Новая эпоха

— Два года назад у здешних эллинов это уже было, но так, лёгкое любительство, как и в любом эллинском полисе, — рассказывала нам Аглея, — Была небольшая компания "золотой молодёжи", увлекавшаяся этим делом и маскировавшая культом Диониса свои развлечения. Нас с Хитией как-то раз тоже пригласили на симпосион, но мы как увидели обстановку и поняли, чего следует ожидать, так и отказались наотрез. В Коринфе гетера низшего разряда, при всём их переизбытке там, не всякая на такое согласится. Обычных шлюх им мало, что ли? И на нормальных симпосионах у них почти то же самое — ну, разве только без групповой оргии. Даже Александр этот, сынок архонта, тупой как деревяшка, и все дружки его такие же точно. Деревенщина! Всё их развлечение — похвастаться новой цацкой, которой ни у кого пока больше нет, напиться до свинского состояния и пристать к женщине, а то и к мальчику с домогательствами. Эллины называются!

Вообще говоря, они обе и тогда нам об этом рассказывали — со смехом, но и в самом деле не очень-то довольные такими с позволения сказать соплеменничками. Хитию как раз это в основном и сподвигло в конце концов на идею вообще завязать с ремеслом гетеры и остепениться. В процессе обмозговывания этой идеи-фикс спартанка, впрочем, несколько одумалась и становиться примерной греческой женой-затворницей передумала. Навидалась она этих домашних куриц — это же скукотища! В результате она решила, что будет работать с Аглеей в нашей школе по продвижению передовой эллинской культуры в тёмные варварские массы, и муж ей, стало быть, нужен такой, которого подобный образ жизни его законной супруги устроит. Вывезенного нами из Рима и служившего у нас по найму гладиатора-тарентийца Лисимаха это устроило. Раз служба у жены приличная, а не млятская, а дома имеется толковая домашняя прислуга, и отсутствие жены днём дома не сказывается на качестве и своевременности подаваемого на стол обеда, то и какие тогда проблемы? Поселился же он с самого начала среди нас, и возможные пересуды среди этих захолустных греческих пней ему были глубоко до лампады, так что они с Хитией вполне друг дружке подошли. Впрочем, подозреваю, что тут её фирменный спартанский расизм решающую роль сыграл. Ведь учить варваров культуре и хорошим манерам, пускай даже и перепихнувшись втихаря при случае разок-другой с каким-нибудь понравившимся — это одно, а выйти за варвара замуж, спать с ним постоянно и детей от него рожать — совсем другое. Греки эти античные — вообще в основной своей массе расисты ещё те, а спартанцы — в особенности. Куда там старику Алоизычу до старика Ликурга! Тот Алоизыч англичан братским германским народом считал и страшно сокрушался по поводу того, что воевать с ними вынужден, а спартанцы своих же собратьев дорийцев в Мессении в илоты загнали без малейших морально-идеологических затруднений. Как раз с ликурговской Спарты, если кто не в курсах, германские нацики свою расовую идиологию и срисовывали — ну, со своего малограмотного её понимания и с подгонкой под реалии современной им эпохи.

Но обратно в Спарту нашей рафинированной суперэллинке путь заказан — там как раз года полтора назад Филопемен, стратег Ахейского союза, окончательно подавил последнее крупное выступление этих ликурганутых национал-урря-патриотов и включил Спарту в Ахейский союз со всей вытекающей отсюда унификацией государственного устройства и законов. Теперь там снова аристократы всем заправляют, как и до всех этих попыток реставрации ликурговского строя, и мало кто из бывших илотов сохранил своё полученное при тиранах-реставраторах гражданство. У Хитии же происхождение в этом плане тоже проблемное, так что для неё Спарта теперь неправильная и неподходящая. А здешние греки — мало того, что тупая и самодовольная захолустная деревенщина, так ещё и тоже неправильные — потомки фокейцев, то бишь не дорийцы даже, а какие-то ионийцы. И это даже если закрыть глаза и не выяснять степень чистоты их эллинской породы, для столь отдалённой колонии весьма сомнительной. Тарент же, хоть и тоже не без нюансов, но всё-таки спартанская колония, и если глаза на те нюансы закрыть, то Лисимах хотя бы уж натуральный тарентиец, то бишь эдакий заморский спартанец, и на здешнем безрыбье — свой в доску, как говорится…

