Ноосферный прорыв России в будущее в XXI веке

В.Н. Ягодинский пишет: «Первый раз Александр Леонидович был арестован в Калуге в 1920 году, о чем есть свидетельство В.В. Соловьева, разыскавшего дело Чижевского в тамошних архивах. Причина ареста не ясна, выпустили его на свободу через неделю (устное сообщение). Не исключено, что это могло быть связано с его занятиями “историей революций” (это вполне вероятно, так как социологией революции в те годы занимался эсер Питирим Сорокин, который был не в чести у ведомства Ф.Э. Дзержинского и остался жив только благодаря личному заступничеству В.И. Ленина, – С.А.). Во всяком случае, с тех пор на его имя и дела легла отнюдь не солнечная, а чекистская тень» [339] .

Во всех местах заключения, где был Чижевский, он умел поставить себя так, что с ним считались, и везде, не прекращая, он проводил научные исследования.

В.Б. Пескин, бывший заключенный лагеря «Спасское», вспоминает, что в 1949 г. он познакомился с Александром Леонидовичем, который, будучи сам заключенным, занимал должность заведующего клинической лабораторией Спасского госпиталя с количеством лаборантов около 15 человек. «Он пользовался всеобщим уважением – и со стороны заключенных, и со стороны начальства как видный ученый» [340] , – отмечает Пескин. И далее подчеркивает, что Чижевский «категорически протестовал против превращения человека в номер и ни разу не нашил себе номера, несмотря на карцер, избиения и издевательства уголовников-сокамерников. Начальство было вынуждено согласиться с его протестом. С волей Чижевского считался сам Чечев (начальник лагеря – прим. ред.). Мы, заключенные, восторгались поступком Чижевского» [341] .

Математик П.Г. Тихонов вспоминает, что его первая встреча с Чижевским произошла во внутренней тюрьме НКВД в 1942 г. в Челябинске, поскольку их арестовали одновременно. Вторая встреча состоялась уже в 1947 г. в Спасске. Тихонов оказался лежачим больным в палате главврача Григоровича и мог часто наблюдать за Александром Леонидовичем, который «сидит в лаборатории, … что-то пишет или смотрит в микроскоп… В клинической лаборатории он оставался иногда и на ночь. В углублении в виде лоджии едва помещалась его койка» [342] .

П.Г. Тихонов стал соратником Чижевского в исследованиях «по оседанию крови» и производил математические расчеты, разрабатывал математические модели гидродинамики крови.

Помогал Чижевскому в математической части исследований и Г.Н. Перлатов, ставший соавтором Александра Леонидовича в книге, подводившей итоги исследованиям структурного анализа движущейся крови [343] . Г.Н. Перлатов отмечал в Чижевском «мягкость, чувствительность, но одновременно стойкость в убеждениях… В поэзии он отражал движение самой природы. Эгодисперсия – полное растворение, слияние с природой, как у Тютчева» [344] . «В живописи он был солнцепоклонником. Любил Рериха (прошлое воплощалось в настоящем)» [345] .

И.Н. Кулакова вспоминает Чижевского уже в 1953 г., когда он был почти в том возрасте, в котором он увидел впервые Циолковского: «…Я повстречала гражданина выше среднего роста, в телогрейке, кирзовых сапогах. … На лице было написано благородство, интеллигентность … Я хотя и считалась его начальницей, но не уставала называть себя его ученицей. Я боготворила его. За короткий срок им была написана на основе исследований, проведенных в лаборатории, монография “Биофизические механизмы реакции оседания эритроцитов”. Издана в Новосибирске в 1980 году» [346] .

В лагерях Чижевский встретил вторую свою любовь – Н.В. Энгельгардт. 19 октября 1946 г. он посвятил ей такие строки:

«Когда я уходил в безбрежность

По сжигающим пескам пустыни,

Ты принесла мне сердца нежность

И чистые духа святыни.

