Нора под миром

Ведьма смотрела на неё, едва сдерживая смех.

— И то верно, Клавка. — согласилась она. — Пущай женятся, сердешные. Всю жизнь ты прожила без мужа, без дитя. Порадуйся хоть внукам.

Повернулась и пошла, оставив довольную Маниловну чистить вареный кар-тофель.

Все с гомоном садились за столы. Вокруг с камерой бродили Кондаков и Борька. Они снимали всё подряд.

Во главе стола уселся молодой жених. В картузе, за ленточкой вьюнок.

— А где невеста?! — заголосили гости.

— Лёнь, сынок, — обратилась к проходящему мимо совершенно обалдевшему Косицыну нарядная тётка. — сходи-ка к Воронцовым. Скажи-ка Лушке, пущай торопится, все уж собрались.

— Хорошо, Виолетта Егоровна, — пролепетал он, глядя на неё одним правым глазом. — позову сейчас.

И опрометью кинулся в конец улицы.

Антонина кокетливо вертелась перед зеркалом, примеряя ленты из старого бабкина сундука. Сама старуха сидела у стола, подперев морщинистую щёку то-щей лапкой и смотрела на «внуку» со смесью жалости, смеха и, как ни странно, зависти.

— Бабусь, а бусов нет? — почти тридцатилетняя девица легко, как мотылёк, подскочила к сундуку.

— Антоша, милая. — сказала ей старуха. — Не надо бы тебе…

Дверь открылась и вошёл соседский парень.

— Ой, грех какой. — вздохнула баушка Лукерья.

— Баба, брось! — раскраснелась и взвилась невеста. — Это ты всю жизнь у печки просидела! Ни детей, ни внуков. А я жить хочу!

— Чего тебе, малой? — безнадёжно обратилась к двери старая Лукерья.

— Что?! Уже зовут?! — встрепенулась, как огонёк, Антошка. — Сейчас иду!

Она бросилась к бабушке и поцеловала её в щёку.

— Бабусь, может быть, придёшь?

И кинулась к двери.

— Вас просит к себе на минутку Пелагея. — деревянным голосом обманщика проговорил засланный казачок.

— Она сказала… — Лёнька запнулся и быстро оглядел невзрачный наряд не-весты, — что у неё такие бусы есть. И кофточка ненадёванная городская.

Антошка взвизгнула от счастья и полетела, как стрела. А Лёнька следом.

— Туда, пожалуйста! — едва угнался за нетерпеливой Димкиной невестой Косицын. Антошка вообще отличалась резвостью.

— Куда? — она завертела головой в тёмном коридоре.

— Сюда! — проговорила непонятно откуда взявшаяся Наташа и оба бывших ученика коварно толкнули бывшую учительницу прямо на доски в глухой угол.

— Вы что, ребята?! — растерянно пролепетала Антонина, падая в руки дяде Саше.

— Мама-ааа! — белугой заревела Катька.

ГЛАВА 29. Западня

Свадьба явно была на мази. Порядком пьяный женишок опять состыковался с Нинкой, к великому неудовольствию Маниловны. Последняя сидела за столом, подперев толстой ладонью свисающую щёку и голосила песню. Зато все гости веселились. Водка убывала очень быстро.

— Чего творят, петлюры! — Леший с тревогой наблюдал, как драгоценное го-рючее проливается сквозь призрачные глотки и поливает равнодушную к спирт-ному землю.

— Ась? — откликнулась осоловевшая Клавдия. — Не будет, Леший, у меня те-перь внучков.

— А что так? — удивился слышавший разговор Виктор.

— Такое дело, Клавка, — сказал ей Леший. — каки уж детки. Каюк теперича де-ревне. По-нашему — финал.

— Вот любите вы, старики, покаркать про конец света. — отозвался Кондаков.

— А то сыграл бы, Леший, на гармошке. Знаешь, что? Сыграй такую жалист-ливую песню. — попросила Маниловна и сморщилась вся, приготовясь петь про несчастную любовь.

Леший растянул мехи и раскатил быстрое стаккато, и Маниловна грянула неожиданно голосисто, как на девичьих посиделках:

Как у нас один свояк

Был дурак, дурак, дурак!

Он соплями умывался,

Да блинами утирался!

— Барыня ты моя, сударыня ты моя! — залихватски и хамовато подхватил деревенский гармонист.

Маниловна вошла в раж и продолжила частушки:

Как у нашего козла

Репа из носу росла!

А у нашего Ванюши

Поросли крапивой уши!

— Тень-тень — едрён пень! — согласился Леший.

— На столе стоит чернила, а в черниле два пера! — неожиданно вмешалась в дело Виолетта Егоровна. — Ты — налево, я — направо, больше нету ни хрена!

Мой милёнок, как телёнок,

Только разница одна:

Мой милёнок пьёт из кружки,

А телёнок из ведра! — не сдавалась бойкая Маниловна.

Любовь Захаровна Козлова охотно подхватила тему:

Мой милёнок, как ребёнок.

Я его в руках ношу!

Заверну его в бумажку

И в кармашек положу!

— Есть у рыбы чешуя! — раздался со стороны дороги скрипучий голос. — А у Сеньки ни…! Сенька по деревне скачет, два фига в кармане прячет!

К компании приближалась, раскорячившись в пляске, старая Лукерья. Она молодцевато ботала в землю старым валенком. И продолжила:

Жил в деревне какаду.

Раз ку-ку да два ку-ку!

Третий раз ещё кукнул

Да в навозе утонул!

И старуха завернула далее такие матерные частушки, с такими эпитетами и сравнениями, что даже Леший хохотал до слёз. Заливались тонким смехом белоголовые близнецы Варюхи. Басом гоготал кузнец. Трясла по-цыгански тощими плечами пьяная в дым Любовь Захаровна Козлова. Деревня гуляла.

* * *

Маленькая Катька отложила в сторону надоевших кукол. Ей было скучно. Играть не с кем. Даже Пелагейка больше не приходит. Хоть и прозрачная, а всё-таки была подружка. Мама с дядей Саней и тётей Зоей сидят на веранде. Лёньке с Наташей тоже всё время некогда. Они обсуждают свои взрослые дела.

Она поднялась на ноги осмотрелась. Вокруг — никого. Киношники снимают где-то далеко.

За забором что-то тихо постучало, как будто палочкой о палочку. Катька заинтересовалась и выглянула за калитку. Сначала ничего не увидала. А потом заметила слабое шевеление в траве. Подошла поближе и от удивления широко раскрыла глаза.

В невысокой мураве копошился маленький человечек. Он был сложен из палочек и желудей. Жёлудь-тельце. Жёлудь-голова. А на ней маленькая желудёвая шапочка с хвостиком. У него был носик, ротик, глазки.