Номерные сказки
Шрифт:
— Эпос! — громко сказал государь, — Народный! Нужен! Песенно-стихотворный о деяниях геройских людей. А то вон у всякого народа своя кричалка имеется и через поколения сказителями потомкам передается. А у нас разве тока одни частушки. К тому ж одни неприличные. А надобно эпопею поэтическую сочинить. Подгитарного складу. Али хоть под гармошку. Чтобы барды пели, а народ слушал. О том, как предки были славны. А не о том, как у мово миленка огурец под пленкой, двадцать лет его растил, только нынче угостил...
Царевна прыснула, приглашенные бояре хихикнули, государыня с улыбкой потупилась. Его величество по-своему истолковал их реакцию.
— Вот именно! Вместо былинных песнопениев — сплошные хохотушки срамные! Рази ж они как следует дух народный передают? Нет! А ведь даже вон у дикарей индейских разумные баллады имеются. Как там бишь... Ну, навроде... — государь, припоминая, пожевал губами. И вдруг неожиданно и мощно выдал в сильно извращенном, длинном и утомительном виде :
С койкоместа Гайавата злой восстал от недосыпаНа ночных сверчков. И матом крыл их крепко, одеваясь.Томагавк заткнув за пояс, взял он лук и взял он стрелы,И пошел лесной дорогой к речке уток настрелятьИль гусей к обеду жирных, коль еще не улетели,Или гадких ирокезов для коллекции из скальпов,Или жирненьких апачей для забавы молодецкой,Иль кого-нибудь из белых подстеречь и укокошить,Криком боевым индейским до поносу напугав,Чтоб не шлялись, словно дома, при часах и кошельках,Чтобы знали, кто хозяин рек, лесов и прерий здешних.А— Хватит! — крикнула царица. И, опрокидывая посуду, встала. И демонстративно вышла. Следом за ней — царевна. Покрутив предварительно у виска пальчиком.
— Совсем вы, батя, по зимнему времени озверели! Сугробы везде, воевать несподручно, так вы в мыслях буйствуете. Негоже!
Бояре молчали.
— Не понравилось, что-ли? — спросил их государь. — Я же в качестве примера. Что люди эпосы целые сочиняют, а у нас лишь одни хохмы короткие.
— Да ими, поди-тко, и обойдемся? — вопросительно произнес казначей, — Что-то уж больно слушать-то страшно, батюшка. Аж икота нервная, прости Господи, сквозь портки рвется. Может, не надобно нам оно?
Все промолчали. Включая шута, который спал и ничего не слышал. Но стонал во сне. Кошмарил, видимо, помаленьку.
— Ну и хрен с вами! — обидевшись, сказал царь. И дулся на всех вместе взятых подданных до обеда и даже немного после.
Сказка №67
В этот день ни в стране, ни при дворе ничего примечательного не случилось. Вчерашнее прилюдное исполнение государем псевдостихотворного лжеэпоса о якобы Гайавате столь угнетающе подействовало на умы, что вторые сутки все слышавшие его были слегка не в себе. Его величество ходил с прибитым виной лицом, вздыхал и мысленно публично просил прощенья. И , похоже, не находил такового в испуганных взглядах придворных и домашних.
Лишь один человек, а конкретно господин летописец, не только не осудил государя за аморально-кровожадное выступление, а даже был неприкрыто им восхищен. Господин летописец как персона третьестепенная за завтраком сидел в самом углу и не все хорошо расслышал. Но ему понравился принцип. Пересказывать чужое сочинение, отродясь его не читав и даже толком не слышав. И, удалившись в свою светелку, он тоже кое-что накропал. Книга произведений Гомера в учрежденной его величеством библиотеке отсутствовала, и господин летописец, поплевав на ладони, взял и написал ее. За Гомера. Легко и быстро. И поставил на полку. И понял, что его посетила Идея. Отныне так и будет. Если не достать настоящей книги — так напишем же ее сами! И он тихо порадовался за себя. И еще разок перечел на память начало.
