Ностальгия

– До вчерашнего дня, да, - уточнил сидевший напротив него. Молодой человек кивнул.

– Совершенно верно. Дело сегодня было передано в суд.

– По какой причине?
– не выдержав, спросил сидевший напротив, не хотел спрашивать из чувства неприязни к молодому человеку, но не смог пересилить себя.

– Есть подозреваемый, он сознался в нападении и нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти, с целью завладения личным имуществом, - молодой человек точно читал по бумажке.
– Вчера утром он был взят работниками областного управления, при попытке на угнанной два дня назад легковой автомашине покинуть область. Его фамилия вам должна быть известна: Морозов Андрей Валерианович, трижды судимый, бежавший из мест заключения, совершивший при побеге убийство охранника.

Воцарилась неприятная пауза. Безусловно, фамилия арестованного была хорошо известна всем четырем, однако же, подозревать его в убийстве Остапенко никто из сидевших за столом до прихода молодого человека, видимо, не решался по тем, очевидным для них причинам, что были изложены вкратце в томе расследуемого ими дела.

– Морозов?
– переспросил сидевший напротив.
– С какой стати?

– Он сознался. Прояснил, насколько мне известно, картину преступления. Подписал все документы. Согласился на услуги адвоката.

– И это за полтора дня?
– в голове прозвучала неприкрытая издевка. Но молодой человек кивнул.

– Именно так. Дело передано в суд, первое заседание будет через два месяца, адвокат обещал не медлить с прочтением томов обвинения.

Сидевший напротив импульсивно поднялся.

– А наша работа, что, коту под хвост?
– девушка попыталась остановить его, но не удержала.
– Какое, вообще, ГБ до всего этого дело, объясните мне, товарищ капитан. Или мы теперь без надобности?

Молодой человек не ответил, спокойно выдержав взгляд поднявшегося из-за стола, и принялся неторопливо помешивать ложечкой в стакане. Казалось, это его интересует в данный момент куда больше, чем словопрения.

Поднявшийся картинно заявил:

– Большое спасибо вам, товарищ капитан, за заботу о личном составе управления. Наше начальство выразит вам и вашему управлению это в письменной форме.

Затем он кивнул своему партнеру, тот поднялся следом, и оба покинули помещение столовой.

Едва оперативники вышли, как Антонов негромко выдохнул застоявшийся в легких воздух и откинулся на спинку кресла. Лицо его потеплело, приобретая выражение не столь отчужденно-официальное, что овладело им прежде; еще мгновение преображения, - и он улыбнулся Марине. Улыбка, правда, вышла растерянной и усталой.

Девушка задала вопрос первой, видно, он давно мучил ее, и теперь, когда свидетели ушли, сдерживаться она была не в состоянии:

– Ну, как? Я правильно проинформировала тебя об этом?
– даже канцелярский штамп прозвучал в ее голосе легко и непринужденно. Антонов не пошевелился даже, он внимательно смотрел на нее, точно видел впервые в жизни и старался запомнить каждую черточку лица, чтобы потом наверняка узнать при встрече.

– Знаешь... давай пойдем в ресторан. В "Ивушку".
– Это и был ответ, ответ положительный. Марина вздрогнула.

– От этой столовки меня уже мутит.... Закатимся на полную катушку. Отдохнем, повеселимся чуток. Что, сомневаешься?
– напрасно. Сегодня позволить можно: я не банкрот, на ужин с девушкой у меня найдется.

Ни в голосе его, ни в жестах никакой веселости или приподнятого настроения, соответствовавшего ресторанной теме, не чувствовалось вовсе. Напротив, скорее тоска и какое-то отчаяние, неразделенная мука от невозможности совершить нечто такое, о чем всякому постороннему, и в том числе ей, можно лишь догадываться. Марина положила руку на его ладонь, Антонов вздрогнул от этого прикосновения.

– Значит, я была права, что сразу же сказала тебе.

