Норильские судьбы

– В Норильск сдаваться не надумал? Пора кончать лепить горбатого. Уже сколько лет, как амнистия. Даже я под нее попал. Правда, без права выезда на пять лет. Но они уже пролетели. Еще полгода, и я в Солнечной Молдавии. Так что, считай, это моя последняя навигация. А для вас, политических, так сейчас вообще полная реабилитация. Оттепель!

– Как-то сомнительно мне с этой оттепелью. Видишь и тебя пригрели –

Аника посмотрел в упор на Михая.

– У меня статья – враг народа, измена Родине. У тебя бандитизм. У нас даже в лагере законы и понятия были разные. А в восстание? Мы боролись против произвола, насилия. Создавали для этого комитеты. Шли на автоматы, а вы резали наших комитетчиков и втыкали нам заточки в спину. Выходит, что вы, бандиты, которые грабили, убивали и насиловали, тоже типа несправедливо обиженные. То есть мы с тобой на одной ступеньке сейчас стоим. И отогревать будут нас вместе.

У Аники лицо стало багроветь.

– Да такой оттепелью только сопли замершие отогреть можно. А меня так проморозили, что баня с парилкой за раз не прогреет. И давай на этом закончим, Михай. Не заводи меня, а не то часом пришибу.

Аника с досадой махнул рукой.

– А че тебя отогревать? Тебя сначала воскресить надо. Нет тебя. Узнавал я. Ты по документам типа на Кабацком лежишь, и смыл тебя батюшка Енисей набегающей волной, – не унимался Михай, но продолжать тяжелый для обоих разговор не стал.

Вытащил две бутылки шампанского, протянул Анике.

– Давно не пил шампанское?

– Да я к нему как-то не очень. Но спасибо! Сохраню на Новый год.

Он поставил бутылки и повернулся к Сянуме.

– Настя! Сделай нам на закусь строганины. А то без нее мы много не выпьем и толком не поговорим.

Сянуме вышла из балка, подняла крышку деревянного ящика, врытого в мерзлоту, выбрала крупного чира. Вернувшись, начала сдирать с него шкуру.

В последнюю очередь из рюкзака Михай вытащил две бутылки в красочных этикетках. Это был ром Пуэрто-Рико с ароматом кокосового молока и кофе, немного тягучий сладкий ром крепостью за пятьдесят градусов. Аника взял в руки одну бутылку, внимательно изучая этикетку.

– Что за новая отрава?

– Крепкий ром. Но приятный! – Молдаван даже сглотнул слюну.

Аника открыл бутылку, налил в две кружки. Подозвал женщин.

– Настя, Аня! А ну-ка, продегустируйте!

Женщины, взяв кружки, с благодарной улыбкой закивали в сторону Аники и Михая и опрокинули содержимое в себя. Сладкий напиток легко провалился внутрь, но тут же перехватил дыхание. Сянуме одной рукой схватилась за деревянную стойку, подпирающую потолок, и начала, припадая на левую ногу, ходить вокруг, другой махать в такт движения. Анна, широко открыв глаза, ртом, как рыба, начала захватывать воздух. Аника внимательно наблюдал за ними, приговаривая:

– Оппа на! Оппа на! Вот это Пуэрто! – и повернувшись к Молдавану, весело сказал: – Наливай!

Выпив по первой, жадно начали закусывать мерзлыми белыми скрученными пластами чира, опуская их в маканину из соли и перца.

Сянуме, отпустив руку от столба, шатаясь, сделала несколько шагов в сторону и, уткнувшись головой в угол, упала. Анна, наконец, вдохнув воздух, молча уселась рядом, сжалась в комок, попробовала запеть, потом нагнулась и тихо захрапела.

Аника с Михаем, приговорив обе бутылки рома, вышли на крыльцо. Расположившись на ступеньках, вели разговоры, продолжая пить всю ночь, подставляя лица под лучи теплого солнца. Под утро Аника зашел в избу и упал на широкие нары, зарывшись головой в шкуры, а Михай забрался под брезент в лодке, обнял новый лодочный мотор и громко захрапел.

Проснувшись, Сянуме и Анна, столкнув деревянную лодку, поехали проверять сети. Привезли в мешке десяток огромных чиров, пару нельм и занялась их потрошить.

