Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

54 % немцев – за Россию.

В Киеве зарегистрировались 27 кандидатов на пост президента.

В Крыму состоялось выездное совещание Российского правительства.

Подождите, подождите, что это я читаю?

Газета за 31 марта 2014.

Зачем Людмила мне её подложила?

Ах да, чтобы я порядок навёл.

Я вообще-то храню старые подшивки. А Людмила считает, что нам скоро жить негде будет. Она без всяких сожалений избавляется от журналов, «Иностранную литературу» за много-много лет выбросила. Теперь же всё, что хочешь, в интернете можно найти. А я люблю запах печатных страниц, ломкость

пожелтевшей бумаги… и совершеннейшую отчётливость связанных с ними воспоминаний.

Но от этих я хочу поскорее избавиться! Забыть все те тяжёлые дни. Тот страх, с каким следил за развитием событий, вычитывал, выслушивал выступления европейских и американских политиков, бизнесменов, учёных, политологов. И каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос: что будет завтра?

– Что будет? – Людмила к моим переживаниям всерьёз не относилась. – День Смеха будет. Брат каждый год шлёт смс: «У тебя спина белая».

– Да? И что?

– Ничего… просто традиция. А папа по скайпу зачитывает что-нибудь из «Нарочно не придумаешь». Что-нибудь, например, такое:

«Продаю трёх гусынь и одного гусака. Все несутся». Ха-ха!

«Продаю трёх поросят, все разного пола». Ха-ха-ха!

Мы вчера на ярмарке видели клоуна. Он сотворял для детей зверьков из длинных воздушных шариков. На его костюме было написано:

«Wer als letzte lacht,

hat zu lange nachgedacht» [9] .

Это очень, очень смешно!

Людмила

Мы тогда ещё смеялись, тогда, Первого апреля, а двенадцатого в Славянске захватили горотдел милиции, провели антитеррористическую операцию. Тринадцатого украинское правительство начало «освобождать» Юго-Восток от «прорусских террористов».

9

«Кто смеётся последним, тот чересчур долго думал».

Второго мая… Что творилось в Одессе.

Я отказывалась понимать. Я не верила. Аксель тоже не верил… нашим журналистам. Стоял на том, что я вся в пропаганде. А он – нет. Ведь немецкие СМИ не врут, только наши.

Я ревела белугой. Германия со своим враньём, предвзятостью, враждебностью к русским, Германия, которая столько лет была моим домом, стала, оборотень, просто местом жительства, отвратительным, и я погибала от бессилия. Хотела сбежать.

Аксель

Я вспылил. И жена вспылила. Она меня уже достала этой Украиной! И Россией!

– А ты меня – своей Германией!

– Врут и украинцы, и русские!

– А ВАШИ не врут?! Если я, как ты говоришь, нахожусь под «русской пропагандой», то ты – под немецкой!

– У нас – свобода слова!

– Что?! СВОБОДА СЛОВА? Вы же слова никому не даёте сказать, гнёте своё, не могу больше слушать!

Она выбежала на улицу. Часа два где-то ходила. Я был рад, когда она вернулась. Мы заключили соглашение – больше не говорить о политике.

Она перестала читать немецкую прессу, я перестал смотреть немецкие теленовости (давно уже не смотрю).

Людмила

Мы

придерживались нашего соглашения. Переживали и боялись поодиночке. Москаль, кацап… москаляку в могиляку.

Аксель прав, и мы на пороге Третьей Мировой?

Ему лучше знать, он, пруссак… он, как уроженец бывшей провинции Пруссии… Да какой он пруссак, он славянин. Пруссаки на 93 % славяне.

Аксель мне не поверил – полез в интернет информацию проверять.

Информация достоверная, на днях прочитала.

Тот же «Потсдам» – «Подступими», «Подступ» к, очевидно, Берлину. А «Берлин» – это «бер», «B"ar», медведь. И Бисмарк, умный пруссак, на 93 % славянин, предостерегал, основываясь на исторической памяти: «Не будите русского медведя»!

– Твоя логика, – буркнул Аксель, – сводит меня с ума.

– Ой! Будто твоя меня не сводит.

Я пошла забирать Митьку из садика.

Он обиженно буркнул:

– Я тебя жду-жду.

– А я вот она.

– Я, – повторил он упрямо, – тебя долго-долго ждал.

– Но, радость моя, сейчас три, я всегда в это время за тобой захожу.

– Долго-долго ждал!

– И ведь дождался! Пойдём, скажем Петре, что я тебя забираю.

Петра, воспитательница, сказала по-русски (она русский в школе учила, она из ГДР):

– А, так ома пришла!

Митька хмуро поправил:

– Не ома, а бабушка, и не бабушка, а Люся.

Я строго сказала:

– Митя! Взрослых не поправляют.

– Почему?

– Есть же какие-то правила поведения. – Но распространяться про них мне не хотелось. – Ну, расскажи, что тебе Николаус принёс?

– Сладости. Много-много. – Митя их перечислил.

Мы обошли с ним все детские площадки, какие нам попадались на пути домой, и он вывозился в песке, как чёрт. Не понимаю, зачем нужно засыпать детские площадки песком? То ли дело в Москве – постелено такое приятное, упругое покрытие, даже падать приятно, ни ушибов, ни ссадин. Впрочем, я вообще не люблю детские площадки. С сыном, помню, изнывала от скуки, пока он крутился, вертелся, носился, а потом неизменно просил:

«На качели! Только ты меня сильно толкай. Долго-долго!»

– Люся, пойдём на качели, только ты меня посильней качай. И долго.

– Есть, мой командир!

Я до изнеможения раскачивала Митьку, поражаясь такой преемственности. Что сын, что внук… а у меня не только руки отваливались, но и ноги подкашивались от страха (за них) и головокружения.

– Может, пойдём?

Митька смилостивился:

– Ладно.

К нам подошли два немца. Один был в строительной каске. Он спросил:

– Вам нравится эта площадка?

– Очень! – ответили мы. – Только вон там, – я показала рукой, где, – опасное место. Высоко, без перил, ребёнок может упасть.

– «Опасность», как вы говорите, запланирована – дети должны учиться обходиться с опасностью.

Они оказались проектировщиками детских площадок. Сейчас у них был тут осмотр. Они искали «новые пути решения».

– Знаете, что, – сказала я. – С опасностью и риском пусть разбираются родители. А нам, бабушкам-дедушкам, что делать? Вы уж запланируйте площадку для нас, специальную, чтобы мы, бабушки-дедушки, за внучат не дрожали, ведь нам нужно сдать детишек родителям целыми и невредимыми.

Поделиться с друзьями: