Ноша
Шрифт:
54 % немцев – за Россию.
В Киеве зарегистрировались 27 кандидатов на пост президента.
В Крыму состоялось выездное совещание Российского правительства.
Подождите, подождите, что это я читаю?
Газета за 31 марта 2014.
Зачем Людмила мне её подложила?
Ах да, чтобы я порядок навёл.
Я вообще-то храню старые подшивки. А Людмила считает, что нам скоро жить негде будет. Она без всяких сожалений избавляется от журналов, «Иностранную литературу» за много-много лет выбросила. Теперь же всё, что хочешь, в интернете можно найти. А я люблю запах печатных страниц, ломкость
Но от этих я хочу поскорее избавиться! Забыть все те тяжёлые дни. Тот страх, с каким следил за развитием событий, вычитывал, выслушивал выступления европейских и американских политиков, бизнесменов, учёных, политологов. И каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос: что будет завтра?
– Что будет? – Людмила к моим переживаниям всерьёз не относилась. – День Смеха будет. Брат каждый год шлёт смс: «У тебя спина белая».
– Да? И что?
– Ничего… просто традиция. А папа по скайпу зачитывает что-нибудь из «Нарочно не придумаешь». Что-нибудь, например, такое:
«Продаю трёх гусынь и одного гусака. Все несутся». Ха-ха!
«Продаю трёх поросят, все разного пола». Ха-ха-ха!
Мы вчера на ярмарке видели клоуна. Он сотворял для детей зверьков из длинных воздушных шариков. На его костюме было написано:
«Wer als letzte lacht,
hat zu lange nachgedacht» [9] .
Это очень, очень смешно!
Людмила
Мы тогда ещё смеялись, тогда, Первого апреля, а двенадцатого в Славянске захватили горотдел милиции, провели антитеррористическую операцию. Тринадцатого украинское правительство начало «освобождать» Юго-Восток от «прорусских террористов».
9
«Кто смеётся последним, тот чересчур долго думал».
Второго мая… Что творилось в Одессе.
Я отказывалась понимать. Я не верила. Аксель тоже не верил… нашим журналистам. Стоял на том, что я вся в пропаганде. А он – нет. Ведь немецкие СМИ не врут, только наши.
Я ревела белугой. Германия со своим враньём, предвзятостью, враждебностью к русским, Германия, которая столько лет была моим домом, стала, оборотень, просто местом жительства, отвратительным, и я погибала от бессилия. Хотела сбежать.
Аксель
Я вспылил. И жена вспылила. Она меня уже достала этой Украиной! И Россией!
– А ты меня – своей Германией!
– Врут и украинцы, и русские!
– А ВАШИ не врут?! Если я, как ты говоришь, нахожусь под «русской пропагандой», то ты – под немецкой!
– У нас – свобода слова!
– Что?! СВОБОДА СЛОВА? Вы же слова никому не даёте сказать, гнёте своё, не могу больше слушать!
Она выбежала на улицу. Часа два где-то ходила. Я был рад, когда она вернулась. Мы заключили соглашение – больше не говорить о политике.
Она перестала читать немецкую прессу, я перестал смотреть немецкие теленовости (давно уже не смотрю).
Людмила
Мы
придерживались нашего соглашения. Переживали и боялись поодиночке. Москаль, кацап… москаляку в могиляку.Аксель прав, и мы на пороге Третьей Мировой?
Ему лучше знать, он, пруссак… он, как уроженец бывшей провинции Пруссии… Да какой он пруссак, он славянин. Пруссаки на 93 % славяне.
Аксель мне не поверил – полез в интернет информацию проверять.
Информация достоверная, на днях прочитала.
Тот же «Потсдам» – «Подступими», «Подступ» к, очевидно, Берлину. А «Берлин» – это «бер», «B"ar», медведь. И Бисмарк, умный пруссак, на 93 % славянин, предостерегал, основываясь на исторической памяти: «Не будите русского медведя»!
– Твоя логика, – буркнул Аксель, – сводит меня с ума.
– Ой! Будто твоя меня не сводит.
Я пошла забирать Митьку из садика.
Он обиженно буркнул:
– Я тебя жду-жду.
– А я вот она.
– Я, – повторил он упрямо, – тебя долго-долго ждал.
– Но, радость моя, сейчас три, я всегда в это время за тобой захожу.
– Долго-долго ждал!
– И ведь дождался! Пойдём, скажем Петре, что я тебя забираю.
Петра, воспитательница, сказала по-русски (она русский в школе учила, она из ГДР):
– А, так ома пришла!
Митька хмуро поправил:
– Не ома, а бабушка, и не бабушка, а Люся.
Я строго сказала:
– Митя! Взрослых не поправляют.
– Почему?
– Есть же какие-то правила поведения. – Но распространяться про них мне не хотелось. – Ну, расскажи, что тебе Николаус принёс?
– Сладости. Много-много. – Митя их перечислил.
Мы обошли с ним все детские площадки, какие нам попадались на пути домой, и он вывозился в песке, как чёрт. Не понимаю, зачем нужно засыпать детские площадки песком? То ли дело в Москве – постелено такое приятное, упругое покрытие, даже падать приятно, ни ушибов, ни ссадин. Впрочем, я вообще не люблю детские площадки. С сыном, помню, изнывала от скуки, пока он крутился, вертелся, носился, а потом неизменно просил:
«На качели! Только ты меня сильно толкай. Долго-долго!»
– Люся, пойдём на качели, только ты меня посильней качай. И долго.
– Есть, мой командир!
Я до изнеможения раскачивала Митьку, поражаясь такой преемственности. Что сын, что внук… а у меня не только руки отваливались, но и ноги подкашивались от страха (за них) и головокружения.
– Может, пойдём?
Митька смилостивился:
– Ладно.
К нам подошли два немца. Один был в строительной каске. Он спросил:
– Вам нравится эта площадка?
– Очень! – ответили мы. – Только вон там, – я показала рукой, где, – опасное место. Высоко, без перил, ребёнок может упасть.
– «Опасность», как вы говорите, запланирована – дети должны учиться обходиться с опасностью.
Они оказались проектировщиками детских площадок. Сейчас у них был тут осмотр. Они искали «новые пути решения».
– Знаете, что, – сказала я. – С опасностью и риском пусть разбираются родители. А нам, бабушкам-дедушкам, что делать? Вы уж запланируйте площадку для нас, специальную, чтобы мы, бабушки-дедушки, за внучат не дрожали, ведь нам нужно сдать детишек родителям целыми и невредимыми.