Вокруг неистовствовала геенна,

Огонь опалил ресницы и веки,

Ты одна – благословенна

В душе моей – отныне – навеки.

Изуродованный,

ничего не вижу.

Не слышу и не понимаю;

Только чувствую: ты ближе и ближе.

Ты – весь мой мир до самого краю» [347] .

Со слов В.В. Соловьева, А.Л.Чижевский в 1950–51 гг. тайком приезжал из ссылки в Москву, где встречался с первой женой, чтобы получить «добро» на развод. Татьяна Сергеевна поняла мужа и согласилась. Ее заслуга состоит в том, что она сумела сберечь основную часть архива мужа – 13 ящиков, которые передала ему после освобождения из ссылки [348] .

Н.В. Чижевская (Энгельгардт) поддерживала мужа и помогала в его исследованиях, требовавших беззаветной самоотдачи. И сама была такой же, как и муж, – беззаветной, самоотверженной, стойкой – и прошла остаток жизни Чижевского рядом с ним не только как супруга, но и как друг, соратник, последователь его идей.

В.Н. Ягодинский, ставший другом семьи уже за несколько месяцев до смерти Чижевского, в 1964 г., а затем поддерживавший Н.В. Чижевскую в ее деле по отстаиванию чести и доброго имени мужа, в организации Чижевских чтений, пишет:

«Сколько раз на руках притаскивала его, теряющего сознание от истощения и потери крови, на его кушетку в нише лаборатории, где за стеной беспрерывно кричал раковый больной – один из сотен тех несчастных, на которых в 49-м под Семипалатинском испытывали атомное оружие…

Вокруг неистовствовала геенна,

Огонь опалил ресницы и веки» [349] .

А.Л. Чижевский был одним из тех «пассионариев», о которых писал Л.Н. Гумилев, создавая в теории этногенеза концепцию пассионарности и пассионарного толчка. Он создавал вокруг себя поле высочайшего духовного, творческого и мыслительного напряжения, которое притягивало к нему всех, кто оказывался рядом. Так было и на воле, и в заключении. Многие из притянувшихся к нему в годы неволи стали его соратниками и даже со-творцами по исследованиям, которые велись в течение всех лет заключения, а потом – ссылки.

Чижевский осознавал эту свою бескомпромиссность борца, всегда идущего навстречу врагам и наперекор судьбе. О себе, кроме тех оценок в сравнении с К.Э. Циолковским, которые я привел в эпиграфе к этой главе, он писал так: «Поведение ученого, борющегося за свои идеи и убеждения, может быть двояким: либо ученый становится в непримиримую оппозицию по отношению к своим противникам и начинает войну за свои идеалы, либо, следуя дипломатическому кодексу, ведет «игру», принимая компромиссы, чтобы, в конце концов, выиграть или проиграть. Выбор поведения зависит от темперамента и уверенности в своих силах. Но нельзя также быть в такой мере уступчивым, чтобы получать пощечины. Принципиальность – это основная линия поведения ученого, а метод борьбы, наступательной или выжидательный – дело душевного склада и тактики человека… война лучше подлого и позорного мира. Лучше смерть, чем ярмо раба и вечные галеры… я выбрал борьбу до последней капли крови и потому пострадал, но в то же время всегда чувствовал себя победителем и, наконец, победил на самом деле. Вечный позор лег на имена моих врагов» [350] .

Период заключения и ссылки с 1942 по 1958 гг. оказался временем тяжелого испытания всех свойств личности Чижевского. Он показал такую духовную и душевную стойкость, такую верность своим научным идеям, что уже лишь это ставит его в один ряд с такими мировыми мыслителями прометеевского склада, какими были Джордано Бруно, Томмазо Кампанелла, Галилео Галилей, Иван Посошков, Николай Иванович Кибальчич, Николай Александрович Морозов (с последним он был знаком и беседовал в середине 1920-х гг.).