Аглея же, которая и в Массилии-то была из "понаехавших тут", а так — вообще из испанского Эмпория, смотрела на эти вещи гораздо проще. Не то, чтоб ей это совсем уж по барабану, и при равных прочих наверняка тоже предпочла бы "своих", но где они, те равные прочие, и хрен ли эти тутошние "тоже типа греки" за "свои"? Не только с нами, но и с тарквиниевскими этрусками ей было общаться на порядок интереснее, чем с этими захолустными соплеменничками, и постепенно, наглядевшись на уже нянчащую ребёнка Хитию, она тоже начинала склоняться к мысли аналогичным манером остепениться, да за какого-нибудь из этих этрусков потолковее и с не слишком "домостроевскими" взглядами на жизнь замуж и выскочить. Не выскочила до сих пор оттого, что у неё вместо расовых другие заморочки, с особыми способностями связанные — подавай ей и жениха с такими же способностями, чтоб и дети их унаследовали гарантированно. Ну и где ей прикажете такого подыскивать, спрашивается? По пути из Карфагена в Гадес она и ко мне на полном серьёзе клеилась — типа, не считаю ли я, что раз уж у нас передовая эллинская культура внедряться в стране будет, то и у себя дома её внедрить необходимо, и разве не проще всего это сделать, имея высокообразованную жену-эллинку? И разве плохо будет, если дети унаследуют некие особые способности от обоих родителей? Картина маслом — она меня клеит прямо на палубе, а я ж вовсе не суперзнаток греческого, и нам переводчик толковый нужен, и в означенном качестве нам служит Велтур, гы-гы! Я ей объясняю, что женат, и моя жена меня вполне устраивает, и дети от неё — тем более, и заместительница супружницы, то бишь бывшая наложница — тоже на уровне, и детьми от неё я тоже вполне доволен. Шурин массилийке всё это переводит, она это дело переваривает быстренько и заявляет, что если я достаточно обеспечен, чтобы содержать две семьи, то вряд ли меня разорит и третья. Растолковываю ей, что если моя жена нормально относится к бывшей наложнице, то это потому, что они прекрасно уживались и под одной крышей — подруги, можно сказать, но это ещё вовсе не значит, что так же будет принята и третья. А она мне в ответ, что и не надо расстраивать жену подобными новостями, а надо тайком от жены — её и это вполне устроит. И снова тараторит, расписывая свои достоинства и то, какие у меня от неё будут превосходные дети. Велтур, переведя мне суть, не выдерживает и хохочет, схватившись за живот, едва на палубу не падает, я сам тоже ржу, а массилийка озадаченно эдак спрашивает, что она сказала смешного? Мы с шурином переглядываемся, тычем друг в друга пальцами и снова ржём, он уже и переводить-то не в состоянии, и я сам кое-как растолковываю ей сквозь смех, что наш переводчик — родной брат моей жены.

Наверное, Аглея смирилась бы даже с этим весьма непрезентабельным на фоне изысканного и утончённого Коринфа уровнем тутошних оссонобских греков, найдись среди них подходящий по способностям и любознательности, которого несложно было бы подтянуть, но такого среди них не оказалось ни единого. В конце концов, купив себе у них трёх рабынь-девчушек, из которых только одна и была гречанкой-полукровкой, а другие две чистыми испанками, но зато бегло говорящими по-гречески, массилийка махнула на этот несостоявшийся очаг цивилизации рукой и сосредоточилась на нашей куда более реалистичной, а главное — интересной для неё затее…

— Сейчас, с прибытием этих кампанцев, общая культура у них повысилась, но этот их культ Диониса — это же просто ужас какой-то! — продолжала гетера, — Совершенно дикий, архаичный, в самой Элладе вот уже не одно столетие, как повсюду запрещённый и сурово наказуемый, и я думала, что такой уже искоренили везде — ну, разве только кроме каких-нибудь совсем уж глухих горных деревушек, а они теперь ещё и здесь появились. Летом они и ко мне подкатывались и все уши мне прожужжали, что я эллинка и должна служить своим искусством не варварам, а истинному эллинскому делу. И какому же это делу, интересно узнать? Массовым пьяным оргиям и обогащению их верхушки? Да в Аиде я видела ТАКОЕ истинное эллинское дело! Послала их, конечно, к воронам, так они ещё и отвязались от меня не сразу, а только когда я городской страже пожаловаться на них пригрозила.

— Зря ты тогда не пожаловалась, — заметил Васькин, — У нас был бы законный повод предъявить претензии архонту, и ему пришлось бы или навести порядок самому, или с нашей помощью, если сам не справится.

— Да не хотелось сразу-то — какие-никакие, а всё-таки соплеменники…

— Сразу — задавили бы это безобразие в зародыше. Наказать тогда пришлось бы человек десять, ну пятнадцать самое большее. А теперь, когда они уже вконец обнаглели от своей безнаказанности, да и секта разрослась — наказывать придётся многих…

— Главные виновники — всё те же десять или пятнадцать человек, что и тогда.

— Это вдохновители и организаторы, но теперь к ним добавились и исполнители преступлений, и их теперь тоже безнаказанными оставлять нельзя.