"Эх!Гордо смотря на причал сквозь перископ дальновидный,Наш Одиссей-капитан басом молитвы прочелВсем богам по одной, кроме Зевса, которому две,Тенором крикнул рыбачкам, чтоб верность ему сохраняли,В их числе и супруге, чьи груди не знают размера,Альтом высоким свистнул концы обрубать В смысле хорошем, канаты имея в виду,И — поплыл наш "Арго", острым носом вздымая буруны, Тяжкой кормой с рестораном на три четверти в воду просев.Песнь затянули под плетку гребцы удалые,Вторили им пузырями, упершися в дно, бурлаки,Старый буксир, извергая дымы вертикально,Винтом по воде колотил и тянул безвозмездно.Я, слабогрудый писец, от волненья икаю в семь дыр, Компас заветный ховая под кожные складки.Ходит по палубе хмуро многообъемный Геракл,Это ему весь маршрут без устали дуть в паруса.Добрый Орфей, расстегнувши златые одежды,Кормит дельфинов мелкою тварью с себя.Ловкой рукой держит руль Прометей-огнекрад,С другом своим Геростратом хитро шепчась о своем,Тихо под шлюпкой лежит Архимед бесполезный, Их с Пифагором никто на корабль не звал. Тайно проникли, везут контрабандою циркуль, Точек мешок, два рулона парабол и сферу.Ах!Крикнул раввин, закрестились монахи на сходнях,Белого агнца в живот ударил стамескою жрец.Вот наконец и поход! Тянут якорь мосластые руки.Боком навстречу судьбе наш "Потемкин" дрейфует, треща.Царь Одиссей в адмиральских наколках по телуСквозь козырек смотрит на кубрик богов,Где главную жертву Ахилл Из елениных глаз на сковородке готовит в надежде,Что милостив будет если не сам Посейдон, то хотя б рыбнадзор.Вот и гудок. Это Крон, покровитель гороха,Задом своим через рупор рожает положенный звук.Машет платок на брегу. И парик. Облысев, Пенелопа,Тягостью сделалась мужу. И он уплывает.Ух! С шумом ударили крепкия веслы о льды!Тронулся грозный "Варяг" наш навстречу невзгодам.Царь Одиссей круторукий смотрит с бушприта в бинокль,Планы его велики, как опухшего мамонта шкура.Я, бледнолобый поэт, от качки блюю беспрестанноНа фок и на грот, и даже на клотик с бизанью.Крепко построен, весьма оснащен наш "Титаник" громоздкий.Сто сорок тысяч дерев на него изрубили в капусту,Склеив затем из опилок комод превосходный румынский, Который к тому же плавуч оказался на диво.Сам сэр Гефест принародно на крепость "Аврору" проверил, Из носовой своей дырки стальною соплей хлобыстнув.И не попав. Столь увертлив корабль, с виду большой и брюхатый.И матерясь. Очень груб металлургический бог.Много ночей ткали хлопок на парус ткачихи,Самых больших пауков ловкостью рук посрамив,И детской слюною скрепляли с яйцом пополам вместо клея,Чтобы Борей мощнодуйный на хер бы их не порвал.Ох!.."Сказка №68
В этот день произошло важное событие, могущее иметь, как выспренне сказал его величество государь, "зело изрядные воспоследственные влияния как в нонешнем, тако же и в будущем бытии самого государства и равно составляющих его людских личностей местного человечества". То есть, в переводе с ученого, событие было важное. А именно — к царевне приехали учителя. Будучи девицей не только знатного происхождения, но и немалого при этом ума, ее высочество училась на дому, вызывая преподавателей лишь на сессию. Каковая случалась у нее не раз в полгода, что бывает у обычных студиозусов, а гораздо чаще. Ибо царевна грызла гранит и мрамор наук со скоростью непревзойденной. Один за другим менялись предметы, один за другим менялись учителя, многие из последних уже стали уступать царевой дочке в обширности и глубине знаний.
Сессия собиралась быть не простая, а выпускная. Ее высочество вознамерилась подать документы на заочное в Сорбонну, поэтому, дабы не ударить в грязь прелестным своим лицом, подготовилась лучше некуда. По зоологии была написана превосходная работа "Ремонт зайца в полевых условиях". По ботанике — такое детальное исследование как "Методика зимнего самосогрева деревьев потиранием веток о ветки". В астрономии царевна отличилась монографией "Десять способов впучиванья глаз обратно после долгого наблюденья за небом". Историческая наука с ее помощью пополнилась монументальным трудом "Роль кретинов в упадке Римской цивилизации", а такая редкая дисциплина как прикладная уринофобия, собственно, и возникла благодаря царевне, написавшей знаменитые заметки "Пугание бабаем как основа морального воспитания". Мало того, ученая дева удостоилась признания и как автор многочисленных открытий. Вспомнить хотя бы поразительный ее эксперимент с шерстяным клубком, серебряной амальгамой, веником и бациллой тифа. Исключительно просто и изящно было доказано, что при определенном порядке взаимодействия данных элементов ничего может не произойти в течение сколь угодно долгого времени. Одной из первых в своей научной работе царевна использовала такие ставшие вскоре популярными приборы как клещевой энцефалограф, умометр и складной деревянный запоминатель. За эти и другие свои достижения только в текущем квартале она получила почетный диплом парижского "Общества охраны друзей природы", медаль венской академии "За невозможное ухищренье ума" и попала в почетный околонобелевский список "Лучшие тетки и девки мира".
