековых доспехах. Блестевшее серебро было тоже покрыто витиеватыми знаками и иероглифами. Ультрамариновые и кобальтовые тона букв усиливались рыжими и золотыми вкраплениями и окантовкой. Эта живопись непрерывно двигалась - воин потрясал то витым копьём с изумрудным наконечником, то мелко гравированным щитом, и если бы он мелко не подхихикивал, она и не поняла бы, что рыцарь этот - тот самый старичок-турист, упавший с верблюда.

Почему-то из всего фантастического карнавала картинок у неё в голове отпечатывался только один простой символ - треугольник. Или знак пирамиды. То ли она сама так хотела, то ли кто-то другой. Так или иначе, она с этим знаком в сознании видела как забавно улыбался психолог.

***

А потом она уснула по настоящему, и проспала всё на свете. Ей снилось, что она опять, как в гипнозе, видит себя со стороны. Но на этот раз она была неподвижна, а картинка — чёрно-белой. Со стороны могло показаться, что это снимок, если бы не покачивающиеся полы халата. Доктор Энелиль молча стоял рядом, а перед ними был какой-то туннель.