— А если замешанными окажутся СЛИШКОМ многие?

— Тем хуже для них. Не о них теперь уже надо думать, а о тех, кого они ещё не вовлекли, но могут вовлечь, если им это позволить.

— И как выявить всех виновных?

— Выявим. Развяжем языки и выявим, — ответил мент, и мы многозначительно переглянулись и покивали друг другу.

В присутствии баб мы не озвучивали вслух тонкостей плана, направленного не столько на формальные дознания, аресты и судилища, сколько на сбор всей этой кодлы в одном укромном месте и накрытие её там всей чохом. И поскольку операция намечена войсковая, то и церемониться с сопротивляющимися по причине их опьянения никто не собирается. Ещё не хватало! Выступит кто не по делу — меч в брюшину, и весь разговор. Но Юльке ведь об этом не скажешь — тут же взовьётся и закатит истерику на тему "Как же так можно?! Там же женщины!" Ага, были женщинами, пока не налакались больше, чем следовало. Не скажешь и Аглее, для которой это "всё-таки соплеменники". Повизжат ещё, конечно, но уже "после того", поставленные перед свершившимся фактом. Мы ведь даже точной численности сектантов не знаем, но скорее всего, уже поболе сотни их наберётся. И всё из-за этих грёбаных, млять, кампанцев, а точнее — из-за этого их италийского, млять, происхождения и связей. Вот их — да, живыми нужно будет взять — и чтоб развязать языки, дабы и не попавшихся в облаву сдали, и чтоб показательно судить и вздёрнуть высоко и коротко — ага, в том числе и за этих, вовлечённых ими во все эти непотребства и убитых, следовательно, хоть и "при попытке", но по их в конечном итоге вине. Но не только за этих и не столько за этих один хрен пропащих — тут Хренио прав, сколько за тех, кого они ещё НЕ сгубили, но СОБИРАЛИСЬ сгубить…

В Риме, когда всполошатся, так на первых порах чуть ли не единственными свидетелями окажутся, если верить Титу Ливию, шлюха-вольноотпущенница и ейный хахаль, да и те будут зашуганы возможной местью участников Вакханалий так, что аж консулу Республики придётся их для защиты и сбережения в домах своих родственников ныкать, дабы сектанты их не нашли и не грохнули. Это ж какого размаха и какого уровня организации та секта достичь должна, чтоб даже до такого дело дошло? Вот что значит отсутствие нормальной полиции и нормальных спецслужб! А кроме того — и нормальной соображалки. Я ведь когда перечитывал с юлькиной подачи всю эту эпопею, так ссал с неё кипятком. Первое решение сената — не создание хотя бы временных специальных сил с мобилизацией в них хотя бы тех же не подлежащих уже призыву в армию ветеранов, не рассылка по подвластным городам тайных инструкций о согласованных действиях, не организация слежки за сектантами с внедрением в секту агентуры, а тупые патрули на улицах и ещё более тупой запрет Вакханалий с карами их участникам и обещанием наград доносчикам — ага, обнародованный глашатаями на всех перекрёстках и разосланный гонцами для такого же обнародования по всем италийским городам. Типа — раз, два, три, четыре, пять — я иду искать, и кто не спрятался, я не виноват, гы-гы! Правоохранители, млять, называются! Если уж один хрен решили карать за действия, совершённые ДО этого постановления, то бишь придавать ему обратную силу, так какого ж тогда хрена с тем его обнародованием поспешили, не подготовившись толком и дав тем самым всем, кому надо, заныкаться и затихариться? В том, что этот тупизм, тем не менее, судя по заявленному шеститысячному улову, таки прокатил, заслуги римской государственной машины нет, а есть только поразительнейшее разгребайство самих сектантов, оказавшихся ни в звизду, ни в Красную Армию не годными конспираторами. Хотя, с другой стороны, как знать, сколько среди тех повязанных и казнённых реальных безобразников, а сколько — мнимых, подставленных ложными доносами самих сектантов ни в чём не повинных бедолаг. Судя по тупизму предыдущих действий — сильно подозреваю, что немало. Да и последующие римские оргии уже времён Поздней Республики — это тоже своего рода тонкий аглицкий намёк на реальную результативность римского способа борьбы с Вакханалиями.

— А почему бы тогда не арестовать всю верхушку секты раньше, если она уже известна твоим осведомителям? — поинтересовался Фабриций.

— В этом случае мы не накроем её всю, досточтимый, — разжевал ему Хренио, — Большая её часть останется на свободе, и арестованную верхушку сменит новая, которая будет осторожнее, а моих агентов вычислят и перебьют, если я не отзову их и не спрячу от их мести сам. Так или иначе, они будут раскрыты и не смогут больше помочь, а найти и внедрить новых будет уже гораздо труднее.