– Да. В самую точку. Точней не придумаешь.

– И ты из-за этого?... но почему?

Он покачал головой.

– С тобой напиваться я не намерен.

– Ну, так после.

Он не ответил. Марина поняла, что завтра не увидит его в любом случае, сегодня он узнал и понял такое, от чего захотелось забыться как можно дольше и вычеркнуть хотя бы следующий день из памяти. Он все равно будет пить, не с ней в ресторане, так дома, пить, тупо наполняя "по самую рисочку" стакан и зараз смахивая его содержимое в себя, пить долго, с каким-то непонятным, нечеловеческим озлоблением на самого себя, на саму необходимость пить до полного беспамятства.

– И все-таки. Что случилось?

Он поднял голову, но смотрел не на нее, а как бы сквозь, в окно, мимо одиноких прохожих, и еще дальше, мимо сада и стены дома напротив, куда-то очень далеко. И, наконец, выговорил хрипло:

– Что-то страшное грядет. Я не говорил тебе, все молчал, молчал. Не могу больше, да и смысла нет. С каждым днем ближе, а ни защиты, ни спасения нет.

– Ты о чем?

С огромным усилием он оторвал взгляд от навязчивого видения. Потер лоб.

– Извини. Заговорился, устал. Вчера совсем запарился с Морозовым, едва уломал подписать бумаги. Ему и так вышка, а он - ни в какую. Не в его, дескать, это правилах.

Она отдернула руку.

– Зачем... зачем все это?

– А зачем твоим товарищам еще один "глухарь", скажи мне, пожалуйста? Те, кто убили Осипенко... они его из-за джинсов убили... ведь кошелек даже не тронули, только джинсы стащить хотели, и то не успели. Их мы не найдем. Я даже не сомневаюсь в этом.... Шпана, конечно, маленькие подонки, группка сопливых завистников, увидели и решили взять. Всех их хватать можно, всех, на каждого что-то найдется...
– он помрачнел.
– Только не в этом дело. Дело в монетке твоей, - и он вынул из кармана гривенник.
– Хорошо, что ты ее у бригады забрала. Им лучше не в курсе быть, что Остапенко Павел Андреевич так лопухнулся, когда сюда приехал. Хотя, он вообще человек был невнимательный.

Марина взяла в руку и снова положила десять копеек на стол.

– Значит, из-за гривенника?

– Да, - Антонов неохотно кивнул.
– Управление среагировало по стойке смирно. Все материалы тотчас пошли в дело, любые средства, годные для того, чтобы спустить его на тормозах, - он стукнул пальцем по краю монеты, та перевернулась на "решку" обнажив дату: 1986.
– А пока я прокручивал фокус с Морозовым, ребята еще кое-что умудрились откопать. Еще одну монету.

Он снова полез в карман. Монета, явившаяся глазам Марины, была ни на какую из ранее ей виденных не похожей. Маленькая, размером с двушку, достоинством же в пять копеек. На ее "решке" был указан номинал, несколько смещенный в верхний правый угол, в левом находится какая-то невыразительная веточка; на "орле" - изображение Георгия Победоносца, надпись "Банк России" и совсем уж несуразная дата, которая и воспринималась-то скорее как число: 2000.

– Что же это?
– тихо произнесла она, стараясь хоть внешне не показывать того страха, что внезапно закрался ей в душу.
– Что же это?

– Их много таких, - сказал Антонов, - даже не десятки. Когда в 75-ом было обнаружено тело некоего человека, идентифицировать которого так и не смогли, погибшего по необъяснимой причине. Он точно в барокамере оказался, под чудовищным давлением, так его смяло всего. Тогда еще никто не поверил увиденному. Сочли провокацией, дурной шуткой, чем угодно, но не истиной. А ведь вместе с ним были найдены фрагменты того самого устройства, что и переправило бедолагу. С сундуком этим до сих пор мучаются физики, уж больно сильно пострадал. И тоже, кстати, непонятно почему.