Его величество государь, несмотря на неграмотность, благоволил наукам. Приехавших со всего света преподавателей, числом около дюжины, расселили во дворце с максимальными удобствами и окружили заботой. Перед обедом они были официально представлены царю. И он приятно был поражен, узнав, какие мощные мужи делятся знаниями с его дочерью. Сам Иоганнус Маткен унд Яйкен фон Зельценштрудель, создатель теории центробежных чисел, преподает, оказывается, царевне высшую арифметику. Поклон. Ответный поклон и приглашение сесть. Ни кто иной как прославленный Пук Фунь из Динь Дзыня обучает царевну левостороннему правописанию кистью. Глубокий поклон. Ответный поклон с улыбкой. Мудрейший Козанострадамус Палермский помогает преумножать познания ее высочества в таких сложных науках как подводная ухолокация, физика чугунного ядра и управляемое гниение домашних отбросов. Преисполненный достоинства поклон. Ответный поклон с открытым от удивления ртом. Господи, надо же! И даже сам великий Иеронимус Неуронимский из Брюквенбурга счел необходимым приехать и помочь разобраться царевне с цифровой буквологией! Изящный, несмотря на возраст, поклон. Ответный поклон с радушным разведением рук. Приветственная речь государя в честь прибывших.
— Значит вот... как бы от лица страны и внутри себя лично... Рад иметь вас видеть высокими гостями сюда!
Его величество был взволнован присутствием столь именитых людей, поэтому говорил несколько сбивчиво. К тому же ему казалось, что если коверкать язык, то он будет более понятен иностранцам. Поэтому то, что говорил царь, не всегда было понятно сидящим поодаль царице, царевне, шуту и приглашенным боярам.
— Вот они... эти самые в целом науки... Поскоку постоку тока из их проистекает человечье гуманство, отличное его от зверей... Я в нашем лице... завсегда привык попекать... и отнюдь всячески помогать... чтобы в этом смысле они потомки нами предками не страмились! Ибо... Ибо дабы чтобы страна мало-мало хороший был — надо тихо-тихо наука всякий любить. И туда-сюда его развивать. Вот. Потому что наука есть тот самый, какой никак без его нельзя. Никому! Всегда. Ведь ежели кто науку в себе развил — у того что? У того как минимум аллес гут. Тоись, вашим языком говоря, алле пешкен нах дамкен. Та страна, у которой ученые беспрестанно с колбами дружат, закрытые открытия открывают, изобретения сочиняют — та страна что? Везде поперед других и в выгоде по самые уши. Вот у меня, к примеру, в прошлом годе отрок такой сыскался... Кляйн киндер безусен, чтоб вам понятно. Так он, ферштеешь ли, из собственной башки такую хрень вымудрил! Чтобы, значит, шишкен с елкен легче сбивать. С кедрен, тоись. От такую от дуру на четырех колесах построил! С педалями. Для ног и рук. Он крутит, она едет, оно с боков колотушками по стволам лупит. Они прям сверху и валятся. Шишки, белки и дятлы. Заготовительный комбайн называется. Орехо-шкуро-перьевой самоходный. Двойного применения. Ежли в случае войны да на врага выпустить — и врага всякого любо-дорого заготовит.
Государь приосанился. Ему было приятно, что слова его с большим вниманием слушали именитые и известные. И вдвойне приятно от того, что было чем блеснуть из отечественных достижений.
— Али вон надысь мужик один оттопырил! Мало ему, что грамотный. Дак взял и обсерваторию у себя на дому придумал. Со стеклами. в трубке. Сам с рождения лупоглазый, да стеклы ишо приставит — и вся-то перспектива наглядная прям тут же ему видна! Много там всего насмотрел... Планеты, говорит, круглые черт-те где аж летают, и человечки малые сверху на их живут. Иностранные планетяне. Прям, говорит, так же точно печки в домиках топят, за скотиной ходят и метелят друг дружку по праздникам. Только по три глаза у кажного и головы промеж ног. Да солнце зеленое. Да Господу редко молятся. Потому что очень уж далеко, молитва долго идет...