Нора Вебстер
Шрифт:
– Она в восторге от того, что вы пришли, – шепнула она. – Знаете, она ведь мало кого видит.
– В самом деле? – спросила Нора и тут вспомнила о своих крашеных волосах, потому что миссис Уилан рассматривала их почти с бесстыдным любопытством.
Глава четвертая
Она никому не сказала ни о договоренности с Томасом Гибни, ни о скорой встрече с Фрэнсис Кавана, с которой не виделась более двадцати лет. Она подумала, что поделится с Джимом и Маргарет, но, когда они появились, была благодарна им за то, что не стали спрашивать, как прошел визит к Гибни. Спросила Уна, и она ответила, что пока ничего не решила.
– Я слышала в гольф-клубе, что ты возвращаешься в контору, – сказала Уна.
– Гольф-клуб – источник знаний, –
Ее вторая сестра, Кэтрин, в письме пригласила Нору с мальчиками погостить у нее, написала, что подойдут любые выходные. Нора ответила, что они приедут в следующую пятницу, когда мальчики отучатся, и пробудут до воскресенья. Морис, пока был здоров, любил уезжать субботними вечерами в их фермерский дом за Килкенни, беседовать с мужем Кэтрин об урожаях и ценах, спорить о политике и слушать сплетни о соседях. Обе пары часто наведывались в бар-салон, оставляя детей на попечение Фионы или Айны. Похоже, что мальчиков радовала перемена, так как они ночевали в непривычно пустом и оттого большом доме.
Нора подумала, что права была мать: все они, включая сестер, предпочитали ей Мориса и больше прислушивались к нему. Во время совместных застолий мужчины беседовали друг с другом, но Кэтрин любила их слушать, задавать вопросы или подкидывать темы, об интересе к которым знала наверняка. Нора не обижалась, она прислушивалась к этим разговорам вполуха, не имея такого, как у Мориса, твердого мнения насчет событий в стране. Кроме того, Кэтрин и муж ее Марк разделяли религиозные взгляды Мориса. Они верили в чудеса и силу молитвы, но нравилась им и модернизация церкви. Никто из них ни разу не спросил о соображениях Норы на этот счет; она и сама не вполне себя понимала, но знала, что не согласна с ними и желает церкви более радикальных преобразований. Она, в отличие от них, не верила бездумно. Насчет прочих материй у нее тоже имелось свое мнение, но она с удовольствием не участвовала в беседах. Сейчас она задумывалась, а не станет ли разговорчивее теперь, когда Морис мертв.
Мальчики вернулись из школы, а она уже сложила вещи в машину. Договорились, что Донал будет сидеть на переднем сиденье до Килтили, а потом сыновья поменяются местами и до конца поездки впереди будет сидеть Конор.
В былые дни, проезжая мимо ворот одной фермы за Майлхаусом, Морис напрягался и уходил в себя, о чем бы ни говорили до того. Они никогда это не обсуждали. Он напрочь отказывался об этом заговаривать. Нора знала о его нежелании, потому что слышала, как эту тему обсуждали Маргарет и одна из кузин на поминках ее свекрови. Ферму в конце прошлого столетия оттяпали у деда Мориса. После приезда в город с женой и детьми тот приобрел прескверную репутацию в полиции из-за своих политических взглядов и кое-каких книг и одежды в старом чемодане. Нору всегда удивляло, насколько серьезно воспринимал это событие Морис, или, по крайней мере, как странно он замыкался всякий раз вблизи от этого места, будто упоминание о случившемся могло обесценить былые страдания, перед которыми он благоговел.
Нора знала, что где-то за Туллоу сохранился дом, в котором прислуживала ее мать, и кто-то – то ли хозяин, то ли его брат, а может, и сын – непозволительно сближался с ней ежедневно, а иногда и по ночам. Тетушка Джози пересказывала во всех подробностях, как пришлось обратиться к священнику и как тот призвал управляющего универсального магазина “Калленс” помочь ему спасти честь девушки-служанки из отдаленного фермерского дома за Туллоу. Нора вспомнила, что история о чести ее матери, священнике, ферме за Туллоу, ее владельце и его брате с сыном показалась ей неправдоподобной, а потому забавной. Джози настойчиво заявила, что все это чистая правда, а Нору и вовсе разобрал хохот; она веселилась, пока Джози не посоветовала помалкивать об этой истории, а если уж мочи удержаться нет, то пусть хоть не смеется. Мол, люди осудят ее за смех над такими вещами.