В полдень проснулись и мужики. Опохмелившись, закусили олениной и горячей шурпой, начали торговаться. Затем Аника крикнул Сянуме:

– Настя! Сбегай за Лаптуком. Пусть бежит ко мне.

Через несколько минут, семеня кривыми ногами, появился молодой нганасан. Аника ему стал что-то говорить. Тот, слушая, скосил и до того косые глаза в сторону Молдавана, изучая его. В его взгляде промелькнула какая-то искра. Наклонив голову, закивал головой и ушел. Вскоре опять вернулся, неся за спиной мешок. Положил его у ног Аники и исчез. Тот залез рукой внутрь и начал доставать из него белоснежные шкурки песцов. Михай внимательно их осматривал, проверяя мездру, поднимал над головой, встряхивал и откладывал в сторону. Скоро бартерный обмен завершился. Лодочный мотор перекочевал на берег, а мешок со шкурками – в отсек под палубой лодки Михая. Сделку обмыли, опрокинув в себя по пол кружки водки.

– Я понял, что у тебя цель та же и маршрут тот же? – спросил Аника.

– Да. Как всегда. Дойду до Дорофеевского, а там, через Кресты пойду вдоль Дудыпты. А может на Крестах, уйду вниз по Пясине. Спирт кончится, и бартер кончится. Тогда сразу юзану назад.

– Скажу тебе прямо. Не по нраву мне твое занятие. Они же сопли морозят всю зиму, чтобы поиметь какой-то достаток. А ты на их слабости играешь. Смотри не зарывайся и здорово не обижай националов. Обозлишь, грохнут тебя. Тундра большая, никто искать не станет.

– Я что, баклашить еду? Я же на шармак не ведусь, а бартер не я придумал. Товарный обмен еще «первобытки» друг другу впихивали.

– Знаю я твой бартер. Это ты только со мной как купец торгуешься. А с ними!? Твоя голова – решай сам.

Молдаван оттолкнул лодку, опустил мотор. Подкачал грушей бензин и начал дергать стартер. Через несколько рывков двигатель взревел, над водой повисло темное облако выхлопных газов. Держась за румпель, он добавил оборотов, и лодка, подняв нос, быстро вышла на глиссирование.

Бартер

Через час хода на правом берегу заметил две яранги. Весельная лодка, пропитанная свежей черной смолой, была опрокинута вверх днищем. Молдаван причалил и начал разыгрывать не раз проверенный, отработанный годами спектакль.

Подтащив лодку, постелил на палубе брезент. Достал из рюкзака бутылку спирта, пару кружек, закуску. Затем начал разводить спирт. Уселся удобнее и начал трапезу. В движениях не торопился, зная, что за его действиями внимательно следят. Опорожнил в себя пол кружки воды, сделав вид, что пьет спиртное. Громко крякнул и начал очищать вареное яйцо. Через несколько минут полог одной яранги откинулся, к опрокинутой лодке подошел нганасан и начал осматривать ее, поглаживая рукой нанесенную свежую смолу.

– Ну, давай смелее, бекас позорный! – прошептал Михай, чувствуя нарастание азарта в предстоящем спектакле.

Затем появился второй. О чем-то поговорив между собой, они направились к Молдавану.

– Куда едешь? Тудыпта? Тарея? Авам? – начали задавать вопросы.

– А вам какая, хрен, разница, – ответил Молдаван, проглатывая яйцо.

Как бы невзначай поправил в лодке двуствольное ружье двенадцатого калибра. Из бутылки налил себе еще в кружку воды. Выпил, опять поморщился.

– У вас рыба то есть? Под такую водочку хочется закусить нормально.

– Рыба нет. Мясо савсем нет, – оба начали разводить руками.

– На нет и суда нет! Ладно, и хрен с вами. А то зачушканите мне всю трапезу.

Михай налил себе уже водки, выпил и смачно крякнул. Запах спирта завис над берегом.

– Мужикэ. Налей мало-мало! – не выдержал один. Второй в такт закивал головой, с жадностью поедая глазами стоящую на брезенте бутылку со спиртом.

– Да вы че, борзанутые! Как закусить, у вас рыба нет, мяса нет. А я в выходные не подаю! Так что, прикройте свои жевалки и подберите слюни на халяву. Я вам не родственник.