Дорога была узкая, и Нора ехала осторожно. Скоро эти предания забудутся, подумала она. Скоро никто и не вспомнит о какой-то давней экспроприации, а если и вспомнит, то до нее никому не будет дела. Деда и бабку Мориса похоронили в безымянной могиле, чтобы никто
не знал, кто они такие. И она полагала, что ее сестры не знают о жизни матери в доме за Туллоу и тех мужчинах. Скорее всего, они вообще не имеют понятия, что мать была служанкой в период между отъездом из отчего дома и поступлением на работу в “Калленс”, что в Эннискорти.За Килтили Конор пересел на переднее сиденье и принялся болтать о школе, одноклассниках и учителях. Ему явно не терпелось пообщаться с кузенами и посмотреть ферму.
– А в доме тети Кэтрин живут призраки? – спросил он.
– Нет, Конор, это просто старый дом. Он побольше нашего, но призраков там нет.
– Там же умерло много людей?
– Не знаю.
– А откуда появляются призраки?
– Я думаю, что дома с привидениями – выдумка.
– У Фелана на Бэк-роуд живут призраки. Джо Деверо как-то ночью увидел там человека без лица. Тот прикуривал, а лица не было.
– Наверно, там было просто темно, – сказала Нора. – Если бы у Джо был фонарик, он бы отлично рассмотрел лицо.
– Мы после этого ходили из школы домой по другой стороне дороги, – продолжал Конор.
– Ну теперь-то все позади, тебе больше не нужно туда ходить.
– Все знают, что т-т-там есть призрак, – сказал с заднего сиденья Донал.
– А я о нем никогда не слыхала, – ответила она.
Какое-то время мальчики молчали, однако Нора, минуя Боррис, не сомневалась, что они продолжают думать о призраках.
– Мне кажется, что все истории о привидениях – чепуха, – сказала она.
– Но в доме тети Кэтрин наверняка умерла прорва людей, – уперся Конор. – В спальнях наверху уж точно.
– Может, и так, но призраков не существует.
– А как же Святой Дух? – спросил Донал.
– Донал, ты же понимаешь, что это совсем другое.
– Один я наверх все равно не пойду, – сказал Конор. – Даже днем.
Они подъехали к дому в молчании. Нора пробовала сменить тему, но так и не отвлекла мальчиков от мыслей о призраках и проклятых домах. Она подумала, что фантазии о призраках и странных звуках в ночи связаны с узкой дорогой и пустошами по обе стороны от нее, с канавами-болотцами вдоль обочин и деревьями, мрачно нависающими над дорогой, с редкими тропинками, что убегают к одиноким фермам, которых отсюда и не видать. Нора вспомнила, что Кэтрин, первой из сестер вышедшая замуж, рассказывала о доме кузена Марка – старой постройке, заросшей плющом, где мебель двигалась сама собой, а иногда ни с того ни с сего открывалась дверь. Кэтрин и Марк рассказывали подробно, без тени сомнения в правдивости этих историй. Интересно, не связано ли это как-нибудь с завещанием, или кладом, или сражением или с жестоким выселением из дома когда-то в прошлом. Нора понадеялась, что за выходные никто не станет болтать об этом при мальчиках.
Кэтрин отличалась полной неспособностью усидеть на месте. Мать, как помнила Нора, была такой же, вечно суетилась. Нора и Уна называли это “ерундистикой”. Хуже того – мать порицала других женщин, что сидят сиднем, когда все дела далеко не переделаны. Нора, как вышла замуж, каждый вечер, вымыв посуду, бросала суетиться, садилась, предварительно позаботившись о том, чтобы лишний раз не вставать – разве что вскипятить чайник, чтобы выпить с Морисом чаю, или приготовить грелку зимой.
Нора вошла в отведенную ей комнату – ту самую, где всегда останавливались они с Морисом, – и ее тотчас охватило желание больше не приезжать сюда, написать в следующий раз, что заболела и лежит в постели. А от взгляда Кэтрин на ее прическу стало и вовсе неуютно; молчание сестры означало, что после предстоит разговор, и Нора не сомневалась, что Кэтрин найдет немало что сказать.
Ферма Марка была велика, но Нора не знала, сколько акров земли, так как Кэтрин не говорила об этом никому из родных. Очевидно, земли было больше, чем Кэтрин хотела признать. Будь ферма маленькой, Кэтрин упивалась бы жалобами. Она всю жизнь покупала одежду на распродажах и после замужества не изменилась. Однако теперь, если речь шла не об одежде, а о чем-то другом, особенно касаемом дома, она тратилась всерьез. Норе и Морису особо запомнились слова Марка: “Вещь хороша в день, когда ее покупаешь”. Им самим такие мысли были напрочь чужды.